Пост сдал - Стивен Кинг

– Алло?

– Решил, что ты перевел мобильник в режим «Не беспокоить», – говорит Пит Хантли. Голос у него бодрый и на удивление веселый. Ходжес смотрит на часы, они стоят на прикроватном столике, но циферблат скрыт пузырьком с болеутоляющими таблетками, наполовину опустевшим. Господи, сколько же он вчера принял?

– Я не знаю, как это делается. – Ходжес с трудом садится. Не верится, что боль может нарастать так быстро. Словно ждала, пока ее опознают, а потом набросилась, выпустив когти и ощерив зубы.

– Ты должен не отставать от жизни, Керм.

Поздновато, думает Ходжес, перекидывая ноги через край кровати.

– Почему ты звонишь… – Ходжес отодвигает пузырек с таблетками, – без двадцати семь?

– Не терпелось сообщить тебе хорошую новость, – отвечает Пит. – Брейди Хартсфилд мертв. Медсестра констатировала это при утреннем обходе.

Ходжес вскакивает, практически не чувствуя боли, пронзающей бок.

– Что? Как?

– Вскрытие проведут позже, но врач, который его осмотрел, предполагает самоубийство. Какой-то налет на языке и деснах. Врач взял мазок, а сейчас мазок берет парень, присланный управлением медицинского эксперта. Анализ проведут быстро. Хартсфилд у нас настоящая рок-звезда.

– Самоубийство. – Ходжес проводит рукой по торчащим во все стороны волосам. Новость ясная и простая, но никак не верится, что такое возможно. – Самоубийство?

– Его оно всегда завораживало. Помнится, ты сам это говорил, и не раз.

– Да, но…

Но что? Пит прав, Брейди трепетно относился к самоубийствам, и не только чужим. Он был готов умереть у Городского центра, когда там в 2009 году проводилась ярмарка вакансий, и годом позже, когда въехал в аудиторию Минго в инвалидном кресле, обложившись тремя фунтами пластиковой взрывчатки. Его бы разнесло в клочья. Только это было тогда, а теперь кое-что изменилось.

– Но что?

– Я не знаю, – отвечает Ходжес.

– Зато я знаю. Он наконец-то нашел способ это сделать. Вот и все. В любом случае, если ты думал, что Хартсфилд каким-то образом приложил руку к смертям Эллертон, Стоувер и Скапелли – и должен сказать тебе, что я тоже к этому склонялся, – то можешь перестать тревожиться на этот счет. Теперь он зажаренный гусь, запеченная индейка, сваренный сарыч, и мы все говорим «ура».

– Пит, я должен об этом подумать.

– Безусловно. У тебя с ним давние счеты. А я пока позвоню Иззи. Пусть у нее день начнется на хорошей ноте.

– Ты мне позвонишь, когда станет известно, чего он наглотался?

– Обязательно. А пока мы говорим: «Прощай, Мистер Мерседес», – правильно?

– Правильно, правильно.

Ходжес кладет трубку, идет на кухню, ставит на плиту кофейник. Лучше бы выпить чая, в таком состоянии его бедные внутренности взвоют от кофе, но ему без разницы. И таблетки он пить не собирается, во всяком случае, пока. Сейчас его голова должна быть максимально ясной. Это ему совершенно понятно.

Он снимает мобильник с зарядки и звонит Холли. Она отвечает сразу, и Ходжес задается вопросом, а когда она встает? В пять утра? Еще раньше? Может, некоторые вопросы лучше оставлять без ответа. Он пересказывает ей услышанное от Пита, и впервые в жизни Холли Гибни позволяет себе грубое словцо.

– Ты, твою мать, решил подшутить надо мной?

– Нет, если только Пит не шутил, а я в этом сомневаюсь. До ленча он никогда не шутит, да и потом у него получается не очень.

Долгая пауза, затем Холли спрашивает:

– Ты в это веришь?

– В то, что он мертв, – да. Ошибки с опознанием быть не может. В то, что он покончил с собой? Мне это представляется… – Он ищет нужные слова, не находит и повторяет сказанное давнему напарнику пятью минутами раньше: – Я не знаю.

– Все кончено?

– Может, и нет.

– И я так думаю. Мы должны выяснить, что случилось с «Заппитами», оставшимися после банкротства компании. Я не понимаю, какое отношение имеет к ним Брейди Хартсфилд, но слишком много ниточек тянется к нему. И к концерту, на котором он хотел устроить взрыв.

– Я знаю. – Ходжес вновь представляет паутину с большим старым ядовитым пауком в центре. Только паук мертв.

«И мы все говорим “ура”», – думает он.

– Холли, сможешь подъехать в больницу, когда Робинсоны будут забирать Барбару?

– Конечно. – И после паузы добавляет: – Я хочу это сделать. Я позвоню Тане, чтобы спросить, не возражает ли она, но уверена, что возражений не будет. А зачем?

