Война (СИ) - Александр Цзи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хуже, — сказал я. — В Скучном мире.
— Значит… — пробормотала Кира, задумавшись. — Он его часть…
— Это виртуальный мир, — успокоил я ее. — Ничего такого.
Она намеревалась что-то возразить, но сдержалась.
— Мы уезжаем отсюда, — сказал я. — Немедленно.
Задрав голову к зениту, я заорал:
— Даю слово, Габриэлла! Слышишь?
Все время, пока мы в великой спешке собирались, у меня не исчезало неприятное чувство, что россы устроят подлость. Но ничего не происходило. Кире не оставили никаких своих вещей, кроме того, что было на ней — вероятно, так Габриэлла в очередной раз проявляла свой извращенный юмор. Но это не беда. Телосложение у Киры, как у Катерины, и моя наложница поделилась с ней частью своего туалета, в котором я углядел весьма интересные вещицы. Никто не задавал лишних вопросов: наложницы воспринимали каждое мое слово как вселенский закон (или умело притворялись, что воспринимают именно так), Ива молчала, Артур и Витька шустро таскали шмотки из шатра в вездеход и тоже не были склонны к пустой болтовне. Сама же Кира, к моему некоторому неудовольствию, проявляла к обилию женщин с неясным статусом вокруг до странности мало внимания. Я вовремя вспомнил, что Кира — все же дикарка, и наличие у ее жениха еще нескольких наложниц парит ее мало. Или — опять-таки — она просто скрывает эмоции до поры, до времени.
Стемнело, когда мы полностью укомплектовали вездеход. Батарея была заряжена под завязку. В становище мягко засветились фонари, в воздухе раздавался стук молотков и звон пил — симплы вовсю восстанавливали порушенное жилье.
— Пока меня не будет, — сказал я, стоя перед шатром и всем своим необычным “семейством”, — Катерина, Азалия и Артур имеют полное право распоряжаться всем, что у них есть… то есть у меня есть. Шатром, скотом, всем имуществом. Живите дружно. Когда Артур пройдет испытание на ведовство, он станет владельцем хозяйства. Тогда Катерина и Азалия смогут найти себе пару, если… э-э-э… захотят.
— Не захотим мы никого, пано! — запричитали наложницы как по заказу.
Тут я впервые ощутил колючий взор со стороны Киры, которая стояла рядом в легкой и просторной одежде, удобной для путешествий. Мда, повезло мне, что мы смываемся отсюда… Задержись я здесь хоть на денек, этот нежданный гарем устроит мне жаркую баню, от которой я буду не в восторге.
— Тихо! — раздраженно сказал я. Наложницы мигом умолкли. — Как я сказал, так и будет. Понятно? Вы свободны.
Азалия что-то снова заныла — больше актерствовала, конечно, — но Катерина пихнула ее локтем, и та затихла.
— Спасибо за еду, — сказал Витька на южном наречии, на котором неплохо навострился болтать. — И гостеприимство в целом.
Они с Артуром по-мужски пожали друг другу руки. Оба напустили на себя невозмутимый вид, но мне было видно, что они расстроены предстоящим расставанием.
Ива кивнула наложницам и Артуру, но не произнесла ни слова.
— Все, валим, — сказал я, подпихивая Киру к вездеходу. Я успокоюсь лишь тогда, когда Республика Росс исчезнет за горизонтом, над нами раскинется звездный купол, а вокруг на многие километры не будет ничего, кроме Поганого поля… Родного Поганого поля.
Но свалить по-быстрому не удалось. В проходе между соседними шатрами появилась темная фигура. Она вышла под свет ближайшего фонаря, перегородив проезд вездеходу. Люция.
“Чего ей опять надо? — раздраженно подумал я. — Неужели до сих пор бесится, что не сумела меня охмурить?”
Долбануть ее волшбой, что ли?
Но Отщепенка была настроена не злобно и не игриво. Мрачно и печально она сказала:
— Не повидаешь Джерома на прощание?
Я прикусил язык, не дав сорваться с него гневным словам. Действительно, Джерома надо бы проведать — он, как никак, мой “гуру”, набивший магическую татуху. За все время я о нем особо и не вспоминал, все мысли занимали другие дела. Поколебавшись, я сказал Кире и остальным:
— Ждите, я быстро.
И молча последовал за Люцией, которая зашагала по “улице” к шатру Джерома. Становище крохотное по меркам нормального города, из края в край обойдешь за пять минут, да и то если не особо спешить. До шатра старейшины мы добрались в два счета. У входа стояли незнакомые симплы, они приоткрыли перед нами полог. Внутри горела вполне современная лампа в виде прозрачного кувшина, ни к какой розетке не подключенная. Постель — не менее узкая, чем у меня — находилась не у стены, а в центре; вокруг же на плетеных креслах сидели прочие старейшины. В приглушенном свете я разглядел Алихана, Мухаммеда, Варвару и белки глаз Нэнси. Все хранили торжественное молчание, как на похоронах, хотя тот, кто возлежал на постели, был определенно жив. Правда, В-токи от Джерома исходили слабые, как от очень больного.
Старика по пояс накрывала тонкая простыня, оставляя открытыми голову и торс. Его одели в легкую расстегнутую рубашку с вышитым орнаментом, похожим на древние руны. Лицо оставалось бледным, глаза полуоткрыты, губы потрескавшиеся, щеки запавшие.
У изголовья примостилась тощая женщина с очень светлыми волосами и голубыми, почти белыми, глазами. Кожа, испещренная татуировками, на фоне этой белизны казалась очень темной. Ее длинное платье из полупрозрачной ткани было надето на голое тело, а голову венчал венок из полевых цветов. Все это выглядело странно и неуместно, учитывая, что тетки явно стукнуло далеко за полтинник.
Я подумал было, что стал свидетелем какого-то языческого обряда венчания перед смертью — дескать, чтобы на том свете быть не одному, а при благоверной. Но ведь Отщепенцы не утруждают себя узами брака?
Тут же выяснилось, что я ошибся. Никакое это не венчание.
Тетка, наряженная как юная прелестница в поисках жениха в Древней Руси, пощупала лоб Джерома, потом пульс, откинулась и со вздохом проговорила:
— Не слышу ничего… Будто и не было в нем волшбы. Сколько не лечу людей, не встречала ничего подобного.
Ага, значит, это целительница в полном боевом прикиде. Шаманы наряжаются в шкуры и трясут бубнами и посохами, а эта дама обряжается в этакую ведьму, вылетевшую на шабаш. Метлы только не хватает.
Опустив голову и не глядя ни на кого, она порывисто встала и, пройдя мимо нас с Люцией, исчезла за порогом. Старейшины одновременно испустили тяжелый вздох.
Люция подтолкнула меня к постели.
— Попробуй ты!
Я поразился.
— Я? Но я никакой не лекарь!
Меня никто не слушал. Они хватались за любую возможность. Люция взволнованно зашептала,
