Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский

— Да, это произошло в конце мая 1987-го. Почему Русту дали сесть около Кремля? Конечно, не из-за того, что мы его проспали и не увидели. Существовало специальное постановление правительства о том, чтобы не сбивать иностранные гражданские самолеты. Оно было принято после того, как советские ПВО сбили мирный «Боинг».

Было известно, что самолет Руста гражданский, так как наши истребители поднимались и докладывали обстановку. Никто, конечно, не предполагал, что он посадит свой самолет на Васильевском спуске.

В этот день ни министра обороны, ни Горбачева в Москве не было. Они находились в Берлине на консультативном совещании стран-участниц Варшавского договора. Так что Соколов ничего не мог сделать. Но ситуацией с Рустом просто воспользовались, чтобы избавиться от маршала.

К этому времени между Соколовым и Шеварднадзе, который тогда был министром иностранных дел СССР, сложились довольно натянутые отношения. Основной причиной недовольства МИД Генеральным штабом было то, что последний открыто выступал против политики Шеварднадзе, шедшего по всем позициям навстречу американцам, часто не в интересах Советского Союза.

Так вот, из-за посадки Руста состоялось заседание Политбюро, на котором обсуждался вопрос о том, кто же виноват в сложившейся ситуации. Было решено, что основная вина лежит на Министерстве обороны, и Горбачев намекнул маршалу Соколову: «Сергей Леонидович, по-моему, вам пора определиться». Стало ясно, что Соколову надо уходить в отставку.

После заседания все члены Политбюро прошли в Ореховый зал. А мы — все, кого приглашали на заседание, — вышли в коридор. Минут через двадцать из Орехового зала вышел заведующий административным отделом ЦК КПСС, взял меня за руку и сказал: «Пойдем».

Когда я представился членам Политбюро, Горбачев обратился ко мне со словами: «Мы посовещались и решили назначить вас министром обороны». Я пытался отказаться от высокого поста, мотивируя отказ своей неготовностью к принятию должности. Но Михаил Сергеевич в шутку пообещал дать мне дополнительные сутки для принятия дел, все засмеялись, и я понял, что вопрос уже решен.

Да и не мальчишка же я был, чтобы, прослужив около 50 лет в Вооруженных силах, ломаться перед членами Политбюро. В этот же день был опубликован указ о моем назначении на пост министра обороны Советского Союза.

— Как вы думаете, почему выбор Горбачева пал именно на вас?

— Сложно сказать. Я несколько лет командовал Дальневосточным военным округом. Это один из самых крупных округов Союза и по территории, и по численности войск. Когда Горбачев прибыл на Дальний Восток, я сопровождал его во время поездок по полкам ДальВО.

Горбачеву понравился мой доклад на встрече с командующим армиями, флотами и пограничными округами. Я не стал скрывать количество происшествий и преступлений, которые были в моем округе.

А потом на Михаила Сергеевича произвела впечатление и огромная экономия хлеба, которая была в наших частях.

В солдатских столовых хлеб клали на отдельный столик, и каждый брал столько, сколько считал нужным. В результате такого подхода нам удалось сэкономить около 9 тыс. тонн хлеба. А именно столько сдавал государству средний колхоз. Естественно, все это понравилось Горбачеву. А потом ему обо мне говорил и министр обороны, и секретарь обкома.

— А еще я слышал, что вашу кандидатуру поддержала и Раиса Максимовна, первая леди СССР. Мол, ей очень импонировало ваше увлечение поэзией.

— Я не думаю так. Раису Максимовну тогда я не знал и стихотворений ей не читал. Я тогда вообще стихами не очень увлекался. Начал писать их в «Матросской Тишине», чтобы как-то поддержать мою дорогую Эмму Евгеньевну. Написал ей в тюрьме около 200 стихотворений. Но это уже другой разговор.

— Дмитрий Тимофеевич, название улицы, на которой стоит ваш дом, уж больно символично — Маршал Советского Союза Язов живет на улице полководца Александра Невского.

— В эту квартиру мы въехали после августа 1991 года. До этого жили по соседству с Горбачевыми. Но уже на следующий день после моего ареста в ту квартиру пришел назначенный вместо меня министром обороны Шапошников. Евгений Иванович посмотрел квартиру и въезжать в нее не стал. Но и мы там жить тоже больше не захотели.

Ситуация осложнялась тем, что я находился в тюрьме, а Эмма Евгеньевна была в гипсе. 19 мая 1991-го мы с ней попали в аварию. Но, как видите, она смогла справиться со всеми тяготами. Уехала она и из Баковки, где находилась наша государственная дача, положенная мне как министру обороны. Одной-то ей было тяжело. Раньше нам продукты привозили, а теперь ей приходилось самой за несколько километров ходить в магазин. Так что мы оставили все, что связывало нас с прежней жизнью. Но поверьте, ничуть об этом не жалеем.

— Не могу не спросить: как проходил ваш арест?

— 21 августа мы прилетели к Горбачеву в Форос. Следом за нами туда же прибыли Руцкой, Силаев, Бакатин, Примаков. Горбачев нас не принял, а стал разговаривать с ними. И где-то часов в десять на своем самолете он полетел в Москву. Так что путча никакого не было. А если хотите, я могу прочесть вам свою рукопись.

Язов взял с полки красную папку, в которой были сложены стандартные листы бумаги. Ровным почерком на них излагалась история жизни маршала. Первые два листа маршал прочел вслух.

— «Это было в 2 часа 15 минут 22 августа 1991 г. Разрывая густые серые облака, президентский самолет ИЛ-62 шел на посадку в аэропорт „Внуково-2”. Предчувствуя недоброе, я всматривался в иллюминатор в ярко освещенную юпитерами площадку, где суетились какие-то люди в камуфлированной форме, бегали солдаты, от стеклянного здания отходили машины. Перед нашей посадкой в аэропорту приземлился самолет с президентом Горбачевым и его семьей. Вместе с ним летели Руцкой, Бакатин, Примаков и охрана. Под предлогом „поговорим в самолете” с Горбачевым улетел Крючков. Мы — Лукьянов, Ивашко, Бакланов, Тизяков и я — летели из Крыма с временной разницей в 1520 минут.

Подали трапы. Я обратил внимание, что к каждому из трапов подошли по трое крепких мужчин, приняли соответствующие стойки. Я сказал сопровождающему меня полковнику Акимову, что сейчас меня арестуют. „Не может быть, — возразил он. — От президента передали, что вам назначена встреча завтра в Кремле в 10 утра”.

Спустившись с трапа, я подошел к зданию. При входе в зал Баранников сказал Акимову: „Вы свободны. А вас (обращаясь ко мне) прошу пройти в следующий зал”. Мы вошли в небольшую комнату, где обычно располагалась охрана. Там стоял незнакомый мне молодой человек с копной нестриженных волос. Он довольно бойко представился: „Я прокурор России Валентин Георгиевич Степанков”. И спросил, есть ли у меня оружие.