ХУШ. Роман одной недели - Ильдар Абузяров

– Азам, – спрашивает Хатим, – это не вызвало возражений твоих сослуживцев?

– Нет, я сказал, что хочу познакомиться с девочкой с конгресса и укатить с ней на юг.

– Отлично! – Хатим говорит то, что говорит всегда, словно дает сухой статистический банковский отчет. – А Расим, наш замечательный художник, подделал на компьютере пропуска и бейджики, так что мы можем свободно пройти в гостиницу… Теперь нам нужна еще униформа – жена Сафара шьет уже последний комплект. Она обещала управиться к сегодняшнему вечеру. Бомбы и пояса смертников подготовил бесподобный специалист по подрывному делу табиб и наш великолепный техник Баталь. Они уже в гостинице, в кабинете табиба Халида и в номере парня Али, который встал на нашу сторону. Азам, ты гарантируешь, что в его номере не будут убираться до конца конгресса?

– Да, все горничные отеля – мои невесты! – заулыбался в тридцать два белоснежных зуба Азам.

– Итак, мы подготовились на тридцать три процента, – продолжает Хатим после того, как напряжение разрядила шутка Азама. – Я говорю «на треть», потому что основную подготовку каждый должен был провести сам с собой. Успех операции в основном определяется внутренней готовностью каждого. Все зависит от духа, и у тех, кто сомневается или по каким-то причинам не готов, еще есть возможность отказаться. Пока не поздно, можно еще отступить. Мы никого не принуждаем. Все по собственному добровольному выбору. Поэтому я вас спрашиваю сейчас: никто не передумал?

В ответ тишина. Потому что нас восемь, восемь отважных. У каждого своя роль и свои обязанности. Все распределено и рассчитано посекундно. И отказ одного вызовет технологический сбой. Все это понимают.

– Конечно, я хочу сказать, – продолжает Хатим, – долго мы не продержимся, но главное – сам символ нашей атаки.

– Нас все равно вычислят, – засомневался Дженг.

– Согласен. Нас быстро вычислят. А может, и нет. Это мы еще посмотрим. Но мы будем держаться, сколько сможем. Итак, сядьте поближе. Уточним план поминутно. И ваши действия. Каждый из вас уже бывал в отеле и представляет себе, где и в какую минуту должен находиться и как действовать. Осталось сверить все и проверить вашу память…

А потом, после обсуждения, для поднятия боевого духа мы перешли ко второй части нашего пятничного меджлиса. Потому что каждую пятницу мы собираемся, чтобы сделать свою хутбу и свой зикр. Поскольку мы все равны, сегодня, возможно, в последнее наше собрание, честь прочитать хутбу-проповедь выпала врачу Халиду.

– У нас свой джамаат. В исламе демократия, и каждый может на время намаза стать имамом. Ты подготовился, Халид? – спрашивает Хатим.

Табиб встает, кашляет, обводит нас гипнотическим взглядом, – видимо, он привык выступать на студенческих собраниях. На нем светлый пиджак и белоснежная рубашка. Весь такой стерильный, аккуратный, словно собирается не проповедь читать, а делать операцию.

– Итак, поскольку я медик, мой доклад будет касаться медицинской составляющей мира, я расскажу о близкой мне проблеме здоровья и питания.

И Халид рассказывает об ужасной ситуации Азии, Африки и Латинской Америки, где треть населения развивающихся стран не доживает до сорокалетнего возраста, а 60 процентов населения живут в условиях, противоречащих минимальным санитарно-гигиеническим требованиям: 35 процентов лишены нормальной питьевой воды, 25 процентов живут в помещениях, непригодных для жизни, 20 процентов постоянно недоедают. На сумму менее чем один доллар в день живут более одного миллиарда четырехсот миллионов человек.

Заканчивает свое выступление Халид рассуждением о том, что большинству населения недоступны дорогостоящие лекарства, онкологические и кардиологические. И что в дальнейшем «золотой миллиард» все более дряхлеющих стариков будет жить все дольше, питаясь кровью и по́том детей тех стран, откуда они выкачивают свои богатства.

– Как мы видим, несправедливость пропитала все сферы общества. Наша задача – бороться с помощью Всевышнего с этой несправедливостью. Стыдно ходить в «Макдоналдс» и валяться на диване в то время, как дети умирают с голоду. Восстановление справедливости не терпит отлагательства! – заключает табиб.

Табиба мы в шутку зовем «талиб», что значит «студент». Талиб приехал из Ирака после войны и поступил в медицинский институт. Он учится на медика – табиба – и работает медбратом. Емус его смуглой кожей очень идет белый халат.

На самом деле Табиба зовут Халид, что значит «вечно живущий». Его заветной мечтой было помогать больным в бедных странах. Он уже прошел одну бойню. Он видел много раненых и убитых. Он говорит, что уже совершал теракт: как-то мальчишкой помог старшим пронести бомбу через полицейский кордон.

