Гапландия - Максим Касмалинский

заявив о причастности к убийству Кольцова чужеземных спецслужб. В этом, как бы, нет никаких сомнений. Без «как бы» — нет! Однозначно.

Из глубин ресторана бывалым парусом выплыл передник официантки, и я стремглав сорвался с места, выбежал на улицу. Подумал о такси, но лишь подумал, быстрым шагом отправился в путь.

Цензурный комитет таился в таком невзрачном интерьере, что это помещение можно было принять за прачечную, если бы не рамка металлоискателя, за которой толстым стеклом всматривался вдаль неприступный пост охраны. Я наклонился к переговорному устройству, спросив разрешения на вопрос.

— Говорите, — сказал еле различимый в тусклом модуле вахмистр.

— Вами задержана сожительница Кольцова. Не вами лично, — поправился я. — Сотрудниками ЦК. Я бы хотел узнать, где она содержится.

Контролер погрузился в компьютер и через минуты ответил:

— Не числится такая.

— Извините, — я было собрался уходить, но вспомнил. — Фамилию Смит посмотрите! Сожительница Анна Смит.

И опять минута ожидания.

— Есть Анна Смит, — сказал вахмистр. — Задержание производил дознаватель Мирзой-оглы. Обращайтесь к нему.

— Да нет, мне бы…

— Справа на полке внутренний аппарат, номер две шестерки, пять, один.

— А передачи принимаете?

— По всем вопросам к дознавателю.

Я подошел к допотопному телефонному аппарату, снял трубку, и засомневался. Но все-таки набрал две шестерки-пять-один. С огромным облегчением трубку положил, когда никто не ответил. К дознавателю я пока не готов. Тем более к Мирзою-оглы. Если Кассин ничего не смог, то у меня шансов молекулярно меньше.

Из модуля вышел вахмистр, потянулся, покрутил пальцем казацкие усищи, в общем, наблюдал, чтоб я тут теракт не устроил, нацарапав гвоздем на стене знак вольнодумства. Пришлось уйти.

И куда? Ясен пень — в кабак. «Вобла и лось» как раз неподалеку. Вся эта история там началась, там я ее и закончу. Нажрусь в говнину, порешу врага отчества.

Какие-то приколы сегодня в голову лезут… сардонические.

Бармен в кафешке все тот же, меня не узнал он, конечно. Взял я сто пятьдесят студеной, кружку пива и котлетку заказал. Сел за столик у окна. В ожидании закуски, под пенное полистал в смартфоне ленту новостей. ЖК «Сенатор» в рамках систематизации законодательства дома принял актуальную директиву о лишении доступа к продуктовым магазинам лиц, заподозренных в искажении приоритетов. От имени домкома выступил чиновный тип, написавший: «А если завтра большая война, если завтра в поход, кто будет воевать? Новое поколение воспитывается в духе «у нас главная ценность — жизнь, здоровье, самореализация». Нас с детства воспитывали по-другому — у меня сначала здание, Цензурный комитет, потом страна и город, президент, потом мои ценности какие-то, а потом только своя жизнь. Вот это вот ценность должна быть, а у нас сейчас как? Жизнь для нас главное. Вот для кого она главная, тот и продаст».

Ох, сенаторы! Супротив природы прете. Им представляется таким простым: императорским указом базовый инстинкт подвинуть. Кто там сидит в наших домкомах, что за ландухи?

Дальше читаю этого деятеля: «Мы не можем отменить деньги, отключить чипы в руках — это не в нашей компетенции, но запретить доступ к услугам, которые предоставляются в нашем человейнике, мы должны. Это наш долг перед жилищным комплексом! А если бойкотируемый пользователь докажет, что подозрения были преувеличены, ограничения можно снять. Сначала хлеб разрешить, потом овощи… и не забывайте, что враг не дремлет, поэтому бдительность, бдительность и еще раз она же».

Квинтэссенция государственного курса! Молодец, что еще? Ничего лишнего.

В других новостях отчетливо воняет беспокойством, сообщения нервные и неприятные, как удобрение почвы весной — навоз, гнилье и химикаты. Ну их. Бью в поисковик: как называется картонная подставка под пивную кружку?

«Бирдекель». Вот ведь словечко! На скатерть падает пляшущая тень, стучащая в стекло. В окне снаружи виден человек. Казацкие усы, под плащом — мундир позорный. Вахмистр из ЦК. Он пальцем манит меня к себе. Тебе надо ты иди! Мне скоро принесут холодной водки. Тогда вахмистр пальцем на стекле: косая черточка, вторая, дабл-ви. Две линии чирк-чирк. Зовет меня, я киваю, встаю…

Опять ловушка? Оперсхема? Мне все равно. Выхожу из кафешки, усатый удаляется, я иду за ним. Он свернул за угол, я тоже.

Укромный офисный дворик с сюрреалистической инсталляцией над песочницей. Вахмистр, тяжело дыша, произносит, что бы вы думали? Сакраментальное, набившее оскомину: «ян — авашес — ороне».

— А я на вашей, — говорю.

Успокоив свой компрессор в легких, цензурник сообщает:

— Я на вас подписан.

Стало лестно. Но немного и недолго.

— Я, как говорится, ваш, Шэлтер, преданный поклонник. Вы, как говорится, во всем правы. В последнем этом. Все правильно. Война нам не нужна.

Игра? Разработка?

— Господин вахмистр, на канале все уже опровергнуто. В ту запись нейросеть вмешалась и все исказила.

Он ус покрутил, усмехнулся, уставился на меня устало недоверчиво, как зритель на фокусника.

— Слушайте, Анна Смит содержится в четвертом изоляторе.

— Мне это ни о чем не говорит, — отвечаю я. — за исключением того, что казематов вы имеете еще три, как минимум.

— Сын служит в конвое, — вахмистр не склонен шутить. — Могу от вас передать ей. На словах. Передачу небольшую. Сигареты, чай…

— Я сейчас в магазин.

— Нет! Надо быстро. У меня уже времени нет.

— Скажите ей, — мне ничего на ум не приходит, неожиданно. — Передайте, что я ее… ценю. Все образуется. Что пусть не падает духом, пусть крепится.

Какую херню я несу!

— Вы видите, как вашу мокруху перевернули. С мужем еешним, профессором. Какое тут, — он обреченно прочертил усами. — «Образуется». Какое тут? Я хотел сказать, что на госслужбе многие, как говорится, понимают, что творится. И не хотят идти, куда оно все идет. Присяга. Да, присяга держит, а так уже бы… и вслух сказали, и в Сети, и везде. Но раз на службе — сказали, ты: «есть»,