Гапландия - Максим Касмалинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из глубин ресторана бывалым парусом выплыл передник официантки, и я стремглав сорвался с места, выбежал на улицу. Подумал о такси, но лишь подумал, быстрым шагом отправился в путь.
Цензурный комитет таился в таком невзрачном интерьере, что это помещение можно было принять за прачечную, если бы не рамка металлоискателя, за которой толстым стеклом всматривался вдаль неприступный пост охраны. Я наклонился к переговорному устройству, спросив разрешения на вопрос.
— Говорите, — сказал еле различимый в тусклом модуле вахмистр.
— Вами задержана сожительница Кольцова. Не вами лично, — поправился я. — Сотрудниками ЦК. Я бы хотел узнать, где она содержится.
Контролер погрузился в компьютер и через минуты ответил:
— Не числится такая.
— Извините, — я было собрался уходить, но вспомнил. — Фамилию Смит посмотрите! Сожительница Анна Смит.
И опять минута ожидания.
— Есть Анна Смит, — сказал вахмистр. — Задержание производил дознаватель Мирзой-оглы. Обращайтесь к нему.
— Да нет, мне бы…
— Справа на полке внутренний аппарат, номер две шестерки, пять, один.
— А передачи принимаете?
— По всем вопросам к дознавателю.
Я подошел к допотопному телефонному аппарату, снял трубку, и засомневался. Но все-таки набрал две шестерки-пять-один. С огромным облегчением трубку положил, когда никто не ответил. К дознавателю я пока не готов. Тем более к Мирзою-оглы. Если Кассин ничего не смог, то у меня шансов молекулярно меньше.
Из модуля вышел вахмистр, потянулся, покрутил пальцем казацкие усищи, в общем, наблюдал, чтоб я тут теракт не устроил, нацарапав гвоздем на стене знак вольнодумства. Пришлось уйти.
И куда? Ясен пень — в кабак. «Вобла и лось» как раз неподалеку. Вся эта история там началась, там я ее и закончу. Нажрусь в говнину, порешу врага отчества.
Какие-то приколы сегодня в голову лезут… сардонические.
Бармен в кафешке все тот же, меня не узнал он, конечно. Взял я сто пятьдесят студеной, кружку пива и котлетку заказал. Сел за столик у окна. В ожидании закуски, под пенное полистал в смартфоне ленту новостей. ЖК «Сенатор» в рамках систематизации законодательства дома принял актуальную директиву о лишении доступа к продуктовым магазинам лиц, заподозренных в искажении приоритетов. От имени домкома выступил чиновный тип, написавший: «А если завтра большая война, если завтра в поход, кто будет воевать? Новое поколение воспитывается в духе «у нас главная ценность — жизнь, здоровье, самореализация». Нас с детства воспитывали по-другому — у меня сначала здание, Цензурный комитет, потом страна и город, президент, потом мои ценности какие-то, а потом только своя жизнь. Вот это вот ценность должна быть, а у нас сейчас как? Жизнь для нас главное. Вот для кого она главная, тот и продаст».
Ох, сенаторы! Супротив природы прете. Им представляется таким простым: императорским указом базовый инстинкт подвинуть. Кто там сидит в наших домкомах, что за ландухи?
Дальше читаю этого деятеля: «Мы не можем отменить деньги, отключить чипы в руках — это не в нашей компетенции, но запретить доступ к услугам, которые предоставляются в нашем человейнике, мы должны. Это наш долг перед жилищным комплексом! А если бойкотируемый пользователь докажет, что подозрения были преувеличены, ограничения можно снять. Сначала хлеб разрешить, потом овощи… и не забывайте, что враг не дремлет, поэтому бдительность, бдительность и еще раз она же».
Квинтэссенция государственного курса! Молодец, что еще? Ничего лишнего.
В других новостях отчетливо воняет беспокойством, сообщения нервные и неприятные, как удобрение почвы весной — навоз, гнилье и химикаты. Ну их. Бью в поисковик: как называется картонная подставка под пивную кружку?
«Бирдекель». Вот ведь словечко! На скатерть падает пляшущая тень, стучащая в стекло. В окне снаружи виден человек. Казацкие усы, под плащом — мундир позорный. Вахмистр из ЦК. Он пальцем манит меня к себе. Тебе надо ты иди! Мне скоро принесут холодной водки. Тогда вахмистр пальцем на стекле: косая черточка, вторая, дабл-ви. Две линии чирк-чирк. Зовет меня, я киваю, встаю…
Опять ловушка? Оперсхема? Мне все равно. Выхожу из кафешки, усатый удаляется, я иду за ним. Он свернул за угол, я тоже.
Укромный офисный дворик с сюрреалистической инсталляцией над песочницей. Вахмистр, тяжело дыша, произносит, что бы вы думали? Сакраментальное, набившее оскомину: «ян — авашес — ороне».
— А я на вашей, — говорю.
Успокоив свой компрессор в легких, цензурник сообщает:
— Я на вас подписан.
Стало лестно. Но немного и недолго.
— Я, как говорится, ваш, Шэлтер, преданный поклонник. Вы, как говорится, во всем правы. В последнем этом. Все правильно. Война нам не нужна.
Игра? Разработка?
— Господин вахмистр, на канале все уже опровергнуто. В ту запись нейросеть вмешалась и все исказила.
Он ус покрутил, усмехнулся, уставился на меня устало недоверчиво, как зритель на фокусника.
— Слушайте, Анна Смит содержится в четвертом изоляторе.
— Мне это ни о чем не говорит, — отвечаю я. — за исключением того, что казематов вы имеете еще три, как минимум.
— Сын служит в конвое, — вахмистр не склонен шутить. — Могу от вас передать ей. На словах. Передачу небольшую. Сигареты, чай…
— Я сейчас в магазин.
— Нет! Надо быстро. У меня уже времени нет.
— Скажите ей, — мне ничего на ум не приходит, неожиданно. — Передайте, что я ее… ценю. Все образуется. Что пусть не падает духом, пусть крепится.
Какую херню я несу!
— Вы видите, как вашу мокруху перевернули. С мужем еешним, профессором. Какое тут, — он обреченно прочертил усами. — «Образуется». Какое тут? Я хотел сказать, что на госслужбе многие, как говорится, понимают, что творится. И не хотят идти, куда оно все идет. Присяга. Да, присяга держит, а так уже бы… и вслух сказали, и в Сети, и везде. Но раз на службе — сказали, ты: «есть»,
