Дао Блаженств - Александр Матяш

Итак, как Иов мог воспринять речи Господа (впрочем, это могли быть и просто описанные словами виде́ния), чтобы его капитуляция была полноценной, глубокой, искренней, без лицемерия и без тени восприятия Бога через призму эго, описанного Юнгом?

М: До речи Господа Иов считает себя праведником и полагает, что ему за это причитается больше, чем «беззаконному». Отсюда возникают и вопрос к Богу, и неудовлетворенность тем, что происходит. А после такого выступления Господа Бога человек может почувствовать себя только земляным червяком. Мне кажется, что в этот момент у Иова должно было поменяться ощущение, потому что до этого он был значим – по крайней мере, в собственных глазах – он был праведником. А тут он оказался ничем. Он должен был принять новое видение себя, капитулировать.

У: То есть раз он не такой праведный, то и неправедные не такие неправедные. Грани стираются.

Д: Он пережил катарсис.

А: Он пережил нечто, в результате чего катарсис возник. Что это было?

У: И это имеет отношение к буддизму?

А: Да. Именно это. Что и как он пережил?

Д: Ты имеешь в виду состояние отчаяния и богооставленности?

А: Нет. В состоянии отчаяния и богооставленности Иов был до встречи с Богом. А когда Господь начал ему отвечать, то пришло другое состояние – встречи с Божественным. Самым главным в этом событии является обретение Иовом нуминозного, сверхличностного опыта встречи с Божественным, который изнутри настолько переполняет человека, что разрывает его эго в мелкие клочки, как оковы, тесно сжимавшие его до сих пор. Самое главное, что произошло на встрече Господа с Иовом – это осознание Иовом своей ничтожности в созерцании Божьего величия. Теперь осталось сказать главное – как он ее осознал.

Д: И как?

А: Как полную иллюзорность своего мировосприятия и меровосприятия. Почему Господь, вместо того, чтобы разъяснять Иову, как он поступает с праведными и неправедными, стал рассказывать ему о своем величии – вот самый главный вопрос. Потому что Божественное величие – это тот опыт, поднимаясь до высоты которого, мы все остальное начинаем понимать сами. Потому что из этой мощи, из этой глубины нам становится видна, как на ладони, долина мирской жизни… Представьте себе ситуацию, когда вас душит какая-то обида, чувство несправедливости – каждый из нас бывал в положении Иова. Вы взываете к Богу: «Господи, за что? Ну почему так несправедливо?» А вместо ответа вы, слышите, например, фугу Баха. И пока вы ее слушаете, вы поднимаетесь на такую высоту, из которой ваша обида кажется настолько мелкой и ничтожной, что не надо ничего разъяснять: сознание расширилось от соприкосновения с нуминозным. Сам по себе контакт с Божественным нейтрализует весь эговый план, испепеляет все наши эговые фантазии, проекции и скорлупки.

Любая медитативная практика: дза-дзен, философия, чтение молитв – нужна именно для приобретения такого опыта внутри себя, опыта, который бы давал нам возможность отказываться от привязанности к своему эго. Наше эго устроено таким образом, что оно больше всего привязано к тому, что вызывает в нем самую большую ненависть. В этом кроется вся причина круга сансары и всех страстей человеческих. Мы в себе что-то глубоко не принимаем, очень глубоко. Но, не принимая это, мы не можем от этого отказаться. Мы не имеем возможности это сделать, потому что, не осознав это, мы не можем с ним разотождествиться. А чтобы осознать, надо принять. А принять не можем, потому что эго так болит, что нет сил капитулировать. Вот и весь круг сансары, все ее колесо. По крайней мере, в своей сердцевине оно вертится именно так. В результате, поскольку мы ничего, кроме этого непринятия, не знаем, мы это непринимаемое вытесняем в бессознательные слои нашей психики. Наше эго, по сути, хочет выполнить ту же задачу, которую в нас должен выполнить просветленный аспект нашей личности, наша буддовость: оно хочет избавиться от ядра тесной привязанности к чему-то неприемлемому. Различие только в способах. В случае с эго – это вытеснение. А плата – еще большая привязанность. В противоположном варианте – это именно то, что произошло с Иовом: обретение внутри себя того опыта, который, будучи поставлен рядом с нашей душевной убогостью – «Мое! Мое!» – в состоянии помочь нам ее преодолеть. Без этого высокого нуминозного опыта преодолеть привязанности к своему эго мы не можем. Без обретения духовного, медитативного опыта, без духовной практики это невозможно, потому что в противном случае мы не знаем ничего иного, и, отказываясь от своего эго, мы как будто отказываемся от всего бытия.

