Ледяной смех - Павел Северный

— Адмирал видел вас?

— Видел. На мой поклон коснулся рукой козырька, но вот взглядом не удостоил. Недосуг ему теперь обращать на нас свое внимание.

— Ходят слухи, что сильно пьет.

— Коньяком, Мария Александровна, красных не остановишь. Прут большой кровью, как оглашенные. Спешат до зимы до Омска добраться. Легкий мы народ на перемену отношений. Давно ли шапки с криками ура в честь Колчака в небо кидали, а теперь болтаем про него всякую придуманную чепуху, забывая, что участь у него сейчас незавидная, ежели в армии вот такие стишки сочиняют:

Погон русский,Френч английский,Сапог японский,Правитель омский.

А то и еще похлеще:

Вот и озеро БайкалШевелит волнами,Сдадим красным шарабан,Понужайте сами.

Своими ушами слышал, как солдатики на привале на паперти собора пели, посмеиваясь.

Кошечкин заходил по гостиной. Каринская спросила его:

— Родион Федосыч, куда отправляете вашу семью, если не секрет.

— А какой может быть секрет, Мария Александровна. Едут в Красноярск, там у меня дочь замужем. Освобожусь от своих баб и стану свободней дышать.

— Почему сами не едете с ними? Надеюсь, всякие ваши дела кончились.

— Нет, еще есть кое-какие делишки. Надо вопрос с мельницами решить. Останусь в Омске до последней возможности. Сына Никанора отправлю с матерью и сестрами. Он у меня моряк-балтиец, а для безопасности в пути даже пулеметом разжился. Кроме того, Настенька Кокшарова и матрос Егорыч с ними едут. У матроса в Красноярске родичи.

— Адмирал Кокшаров согласился отпустить дочь без себя?

— Не согласился, Мария Александровна, а сам просил ее взять. Ведь и ему будет легче нести возложенные на него военные обязанности.

— Неужели отпускаете семью без волнения?

— Волнуюсь. Ночи не сплю. Но уповаю на божью милость. Старуха у меня с головой и дочери не дуры. Давно надо было отправить, но все откладывал из-за всяких волнений, потому ведь не глухой и слышал, как с иными путниками всякие варнаки на дорогах обходились. Теперь за них взялись воинские части, и, слава богу, тише стало. Но я на Никанора надеюсь, потому при пулемете и стрелять умеет.

— Можно? — В гостиную вошел инженер-путеец Иноземцев.

— Милости просим, — искренне обрадовался Кошечкин.

— Значит, еще не отряхнули с ног пыль Омска. Рад видеть. Надеялся, что откликнитесь на приглашение.

— Новость у меня, господа, сенсационная.

— Выкладывайте ее скорей.

— Конечно, слышали, что Колчак…

— Запачкал чернилами мундир Жанена, — перебила Иноземцева Кромкина.

— Это все чепуха. Произошло серьезное. Вкратце скажу подоплеку происшествия. Союзники возмечтали взять в свои руки охрану золотого запаса. Точнее, хотели примазаться к нашей охране. Колчак отказал им. Открыто пойти на конфликт с Колчаком они все же не решились, но пошли на провокацию. Понятно?

— На какую провокацию? — встревоженно спросил Кошечкин.

— Сейчас все поймете. Вчера после полуночи чешский бронепоезд «Орлик» пришел в Омск с ближайшего разъезда и встал на путь, на котором стоял «золотой эшелон».

— И что?

— А вот что. Капитан Аристов, начальник офицерского батальона каппелевцев, включенного недавно в охрану золотого запаса, не растерялся. Не испрашивая ни у кого разрешения, внезапно атаковал бронепоезд, захватил его, разоружил команду, отвел его на запасный тупик. Чехи на военное столкновение в защиту бронепоезда не пошли, не утеряв здравого смысла, и немедленно принесли Ставке извинения за якобы самовольные действия бронепоезда, хотя ясно, что действовал он по приказу того же господина Жанена. Капитан Аристов сегодня с полковничьими погонами. Не сообрази он о намерении чехов, решивших доказать несостоятельность нашей воинской охраны возле золота, и Колчаку пришлось бы выполнить желание союзников о совместной охране. Сорвалось у союзников погреть ручки возле золотишка российского.

— Но чернильных пятен на мундире Жанен не простит Колчаку, — твердо сказал Вишневецкий.

— Поживем — увидим. Я, господа, горд, что есть в нашем офицерстве патриоты, способные защищать национальное достоинство. А то ведь наши политики перед иностранцами буквально по-собачьи служили. Ну, а теперь перейдем к житейским делам: Когда же, Родион Федосеич, тронется ваша семейка в дороженьку?

