Опасная граница: Повести - Франтишек Фрида

— А за тобой не следят?

— Были у меня два раза. Перевернули все вверх дном, а когда я запротестовал, набросились на меня с кулаками. Дня три назад какой-то тип, наверняка подосланный гестапо, долго крутился на моем дворе.

— Иоганн получил письмо от Артура, что он на свободе и хочет как можно быстрее перебраться в Чехословакию. Он просил Иоганна прислать самых надежных людей за вещами, — объяснил Ганс.

— Так это же ловушка для тебя и Кречмера! Черт подери, зачем же вы им понадобились? — удивился Дерфель.

— Мы провели через границу Бюргеля и Вернера. К тому же я убил Зеемана.

— Ты прав. Поэтому-то они и решили вас заманить.

— Они думают, что мы кое-что знаем, но мы ведь не знаем ничего.

— Меня допрашивали полдня, да я же дурак и ничего не помню, — усмехнулся Дерфель. — Артура они будут мучить до тех пор, пока он не выложит им все. Потом его все равно ликвидируют. И я боюсь, что он заговорит. Тогда дойдет очередь до меня и до многих других. Как только Артура возьмут во второй раз, я сразу исчезну, не стану ждать, пока они выбьют из него правду. Это не трусость, а элементарная осторожность.

— Какую правду? — спросил Ганс.

— Возможно, ты вскоре ее узнаешь.

— Я хочу знать все сейчас!

— Не спеши. Чем меньше ты посвящен в это дело, тем лучше для тебя. Я работаю под дурачка. Это мой Метод. При теперешнем режиме спокойно жить может только дурак. А симуляция не подлежит наказанию, это ведь не измена родине. Они спросили меня, с кем Артур встречается, а я им начал рассказывать о квашеной капусте, которая портится в нашем подвале. Они упомянули тебя с Кречмером, а. я заговорил о муке с червями, которую нам привозят поставщики. Вот так и проходил наш разговор, пока они не влепили мне пару оплеух и не сказали, что я кретин и идиот. Думаю, вы допустили какую-то ошибку. Кто-то там, в Кирхберге, распустил язык.

— Может, это моя ошибка, — признался Ганс. — Я сказал о Бюргеле сапожнику Вайсу, а тот разболтал Зееману.

— Видишь, к чему ведет неосторожность?

— Мы всегда доверяли Вайсу.

— Он мог проговориться по глупости, так тоже бывает. Видишь ли, Ганс, переправка людей через границу — это не контрабанда, а нелегальная деятельность против фашистов. Вы, наверное, не сознавали, на что шли. Пожалуй, Кубичек прав: кто ничего не знает, тот не может выдать. Вот он и старался преподнести вам все в таком виде, будто сам не придает этому большого значения.

Ганс вслушался внимательнее. Речь Дерфеля стала теперь совсем иной — быстрой и логичной. Что же, собственно, за человек этот неразговорчивый продавец?

— Когда-то я думал так же, как и ты, Ганс. Я не любил их только за то, что видел в них шутов и болтунов. Я пренебрежительно махал на них рукой, полагая, что они никогда не завоюют симпатии большинства народа. Но время показало, как жестоко я ошибался. Прозрение наступило, когда Германия покрылась концлагерями, а мои друзья один за другим оказались в застенках гестапо. Мы на собственной шкуре ощутили, что такое фашизм.

— Век живи — век учись, — вздохнул Ганс.

— Фашизм — это чудовище, у которого сто голов. На месте срубленной головы сразу вырастает новая.

— Сейчас твоими устами, Дерфель, говорит Вернер.

— Разве не все равно, кто говорит?

— Именно так я и подумал. Что же нам делать?

— Все намного сложнее, чем тебе кажется.

— Ты коммунист?

— Был и коммунистом. Но сейчас я дурак и кретин.

С минуту в комнате стояла тишина. Ганс догадывался, что Дерфель не хочет открываться до конца. Не доверяет, наверное.

— Не нужно было морочить нам голову, будто Вернер идет к сестре.

— У тебя с Кречмером всегда было на уме одно — контрабанда и деньга.

— С этим покончено.

— Я верю тебе, Ганс. Люди приходят к правде через страдания, так уж устроена жизнь. И потом им сразу все становится ясно и понятно.

— Ты, наверное, будешь смеяться надо мной, Дерфель, но я объявил им войну.

— Пока что ты воюешь в одиночку, Ганс.

— Я хотел бы воевать с тобой, вместе с вами. Вас ведь много?

— Посмотрим.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Пока что все. Я должен поговорить с некоторыми товарищами.

— Когда ты дашь мне знать?

— Как только станет немного спокойнее. Может, сам приду. Береги патроны, Ганс. Эту войну за одну ночь не закончишь. А пока что мы ведем ее другими средствами.

— Спасибо, Дерфель. Я уже должен бежать, меня ждет Йозеф.

