Камни вместо сердец - К. Сэнсом

– Немецкие, – с гордостью произнес мастер Николас. – Я много торговал с Рейнской землей. Мне пришлось заплатить за них добрую цену. Их продавал торговец, разорившийся во время Крестьянской войны[30]. Эти гобелены – моя гордость и радость, они услаждают мне душу, как наш сад услаждает душу моей жены.

Он едва ли не с почтением провел ладонью по голове единорога:

– Видели бы вы, как мужики смотрят на эти гобелены, когда приходят ко мне на поместный суд! Они пялятся так, словно эти фигуры вот-вот соскочат со стены прямо на них.

И хозяин пренебрежительно усмехнулся.

Оба юноши подошли к нам. Дэвид смотрел на стрелков, готовых выпустить стрелы в единорога.

– Трудно промазать на таком расстоянии, – непринужденно проговорил он. – Олень никогда не подпустит тебя так близко.

Я вспомнил про мозолистые руки Хью и Дэвида спросил:

– Так это вы, молодые люди, практикуетесь на той мишени?

– Каждый день, – с гордостью ответил младший Хоббей. – Это наше любимое развлечение, лучше даже соколиной охоты. Лучшее многих развлечений. Не так ли, Хью? – Он хлопнул товарища по плечу, на мой взгляд сильнее, чем следовало бы. Движением этим Дэвид, на мой взгляд, пытался скрыть тревогу. Мать пристально наблюдала за ним.

– Так. – Кертис обратил ко мне свой непостижимый взгляд. – У меня есть экземпляр недавно напечатанной книги мастера Эшема «Токсофил», представленной королю в этом году. Мастер Хоббей подарил мне ее на день рождения.

– В самом деле? – удивился я. Эту же самую книгу, по словам королевы, читала леди Елизавета. – Мне хотелось бы познакомиться с ней.

– Вы интересуетесь стрельбой из лука, сэр? – вежливо осведомился Хью.

Я улыбнулся:

– Скорее, я интересуюсь книгами. Телосложение мое не создано для стрельбы.

– Я охотно покажу вам мою книгу. – На лице молодого Кертиса впервые появились признаки некоторого оживления.

– Как-нибудь попозже, – вмешался Хоббей-старший. – Наши гости провели в дороге пять дней. Горячая вода ждет вас в комнатах, господа, не дайте ей остыть. А потом спускайтесь к нам вниз. Я приказал слугам приготовить добрый ужин.

Щелкнув пальцами, он приказал пожилой служанке:

– Урсула, проводи мастеров Дирика и Шардлейка в их комнаты.

Женщина провела нас наверх, в коридор, сквозь стрельчатые окна которого я увидел старинный монастырь с его заново разбитыми клумбами, такой мирный в удлинявшихся тенях. Урсула открыла передо мной дверь в просторную гостевую комнату с кроватью под балдахином. На столе возле трех писем курилась парком лохань с водой.

– Благодарю вас, – проговорил я.

Служанка коротко кивнула. Позади нее, в дверях, Дирик наклонил голову.

– Теперь вы видите, насколько благоденствует мастер Кертис? – спросил он.

– Так может показаться. На первый взгляд.

Вздохнув, мой противник качнул головой и последовал за Урсулой. Я закрыл дверь и поспешил к постели за письмами. Одно было адресовано «Джеку Бараку» неловкой, непривычной к письму рукой. Я вскрыл два других. Первое, от Уорнера, датированное тремя днями назад, оказалось коротким. Он извинялся за то, что не смог послать с нами одного из своих людей, и сообщал, что король и королева выедут в Портсмут четвертого июля, то есть вчера, а это означало, что они уже находятся в пути. Еще он сообщал, что они рассчитывают прибыть пятнадцатого числа и остановятся в Портчестерском замке. Сам же он начал расследовать финансовую историю Хоббея, однако пока не мог сообщить мне ничего нового.

После этого я обратился к письму Гая, написанному в тот же самый день его мелким и аккуратным почерком:

«Дорогой Мэтью, в доме все спокойно. Колдайрон исполняет все мои пожелания, хотя и с недовольным видом. Настроение против иноземцев становится все хуже и хуже. Сегодня я ходил повидать Тамасин, которая, слава богу, чувствует себя хорошо, и претерпел несколько оскорблений на своем пути. Саймон говорит, что видел, как через Лондон проходили другие солдаты, и многие из них направлялись на южный берег. Я провел в Англии более двадцати лет и никогда не видел ничего подобного. Думается, что под своей бравадой люди скрывают страх. Странная вещь: вчера я вошел в гостиную, когда Джозефина стряхивала пыль. Вздрогнув, она уронила небольшую вазу, которая разбилась. Не сомневаюсь в том, что она проговорила при этом слово «merde», которое, как мне известно, является французским ругательством. Она, как всегда, испугалась и ударилась в извинения, и посему я не стал обращать внимания на случившееся, но, тем не менее, это было странно. Сегодня я схожу в Бедлам, чтобы повидать Эллен, после чего извещу тебя о ее состоянии. Многажды помолившись по сему поводу, я пришел к выводу, что лучшей помощью для нее с твоей стороны будет, если ты оставишь ее в покое. Но решать тебе самому. Твой верный и любящий друг, Гай Мальтон».