— Завтра поутру. Спрыснем сегодня на ужине дорогу, и аминь.

— Выходит, что в одно время со мной. Я завтра трогаюсь с Блаженовой и епископом Виктором.

— Блаженова везет с собой своих борзых?

— Конечно. Что поделаешь. Скрашивают они ее одиночество. Женщина она просто необыкновенная.

— А почему княжна Певцова не с вами?

— Ей приготовлено место в поезде Жанена.

— Погубит себя княжна. Чего она липнет к французам.

— А может быть, приказывают липнуть ради нашей пользы?

— Кто может ей приказать?

— Этого не знаю. И вопроса вашего, госпожа Кромкина, не слышал.

В гостиную вошла, улыбаясь, Клавдия Степановна Кошечкина.

— Прошу дорогих гостей к столу.

Но гости смотрели на стоявшего за матерью растерянного Никанора Кошечкина в расстегнутой шубе с бобровым воротником шалью.

— Чего, сынок, нахохлился, как воробей, подавившийся сухой крошкой, — спросил Родион Кошечкин.

— Батюшка! Красные взяли Петропавловск.

— Так! Прошу, господа, к столу. Горестная весть, но из-за нее от ужина отказываться не приходится. Прошу, чем бог послал…

Первый в году снегопад обрушился на Омск девятого ноября. Временами до него выдавались дни с заявкой на стужу, предвещая раннее наступление зимы. Снег шел при полном безветрии настолько густо, что в нескольких шагах уничтожал видимость. Ложился снег на подмерзшую землю пушистым покровом, прикрывая собой всю неприглядность замусоренного города.

По городу днем и ночью проходили отступавшие с фронта воинские части, доведенные непрестанными боями до состояния полной боевой непригодности.

Колчак почти ежедневно верхом появлялся перед отступавшими. Тогда оркестр приветствовал его звуками бравурных маршей. Солдаты на приветствие адмирала отвечали криками «ура», но в них не было энтузиазма.

Наступление Красной Армии продолжалось и после взятия Петропавловска, несмотря на ожесточенное сопротивление колчаковской армии, стремившейся любой ценой приостановить его или хотя бы временно ослабить.

Колчак все еще жил в особняке, непрестанно принимая командиров отступавших частей, стремясь лично выяснить обстановку на фронте, на подступах к Омску. Высшие чины Ставки выражали неудовольствие Колчаком, его ненужной бравадой, когда город был уже пусг. Генералов пугало, что он не перебирается в поезд, ибо все они были уверены, что роковой час для Омска мог наступить совершенно неожиданно.

Поручик Вгадим Муравьев, назначенный командиром комендантской роты почетного караула, выставляемой на перроне вокзала при отходе поездов союзных миссий и различных министерств, теперь жил на вокзале.

После эвакуации эшелонов чехословацких войск, особенно загружавших ближние к Омску разъезды, администрация омского железнодорожного узла получила возможность упорядочить работу станции. Уходили составы, провожаемые гимнами тех стран, флаги которых украшали вагоны. Провожая поезд генерала Жанена, Муравьев тепло простился с Ириной Певцовой. При отходе этого поезда Муравьева удивило отсутствие от Ставки генерала Рябикова, знатока всех торжественных церемоний при проводах, установленных протоколом.

В свободное время Муравьев почти ежедневно виделся с адмиралом Кокшаровым, перебравшимся от Кошечкина в поезд Осведверха. С ним он должен будет следовать на восток.

Разговоры при встречах были о Настеньке и о нежелании адмирала покидать Родину. Был он уверен, что для жизни на чужбине не хватит старческих сил.

Муравьев наблюдал, как ночами Кокшаров вышагивал по перрону вокзала, погруженный в раздумья. После отъезда дочери адмирал худел, на лице резко проступили морщины и во взгляде не было прежней приветливости.

Метель со снегопадом бушевала вторые сутки.

Ветер обжигал холодом.

Четырнадцатого ноября в тридцать пять минут первого ночи к перрону омского вокзала подошел поезд адмирала Колчака, составленный из нескольких пульмановских вагонов, среди которых особенно выделялся синий вагон-салон из поезда императрицы Марии Федоровны, неизвестно какими судьбами оказавшийся сначала в Уфе, а потом в Омске, в нем Колчак иногда совершал поездки в районы фронта. Яркий электрический свет в вагоне освещал его роскошное убранство, видное через огромные окна с зеркальными стеклами. Проводить верховного правителя в путь собрались на перроне генералы и полковники. Принять рапорт почетного караула из поезда в шинели внакидку вышел генерал Лебедев в сопровождении адъютанта в чине штабс-капитана.