– Я хочу, чтобы ты показала Барбаре шесть фотографий для опознания. Пятерых пожилых белых мужчин в костюмах плюс доктора Феликса Бэбино.

– Ты думаешь, Майрон Зетким – врач Хартсфилда? Что именно он дал Барбаре и Хильде эти «Заппиты»?

– На данный момент это лишь догадка.

Но он скромничает. На самом деле это больше чем догадка. Бэбино не пустил его в палату Брейди под явно надуманным предлогом, а потом едва не выпрыгнул из штанов, когда Ходжес спросил, все ли с ним в порядке. И Норма Уилмер заявляет, что он проводил с Брейди эксперименты без официального разрешения. Копните Бэбино, сказала она в баре «Черная овца». Выведите на чистую воду. Рискните. Для него это не такой большой риск, учитывая, что жить ему осталось несколько месяцев.

– Хорошо. Я ценю твои догадки, Билл. И я уверена, что смогу найти в Интернете подходящую фотографию доктора Бэбино с какого-нибудь благотворительного мероприятия, которые постоянно проводят в поддержку больницы.

– Отлично. А теперь напомни мне имя конкурсного управляющего.

– Тодд Шнайдер. Ты должен позвонить ему в половине девятого. Если я буду с Робинсонами, то на работу приеду позже. И привезу Джерома.

– Да, да. У тебя есть номер Шнайдера?

– Я выслала его тебе е-мейлом. Ты помнишь, как добраться до электронной почты?

– У меня рак, Холли, не Альцгеймер.

– Сегодня – твой последний день. Помни и об этом.

Как он может забыть? Его положат в больницу, в которой умер Брейди, и скорее всего последнее расследование останется незаконченным. Ему противна даже мысль об этом, но другого не дано. Болезнь прогрессирует быстро.

– Позавтракай, – добавляет Холли.

– Обязательно.

Он дает отбой и с вожделением смотрит на полный кофейник. Аромат изумительный. Ходжес выливает кофе в раковину и идет одеваться. Уезжает, не позавтракав.

Без Холли за столом в приемной агентство «Найдем и сохраним» выглядит совсем пустым, зато на седьмом этаже Тернер-билдинг тихо и спокойно: шумная команда из турбюро, расположенного по соседству, заявится только через час.

Ходжесу думается лучше всего, когда перед ним лежит блокнот с линованными желтыми страницами, куда он записывает возникающие идеи, пытаясь найти связи и сформировать общую картину. Так он работал, когда служил в полиции, и зачастую ему удавалось выявить эти связи. Он получил множество поощрений, но все эти грамоты пылятся на полке в стенном шкафу, а не развешаны по стенам. Поощрения не имели для него ровно никакого значения. Наградой всегда служило озарение, приходившее вместе с найденными связями. Он обнаружил, что жить без этого не может. Так вместо бессмысленного пенсионерского существования возникло агентство «Найдем и сохраним».

Это утро записей не приносит, на странице появляются только человечки-палочки, карабкающиеся на холм, завихрения и летающие тарелки. Ходжес уверен, что подавляющее большинство элементов этой головоломки ему известны и от него требуется одно: соединить их в цельную картину, – но смерть Брейди Хартсфилда – серьезная авария на его личной информационной трассе, полностью заблокировавшая движение. Всякий раз, когда он смотрит на часы, проходит еще пять минут. Скоро звонить Шнайдеру. К тому времени, когда они поговорят, явится шумная команда турбюро. После них – Холли и Джером. И шанс спокойно подумать будет упущен.

Думай о связях, говорит он себе. Как и сказала Холли, слишком много ниточек тянется к Брейди. И к концерту, на котором он хотел устроить взрыв.

Это точно. Потому что на сайте «Заппиты» могли получить только те – тогда еще девочки, теперь подростки, – кто докажет свое присутствие на концерте поп-группы «Здесь и сейчас», и сайт этот больше не работает. Как и Брейди, сайт «Плохой-концерт» – зажаренный гусь, запеченная индейка, сваренный сарыч, и мы все говорим «ура».

Наконец среди загогулин появляются две записи, которые он обводит кругом. Одна – концерт. Вторая – налет на деснах.

Он звонит в Мемориальную больницу Кайнера, и его звонок переводят в Ведро. Да, говорят ему, Норма Уилмер на работе, но занята и не может подойти к телефону. Ходжес догадывается, что этим утром она даже очень занята, и надеется, что похмелье не слишком сильное. Оставляет свой номер с просьбой позвонить, как только она освободится, подчеркивает, что дело важное.

Продолжает рисовать всякую муру до восьми двадцати пяти (что-то похожее на «Заппиты», возможно, потому, что гаджет Дайны Скотт лежит в кармане), потом звонит Тодду Шнайдеру, который лично снимает трубку.