Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек - Люсьен Поластрон

Едва закончилась война, как временное правительство Франции принимает в качестве одного из приоритетов решение вопроса об украденных книгах. «Подкомиссия» книги в Комиссии по возврату художественных ценностей (SCL) создана в ноябре 1944 г.; указ от 11 апреля 1945 г. устанавливает правила возмещения: вернуть наследникам ограбленных людей идентифицированные книги, остальное передать библиотекам, пострадавшим от войны и оккупации, особенно издания «профессионального» назначения. Быстрейшее восстановление фондов по видимости является благородной целью, однако принятые чиновниками меры выглядят торопливыми и довольно циничными. Все прекрасно знают, что владельцы в подавляющем большинстве не имели экслибрисов и, главное, что они не вернутся. Поэтому Управление по конфискованному имуществу в Страсбурге, например, которому досталось от немцев около миллиона изданий, «чьих владельцев никогда не удастся установить», запрашивает на столь же неуклюжем, сколь подобострастном французском, «каковы практические правила распределения или продажи этих книг?». Случай объективен: в одной папке Национального архива находят затесавшиеся туда показания о консьержке с улицы Эскуф в Париже, которая, подобно сотням других, забирает себе мебель из спальни жильцов, недавно арестованных гестапо. Соседке, которая считает, что нельзя так спешить, она отвечает: «Их судьба решена» (какой-то чиновник сделал помету синим карандашом на полученном им рапорте: «Проверить, не она ли донесла на них»).

«Полных собраний мало. Немцы произвели первый отбор на набережной Гар, второй — на улице Ришелье. Кроме того, эти издания скупали некоторые книжные магазины. Не следует предаваться иллюзиям относительно качества книг. Нет сомнения, что самые ценные были увезены в Германию. То, что мы делаем, имеет прежде всего нравственное значение», — сказал один из членов комиссии в сентябре 1945-го. Тем временем SCL сумела найти во Франкфурте украденные коллекции, но привозит лишь жалкий миллион изданий — по причине сложной сети складов, потерь при бомбардировках и обструкции советских властей. Из этого миллиона 700 тысяч владельцев уже не имеют. Их присоединяют к тем 300 тысячам, которые Камиль Блок, член института и глава Комиссии по возмещению, обнаружил в гараже на улице Ришелье. Сортировка почти невозможна: убежденные в том, что собрания не будут разрознены и помещены под охрану, «ограбленные люди ставили свое имя лишь на первом томе и оставляли неподписанными все остальные»; впрочем, для сортировки нет и персонала.

Отметим по этому поводу, что французская администрация не смогла отрешиться от принципа нравственности, который всегда норовит соприкоснуться с абсурдом: «Издания аморального или порнографического характера будут переданы Взаимопомощи (тогдашнее общество народной защиты), которая продаст их в пользу ограбленных лиц с условием, что эти книги должны пойти на переработку». И действительно, ни одно название, противоречащее нормам буржуазной морали, не появится в подробнейших и бесчисленных протоколах о реституции библиотек или, точнее, возврате горстки книг их правообладателям. Тут начинается балет призраков, немного сходный с раздачей призов, если не с лотереей: Владимир Янкелевич уносит сорок пять изданий по философии, несколько русских томов и книг о музыке; Жюль Ромен, конечно же, радуется обретению личного архива, но не количеству возвращенных книг: всего восемнадцать; Библиотека имени Тургенева получает 2682 тома стоимостью в 390 100 франков, Израильская консистория — только несколько сотен. Очевидно, что легче опознаются коллекции официальных учреждений, чем имущество таких скромных людей, как г-н Лазар, который уходит с двухтомной Библией и шестью молитвенниками, или г-н Блок из Лиона: за все про все четыре романа Киплинга, «Потерянный рай» Мильтона и тома 1, 2, 4-й из полного собрания Шекспира 1908 г. издательства Кассель, «в сильно поврежденных переплетах красной кожи».

В опустевшем лагере Аустерлиц, в помещении склада на берегу Сены, покрываются плесенью штабеля не поддающихся опознанию и не имеющих будущего книг, которые были украдены самым подлым образом у людей, посылаемых на смерть или бежавших с пустыми руками. Непроницаемая тайна покрыла это место. Из-за бомбардировки 23 августа 1944 г. — да, это возможно — вспыхивает пламя, и вскоре ничего не остается от плюшевых мишек, угловых диванчиков и романов Делли. И от самого здания, где все находилось, которое владелец реконструирует с быстротой молнии. И даже от набережной Гар, называемой сегодня Панар-э-Левассор, ибо в Париже автомобиль всегда берет верх над железной дорогой. Итак, можно констатировать, что теперь нет ни малейших следов того, что «само по себе являлось операцией по забвению». И поскольку государство обязано помнить, лишь когда его заставляет общественное мнение, именно данный участок с поразительным легкомыслием был отведен для строительства новой Национальной библиотеки. Суеверные люди сказали бы, что это не принесет ей счастья[44].

