Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Саймон вытащил из ножен канукский кинжал и разрезал завязки шлема, не особенно заботясь об удобствах владельца. Юноша отбросил шлем в сторону, и тот волчком завертелся на льду, а Саймон наклонился над лежащим перед ним человеком.

Его пленник был уже не молод, его седые волосы во многих местах поредели, в окровавленном рту почти не было зубов. Это был не Фенгбальд.

— А, кровавое древо! — выругался Саймон.

Мир рушился. Все вокруг было ложью. Он смотрел на алую накидку, на шлем с орлиными крыльями, валявшийся в двух шагах от него. Все это были вещи Фенгбальда, в этом не было никакого сомнения. Но человек, которого он убил, Фенгбальдом не был.

— Обмануты! — простонал Саймон. — О Боже, мы обмануты, как дети! — Холодный комок подступил к горлу. — Мать Эйдона, тогда где же Фенгбальд?

Далеко к западу вдали от тревог и огорчений защитников Сесуадры, из небольшого отверстия в склоне Грианспога вышла маленькая процессия, напоминающая стайку белых мышей, выпущенных из клетки. Покинув темные туннели, люди остановились, щурясь и мигая от невыносимо яркого снежного блеска.

Эрнистири, которых осталось, как говорили, всего несколько сотен, в большинстве своем женщины, дети и старики, в замешательстве остановились на каменистом уступе. Мегвин чувствовала, что, не получив никакой поддержки, они быстро кинутся обратно, к темной и затхлой безопасности подземных пещер. Равновесие было очень неустойчивым. От Мегвин потребовались огромные усилия и вся сила ее убеждения, чтобы только уговорить своих людей пуститься в это, по всей видимости гибельное, путешествие.

Боги наших праотцов, думала она, Бриниох и Ринн, где же наша гордость и достоинство? — Кажется, лишь одна Диавен, которая с трудом вдыхала ледяной воздух, высоко подняв руки над головой, словно в ритуальном торжестве, понимала все величие и великолепие этого выступления. Выражение морщинистого лица старого Краобана не оставляло никаких сомнений относительно того, что он думал обо всем этом безумии. Что же касается прочих, то они выглядели просто очень испуганными и, казалось, подыскивали хоть какое-нибудь оправдание, чтобы немедленно повернуть обратно.

Они нуждались в ободрении, вот и все. Смертные боялись жить так, как того хотели боги.

Мегвин набрала в грудь побольше воздуха.

— Великие дни предстоят нам, люди Эрнистира, — крикнула она. — Боги хотят, чтобы мы спустились с горы и смело встретили наших врагов — врагов, укравших наши дома, фермы, стада, наших свиней и овец. Вспомните, кто вы! Идите за мной!

Она пошла вперед по тропе. Медленно и неохотно ее спутники последовали за ней. Многие дрожали, хотя все были укутаны в самую теплую одежду, которую только могли найти. Дети плакали.

— Арноран! — позвала она.

Арфист, немного поотставший, видимо в надежде, что так на него меньше будут обращать внимания, вышел вперед, слегка нагибаясь под порывами сильного ветра:

— Да, моя леди?

— Иди рядом со мной! — приказала она. Арноран посмотрел вниз, на широкое снежное лицо горы прямо за узкой тропой, и быстро отвел глаза. — Я хочу, чтобы ты сыграл песню, — сказала Мегвин.

— Какую песню, моя леди?

— Такую, которую знают все, чтобы люди могли подпевать. Что-нибудь поднимающее дух. — Она задумалась. Арфист нервно смотрел себе под ноги. — Играй «Лилию Куимна».

— Да, моя леди. — Арноран поднял свою арфу и стал перебирать открывшиеся струны, чтобы согреть озябшие пальцы. Потом он заиграл, громко ударив по струнам, чтобы его слышали даже те, кто плетется в самом хвосте.

Он шел вперед, возвышая голос над ревом ветра, бродившего по склону горы и сгибавшего верхушки деревьев.

Один за другим спутники Мегвин подхватывали слова знакомой песни.

Когда дошло до припева, десятки людей присоединились к арфисту. Теперь, казалось, они шагали в ритм старой песне. Голоса людей Мегвин становились все громче, пока наконец не перекрыли вой ветра, — и, странно, он как будто ослабел, признавая свое поражение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Оставшиеся эрнистири с песней маршировали по горной тропе вниз из своих пещер.