Может, это его сломало, но табиб замкнутый. Не так-то просто одновременно давать клятву Гиппократа и быть убийцей.

Хотя, что именно его надломило, неизвестно. Однажды Халид признался в сердцах, что уже не сможет работать врачом. Душой табиб очень тонко чувствует мир, все его толчки и движения, и болезненно реагирует на них. Одно время он даже принимал наркотики и распространял их немного в своем меде. Мы отучили его от этой заразы.

Табиб – большой специалист по химии и препаратам. В медицинском университете очень сильная химическая кафедра.

– По химии нас так муштруют, что даже самим расслабляющие средства приходится выдумывать, – шутит Халид, имея в виду синтетические наркотики.

Кроме того, Халид – большой специалист по технике гипноза и коктейлю Молотова. Вместе с технарем Баталем они отвечают за техническую сторону операции. За оружие, бомбы и машины.

После доклада табиба мы садимся в круг, образуя живое кольцо, живой пояс смертника, и приступаем к зикру. Если сесть плотно, скрестив ноги и положив ладони на колени, чувствуя плечо и локоть друга, то Иблис не войдет в образованный круг. Зикр – самое главное. Намаз тоже является зикром, но только обязательным. Я часто представлял себе, какой он будет, наш последний зикр, прежде чем мы наденем пояса смертников.

Зикр в этот раз ведет Расим. У него отличный голос. Он читает рэп. И его речитатив вводит нас в транс.

– Мы погибли, – начинает он, – мы погибли за веру. Мы умерли, как шахиды. Наши тела разметало по миру. Наши тела – уже брызги и ошметки, капли и пепел. Мы вернулись в свое первоначальное состояние праха. А над теми из нас, кто погиб не от взрыва, сжалились и вернули нашим родным. И вот мы лежим на настиле, и, сменяя друг друга, красивые голоса читают над нашими телами заупокойные молитвы.

Я слушаю красивый баритон Расима, и какая-то волна проходит по моему позвоночнику от темечка к крестцу, под рубахой и свитером. Словно кто-то льет на мое тело воду из кунгана. Словно я лежу и мое холодное тело, которое с этой минуты уже не принадлежит мне, обмывают живые, теплые руки.

– Нас обмывают, – продолжает Расим. – Сотни рук стараются прикоснуться к нам, проникнуть под простыню. Руки наших близких и родных, соседей и случайных знакомых, потому что прикоснуться к нам – это великая честь и благо. Почувствовать нас, поучаствовать в наших проводах так важно для них. Наши тела вот-вот разорвут на куски-сувениры. Наши матери обнимают и покрывают жаркими поцелуями наши холодные трупы с ног до лба. Их горячие слезы падают на нашу затвердевшую плоть, не в силах согреть. Они готовы последовать вместо нас или за нами на тот свет, чтобы увидеть нас живыми и здравствующими. Ведь мы шахиды и сразу попадем в рай. От мысли о рае тебе на мгновенье становится легко и спокойно. Смерть успокаивает. Ты полностью отрешен от всего, ты полностью подчинился неизбежности.

И хотя я понимаю, что всего скорее наши тела не выдадут нашим близким, а свалят где-нибудь в общую яму, мурашки, как следы от поцелуев и слез, бегут по мне. Я знаю, шахида не обязательно обмывать и читать над ним заупокойную молитву. Даже если нас свалят в кучу в кровавых, грязных одеждах, мы все равно в белых платьях войдем в светлый рай. А пока мы будем спать, как невесты, таким сном, что никто нас не разбудит до судного дня, кроме того, кого мы больше всего на свете любим и боимся.

– Но если даже, – словно подхватывает мою мысль Расим, – наши тела не дадут обмыть, не похоронят, не прочитают над нами суру «Ясин» и Джаназа-намаз… Если даже нас свалят в кучу в неизвестном никому месте, свалят скопом в яму и закидают сверху комьями грязи и земли… мы все равно увидим свет. Представьте себе: нас грубо сваливают в общую могилу, где нам в первую секунду неуютно, страшно, холодно, темно и тесно, как в детстве, когда нас запирали в наказание в темной комнате. Но это только в первую секунду, потому что тут же дверь открывается и свет проникает в нашу обитель. Слезы наших родных доходят до нас, проникая вместе с дождем через раскисшую землю. Земля совсем не давит и не душит. Наши матери проливают над нами горючие слезы, и эти слезы – энергия, что осветит нашу братскую могилу и наш путь в рай. Дождь, проходя сквозь землю, обмывает нас, а черви зашивают нашу разорванную одежду. Мы, словно неизвестные солдаты, лежим обнявшись, нам светло и тепло.