— И забудь, что мы виделись с тобой.

— Они били меня, и все равно я не сказал им ни слова.

— Иоганну Кубичеку сюда нельзя приходить, запомни это.

— Теперь-то мне все ясно.

Во дворе Ганс на мгновение остановился и прислушался, держа наготове пистолет. Он уже не доверялся случаю. Городок спал, собаки тоже успокоились. Контрабандист осторожно прошел через сад, но у последних деревьев остановился и снова прислушался. Затем быстро направился через поле.

Светлая полоска на востоке все расширялась. Темнота понемногу отступала. На чистом, безоблачном небе мигали звезды. Ганс пересек зальцбергские луга и вышел на тропинку. Отсюда он направился к лесу. На душе у него снова стало неспокойно. Серый сумрак на востоке рассеивался, и птицы начали свой утренний концерт. Как быстро прошла ночь! Над болотами поднимался туман. Ганс прибавил шагу, потом побежал. Он слишком задержался у Дерфеля. Йозеф наверняка уже вздет его.

4

В сумраке выступали неясные очертания каких-то предметов. Дорога, на которой стоял Кречмер, извиваясь, уходила куда-то вдаль. Между ним и лесом у границы, который в темноте он не мог разглядеть, курился туман. Это было для него как нельзя кстати. В его ушах стоял громкий собачий лай. Он не знал, что это за собаки — те, которые сидят на цепи возле своих будок, или овчарки на длинных поводках, которые бегут по его следам. Туман был сейчас для него спасением. Окунешься в него, как в омут, только тебя и видели.

Контрабандиста трясло от холода. Он с удивлением всматривался в начинавшую редеть темноту, будто пробуждаясь после тяжелого сна. В голове мелькнула мысль, что он, вероятно, потерял много крови. Он чувствовал, как она все еще струится по его бедру и голени и хлюпает в сапоге. Он слишком небрежно наложил повязку на рану, не затянул ее как следует. Надо бы оторвать клочок от рубашки и перевязать рану получше. Но он спешил, ибо ночь все быстрее отступала перед рассветом.

Кречмер обходил город по большой дуге, пока не наткнулся на шоссе, ведущее к немецкой таможне. Он постоял с минуту, укрывшись в кустах, потом стремительно перебежал его. Теперь путь его лежал прямо к пограничному лесу. Старый контрабандист понимал, что он и Ганс допустили ошибку, договорившись встретиться на старой контрабандистской тропе. Если бы он сейчас пошел напрямую к границе, то через час был бы дома. Но ведь Ганс будет его ждать. И как это ему в голову пришла такая дурацкая идея?

Кречмер снова припомнил тот момент, когда вскочил в темноте на забор, радуясь, что теперь-то уж ему удастся скрыться, как вдруг почувствовал резкий удар, будто его огрели дубинкой. Он упал, но тут же поднялся. Из темного сада неслись крики и звуки стрельбы. Он побежал, однако через минуту почувствовал жгучую боль в боку. Боль нарастала. Правая рука стала какой-то тяжелой, рубашка пропиталась кровью. Хорошо еще, что он мог двигаться. Ему во что бы то ни стало надо добраться до того места, где его ждет Ганс. Он поможет. Он хорошо перевяжет рану и остановит кровь. Ганс все умеет. Ранение нетяжелое, он может даже бежать. Только бы остановить эту проклятую кровь.

На какое-то мгновение слабость одолела его. Он посчитал, что всему виной страх, сжимавший ему сердце. Нет, не надо бояться, надо только отдохнуть. Ведь им предстоит долгая дорога. Только бы немного прийти в себя. Кречмер лег в траву, вытянув длинные ноги, и закрыл глаза. Мысли сразу куда-то улетучились, осталась одна пустота. Ему стоило большого труда снова вернуться к действительности, начать думать. Он вдруг осознал, что лежит на влажной траве довольно долго. Ночную темноту уже сменил утренний полумрак. Над лугами стлался туман. Неужели он спал? Нет, не может быть. Просто тот момент, когда мысли вдруг куда-то улетучились, на какое-то время продлился, а на какое — он не мог определить. Йозеф тяжело поднялся и сразу почувствовал, как ослабел: ноги у него подломились, и он упал на колени. Но потом все же снова поднялся. Через минуту он уже бежал, спотыкаясь и раскачиваясь из стороны в сторону.

У первых березок его будет ждать Ганс. У каких березок? Его начали одолевать сомнения. Договаривались ли они вообще с Гансом? Он говорил о каких-то березках на старой дороге. Боже, где эта старая дорога? Какую дорогу он имел в виду? Контрабандистскую? Какая бессмыслица! Она же бесконечно длинная и идет вдоль ручья. А все пути ведут к границе, все! И пока темно и по лугам ползет туман, все они свободны. Но как только наступит день... Нет, день еще не наступил. Однако через полчаса или через час...