Они остановились на занесенном снегом уступе и съели свои дневные порции под тусклыми лучами пробивающегося сквозь тучи солнца. Мегвин прошлась среди своих людей, особое внимание обращая на детей. Впервые за долгое время она чувствовала себя счастливой и довольной. Дочь Лута наконец делала то, к чему предназначила ее судьба. Успокоенная сознанием этого, она ощущала необычайный прилив любви к народу Эрнистира — и ее народ понимал это. Некоторые из старших все еще испытывали недоверие к этому безумному предприятию, но дети видели в нем только великолепное развлечение. С криками и смехом они бежали за Мегвин через весь лагерь, и тогда даже их недоверчивые родители ненадолго забывали об опасности, навстречу которой они шли, отбрасывая все сомнения, — как принцесса могла быть исполнена такого света и радости, если боги не сопутствуют ей?

Что же касается самой Мегвин, то все ее сомнения, в сущности, остались на Брадах Торе. Она снова заставила петь свой маленький отряд, и так прошел последний остававшийся до полудня час.

Когда они достигли наконец подножия горы, ее люди, казалось, окончательно обрели надежду. Почти все они впервые ступали по полям Эрнистира с тех пор, как полгода назад наступление войск Риммергарда загнало их в горы. Теперь они возвращались домой.

При виде маленькой армии, спускающейся со склонов Грианспога, первый пикет Скали поспешно выступил вперед. Кони риммеров резко затормозили, подняв тучи снежной пыли, увидев, что в руках у людей не было никакого оружия, кроме разве что запеленутых младенцев. Закаленные воины, которые никогда не дрогнули бы перед смятением и ужасом самого кровавого сражения, сосредоточенно смотрели на Мегвин и ее отряд.

— Стой! — закричал их предводитель. На нем был подбитый мехом плащ, забрало шлема опущено, и всем своим видом риммер напоминал ошеломленного барсука, близоруко моргающего перед входом в свою нору. — Куда ходите вы?

Мегвин надменно вскинула бровь, услышав, как он владеет вестерлингом, но все-таки снизошла до ответа:

— Мы идем к твоему хозяину — к Скали из Кальдскрика.

Солдаты выглядели теперь еще более ошеломленными, если только такое было возможно.

— Так много сдаваться не нужно. — сказал вождь. — Говори женщинам и детям ждать. Мужчины с нами пойдут.

Мегвин нахмурилась:

— Болван. Мы пришли не сдаваться. Мы пришли забрать у вас нашу землю. — Она махнула рукой, и ее спутники, выжидавшие, пока она закончит разговаривать с солдатами, снова двинулись вперед.

Риммеры пристроились в конце процессии, словно собаки, пытающиеся загнать в хлев равнодушных и упрямых овец.

Пока они шли по заснеженным лугам между подножиями гор и Эрнисадарком, Мегвин чувствовала, как в ее груди снова поднимается ярость, на время заглушенная радостью от выполнения давно задуманного дела. Древние деревья: дубы, буки и ольха — ряд за рядом были срублены топорами риммеров, ободранные стволы оттащили в сторону по изрезанной колеями земле. Вокруг лагерей риммеров земля была превращена в мерзлую грязь, а снег, усыпанный золой бесчисленных костров, был совершенно серым. Само лицо земли было израненным и страдающим — не удивительно, что боги гневались! Мегвин оглянулась и увидела собственную ярость, отраженную в лицах идущих за ней людей; их томительные колебания теперь исчезали быстро, как вода, капнувшая на горячий камень. С их помощью боги снова очистят это место. Как можно было сомневаться в этом?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наконец, когда огромный шар послеполуденного солнца стал склоняться к середине серого неба, они достигли окраины самого Эрнисадарка. Теперь Мегвин вела за собой гораздо бóльшую толпу — пока они шли, многие риммеры выходили из лагерей и присоединялись к ним, чтобы посмотреть, что же будет делать диковинная процессия, пока их не стало столько, что появилось ощущение, будто вся армия оккупантов тянется вслед за ними. Этот странный отряд, в котором теперь, пожалуй, было не меньше тысячи человек, петлял по узким улицам Эрнисадарка, приближаясь к королевскому дому Таигу.