Теперь посмотрим, что вам помешало сразу увидеть ситуацию таким образом. Ответ Господа Иову был воспринят вами как ответ одного отделенного существа другому, отделенному от него существу, а не как внутренний опыт самого Иова. Наполненный этим созерцанием (представляете, внутри него распахнулись дверцы, и он увидел всю глубину Божественного), вот из этой самой глубины Иов говорит себе – тому, эговому, прежнему: «Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал… Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле». Вот истинная эзотерическая суть ответа Господа Бога Иову. Это подлинный мистический опыт, растворяющий личность. Исходя из этого становится понятно, что в книге Иова ветхозаветная традиция как никогда близко подошла к буддистскому мировосприятию, но так и не смогла в него проникнуть. Да, христианству известен похожий опыт, и называется он словом «умаление». Есть и еще более близкое переживание, называемое «растворением своей воли в воле Божьей». И все-таки полного растворения не происходит. Исходная базовая концепция не позволяет ему произойти.

Д: Но ведь и в христианстве есть просветленные старцы?

А: Что такое «просветленный», Даша?

Д: Это человек, переживший такой мистический опыт.

А: Опыт – это ничто, а вот его осмысление – это всё. Величайший мастер дзен Хакуин так и говорил: просветление (кэнсё) – это ничто. Самое главное – это работа по осмыслению после кэнсё, именно она создает подлинную переплавку личности.

Д: Раве в христианской традиции не было таких личностей?

А: Не знаю. Возможно, были. Однако возникает вопрос: может ли такой человек, оставаясь в рамках традиции, эту величайшую глубину своей святости передать дальше, вниз, тем, кто за ним следует?

Д: А у них бывали ученики?

А: Бывали. Никто не достигал уровня своего учителя.

Д: И это говорит о слабости школы?

А: Это говорит о том, что нет необходимого понятийного аппарата. Александр Свирский при потрясающей глубине своего опыта (думаю, значительно превосходящего средний опыт просветленных буддистов) тем не менее, не мог своим ученикам-монахам сказать: «Вашего „я“ не существует. Есть только один Божественный свет. Отрекитесь от своего „я“, оставьте чувство вины, которое сопровождает ваше „я“ повсюду». Как он мог это сказать, если чувство вины – это базовый рычаг для работы над собой в христианстве вообще и в православии в частности? «Наполнитесь этим светом и легкой походкой идите в космос, потому что вы, оказывается, никому ничего не должны» – у него просто не было возможности так сказать.

Д: Ну, хорошо. А как он сам туда дошел?

А: В той медитативной практике, которую он лично практиковал, он лично дошел до таких высот, где любые слова могут и должны быть оставлены, а следовательно он освободился от всех концептуальных пут – его сознание работало за пределами слов. Поэтому он достиг величайших степеней святости и является фигурой планетарного масштаба. Что он видел в других, в своих учениках? – те же эговые страстишки, для преодоления которых в православии все необходимы «инструменты» уже есть, и ничего «подправлять» и придумывать не нужно. Вопрос же о том, дорос ли кто-то, чтобы вести его дальше, или он к этому не готов – не входил в зону его ответственности. Но именно освобождение от концептуальных пут и его невозможность иметь дело с этими путами в других (почему – это отдельная тема) делает его личный опыт непередаваемым. В чем заслуга Будды? В чем заслуга Христа? В чем заслуга всех величайших учителей? В том, что они не просто сами прошли, но еще и другим путь показали. Если бы концепция позволяла, то книгу Иова не надо было бы расшифровывать. В нашем толковании я раскрываю вам тот опыт, который лежит за пределами иудео-христианской концепции, главным и базовым пунктом которой является следующий: личность нерастворима и в Боге неуничтожима. А в буддизме все наоборот.

Д: А где это записано?

А: Это не нужно записывать. Это тот самый неписаный закон, который все знают. Это главное место конфликта между западным и восточным толкованиями понятия личности.

Д: В соответствии с христианской традицией душа после смерти не умирает? Она дожидается Страшного Суда?