Я сложил письмо. Невзирая на его слова, я уже решил посетить Рольфсвуд на пути домой: я чувствовал, что просто обязан это сделать. Вздохнув, я поглядел в окно. Взгляд мой упал на крохотное кладбище – скопление камней в некошеной траве. Дирик прав, подумал я, Хью лучится здоровьем. A тон Николаса Хоббея ни на мгновение не отклонился от цивильной вежливости. Едва ли этот человек мог натравить на меня тех парней с угла. Однако что-то здесь было неладно, я уже ощущал это.

Обстоятельный ужин сервировали в большом зале. Сумерки уже сгущались, и в палате расставили канделябры со свечами. Хоббей восседал во главе стола, Хью и Дирик расположились с одной стороны от него, а Дэвид и Абигайль – с другой. Я занял оставшееся свободным кресло рядом с хозяйкой дома. Дворецкий расположился позади Николаса, руководя слугами, подававшими блюда. Поступь их звенела по потертым узорным плиткам пола старинной церкви. Почти вся прислуга, кроме Урсулы, оказалась молодыми людьми. Я попытался угадать, сколько же слуг содержит Хоббей – должно быть, с дюжину.

Возле меня то и дело раздавалось какое-то пыхтение и сопение. Посмотрев вниз, я заметил на коленях Абигайль какой-то меховой сверток. Не успел я понять, что это, как на меня с дружелюбным любопытством уставились два круглых глаза. Обладатель их оказался маленьким спаниелем, таким же, как у королевы, только очень толстым. Мистрис Хоббей улыбнулась ему с неожиданной нежностью.

– Отец, – недовольным тоном проговорил Дэвид, – мать опять посадила Ламкина себе на колени.

– Абигайль, – проговорил Николас спокойным и ровным голосом, – пожалуйста, позволь Амброузу забрать его. Ведь ты же не хочешь, чтобы он снова вылез на стол, так ведь?

Хозяйка позволила Фальстоу унести собачку, проводив взглядом до двери уносившего ее любимца слугу. Затем она посмотрела на меня, и в глазах ее промелькнуло нечто вроде ненависти. Вернувшись, Амброуз снова встал за креслом своего господина. Урсула внесла миску с ароматным имбирным соусом. Дирик изучал блюда с полной предвкушения улыбкой, а Хью смотрел вперед без всякого выражения на лице.

– Помолимся, – предложил Хоббей.

Трапеза оказалась великолепной, холодный гусь был подан с острыми соусами и отменным красным вином в серебряных кувшинах. Проголодавшись, мы с Дириком усердно приступили к еде.

– Как обстоят дела в Лондоне? – спросил хозяин. – Я слышал, что монета вновь обесценена.

– Да. И это вызывает многие неприятности и тревоги, – ответил я.

– Хорошо, что я перебрался в сельские края, – вздохнул Николас. – Как прошло ваше путешествие? У нас здесь были грозы, однако, мне говорили, что в Лондоне они оказались куда более сильными. Я думал, что дороги раскиснут и будут полны людей короля, едущих в Портсмут.

– Так оно и было, – подтвердил Винсент. – Однако нам повезло благодаря брату Шардлейку. Мы встретили его прежнего клиента, вице-капитана роты стрелков, который разрешил нам ехать в его колонне. По звуку военной трубы все уступали нам дорогу.

Я заметил, что Хью повернулся и внимательно смотрит на меня.

– Настолько благодарный клиент? – спросил с улыбкой Хоббей. – И что же вы выиграли для него?

– Небольшое земельное владение.

Николас кивнул, словно бы заранее рассчитывал услышать именно этот ответ:

– И эти ваши солдаты направлялись в Портсмут?

– Да. Деревенские парни из Миддлсекса. Один из них хочет перебраться в Лондон и сделаться драматургом, – рассказал я.

– Чтобы солдат-деревенщина писал пьесы? – Хоббей коротко и презрительно усмехнулся. – Никогда не слыхал ни о чем подобном!

– Полагаю, это он написал грубые песенки, которые солдаты пели в пути, – проговорил Дирик. – Простите за такое упоминание в вашем присутствии, мистрис Абигайль.

Хозяйка напряженно улыбнулась.

– Деревенские парни должны оставаться за плугом, – уверенным тоном заявил ее муж.