Понадобилось тринадцать месяцев титанических усилий, чтобы поднять по специально проложенным тропам, где грузовики буксовали настолько, что пришлось использовать быков, сокровища Адольфа Гитлера в избранный им тайник, покрытый снегом: старую солевую шахту на вершине Альт-Аусзее в Австрии. Недалеко находится его родной город Линц, в котором он намеревался создать музей самого себя, с Великой Библиотекой, чтобы отомстить Вене, где ему пришлось перенести унижения. Поскольку персонал, которому поручено было все взорвать при подходе союзных войск, разбежался, американцы обнаружили в галереях, помимо 6755 картин известных мастеров, 119 ящиков с личными книгами фюрера (то есть от 3 до 4 тысяч томов из тех 16 тысяч, которыми, как полагают, он владел; из них 1200 редких книг окажутся в Библиотеке Конгресса, как всегда, опередившей всех) и 237 ящиков с изданиями, собранными Розенбергом для пополнения предполагаемого хранилища в Линце. Достойны упоминания два обстоятельства. Во-первых, эти собрания в большинстве своем принадлежали Ротшильдам, что, естественно, облегчило реституцию и отразило любопытный феномен: отчего, подобно выскочке-гангстеру, который ревностно копирует буржуазный стиль, антисемита всегда тянет к еврейским вещам? Во-вторых, рапорты, заметки и письма, прочитанные Гитлером в последний год жизни, отпечатаны на специальной машинке с буквами в 25 миллиметров, поскольку он был на грани слепоты. Итак, все эти книги путешествовали по Европе во всех направлениях, чтобы их с упорством слепого скарабея запрятали в тайник как совершенно бесполезную добычу.

В то самое время, когда вздернули Альфреда Розенберга, в октябре 1946 г., три миллиона уцелевших изданий были собраны в пригороде Франкфурта, где их рассортировали и с грехом пополам раздали правообладателям. Розенберг был родом из Риги в Латвии. Сама фамилия его была сомнительной, а в кулуарах рейха шептались, что его прапрапрабабушка — еврейка. Быть может, именно это и побудило теоретика нацизма усилить антисемитскую направленность своих писаний и речей, предназначенных для фюрера, несомненно крайне этим довольного. Через несколько лет библиотекари вздохнут при мысли, что навязчивые идеи этого в высшей степени организованного человека способствовали сохранению бесчисленного множества книг, соприкоснувшихся с апокалипсисом.

Вокруг света в конце века

СССР

Прежде чем бомбардировки превратили в дымящуюся груду здание и часть книг, прусская Национальная библиотека сумела разместить две трети своих фондов на тридцати двух складах. Кусок пирога, доставшийся в Берлине Красной армии, включал в себя четырнадцать, где в большей или меньшей сохранности находилось около 800 тысяч изданий (поляки получили столько же, зато американцы отхватили вдвое больше), на протяжении нескольких месяцев страдавших от непогоды и других опасностей. Ибо «книжные бригады», созданные с целью снять сливки с немецких стеллажей, в первую очередь искали то, что гитлеровцы именовали «идеологически опасным», потом все, что имело близкое или отдаленное отношение к нацизму. Многие другие немецкие учреждения попали в советскую зону: в результате 80 тысяч старинных книг из библиотеки Мартина Лютера сочли «лишенными интереса», тогда как архив Ницше подвергся яростному опустошению — все было отправлено на переработку, за исключением работ по античной Греции, которые, разумеется, казались безобидным коньком «заклятого врага рабочего класса». Мадам генерал-лейтенант Маргарита Рудомино, глава этих бригад, в сущности, была неплохой женщиной: она ликовала, когда ей в руки попало оригинальное издание «Посмертных записок Пиквикского клуба» вкупе с собственноручным письмом автора. Впоследствии ее имя присвоили Библиотеке иностранной литературы в Москве, предназначенной нести культуру в массы, затем, уже в наши дни, заняться — возможно — реституцией некоторой части из одиннадцати-двенадцати миллионов книг, которые были доставлены из Германии, а происходили большей частью из Франции. К несчастью, от силы треть из них идентифицирована и локализована; да и для этого понадобились невероятно упорные и хитроумные исследователи, подобные Патрисии Гримстед, «шпионке архивов», как в раздражении прозвали ее многочисленные ответственные лица, которых она подвергала допросу с пристрастием. На протяжении жизни двух или трех поколений не удалось получить никакой информации на эту тему; даже и сейчас на набережной Орсе[45] отделываются вежливыми отказами принять жалобу, когда речь заходит о состоянии франко-русских переговоров о реституции библиотек или хотя бы о реальных цифрах и попытках инвентаризации с обеих сторон; очевидно, что никакого официального запроса так и не сформулировали. Несомненно, в первую очередь следовало бы добиться возвращения архивов Второго бюро, Сюрте Насьональ (Национальной безопасности) и масонских лож.