Территория моей любви - Никита Михалков

«Вокзал для двоих»

(режиссер Э. Рязанов, 1982)

Роль в «Вокзале для двоих» – работа небольшая, но я ее очень люблю. Как ни странно, она стала невероятно популярна, впрочем, как и вся картина. Это роль пройдохи-проводника, даже в сценарии обозначенного как «ворюга», «хапуга», «хамло» и тому подобное. Я сразу предложил вставить ему (то есть мне) железные фиксы и сделать прическу на лоб до бровей, что придало образу совершенно определенный окрас.

На этой картине мы вновь работали с Людой Гурченко, но это была иная работа, принципиально отличавшаяся от «Сибириады»: теперь нам предстояло попасть в атмосферу гротеска, почти фарса (я имею в виду главным образом, конечно, ауру своего персонажа).

В определенный момент Рязанов предоставил мне совершенную свободу. Вообще, Эльдар Александрович обладает качеством, на мой взгляд, просто драгоценным для актеров. Он часто задает актерам интонацию, разгоняя движение сцены, а потом отпускает их. И мало того, что отпускает актеров, так еще и камеру тоже. Оператор Вадим Алисов много импровизировал во время репетиций с камерой. А тогда только появились видеорегистраторы, то есть возможность смотреть записанную репетицию с монитора. И когда начинали играть актеры, а оператор ходил между ними и как бы снимал репетицию, изображение шло сразу на монитор, стоящий перед режиссером, и появлялась иллюзия сразу готового кино – ведь уже имелся некий внутрикадровый монтаж, обусловленный безостановочным движением камеры. Создавалось впечатление, что, собственно, и делать больше ничего не надо: просто вот так снять, и готово!.. Это ощущение, конечно, ошибочно, так как в фильме должен быть выдержан определенный ритм, студийный монтаж обязательно должен внести необходимые коррективы и так далее. Но сама атмосфера, создаваемая в том числе и подобным методом съемки, порождала невероятную свободу и фейерверки импровизаций.

Впрочем, не обходилось и без казусов. Мы снимали на Рижском вокзале – и все сцены в ресторане, и все сцены на перроне и в поезде. И нашу незабвенную сцену с Люсей в поезде в том числе. Ту самую, которая чуть позже навсегда отпечаталась в памяти народной как «сама-сама-сама», «быстрей-быстрей-быстрей».

Никита Михалков в роли проводника Андрея и Людмила Гурченко в роли официантки Веры Нефедовой в фильме Эльдара Рязанова «Вокзал для двоих». 1982 г.

Итак, мы с Люсей репетировали, Рязанов сидел в операторской машине, где перед ним был установлен монитор. Мы и не предполагали, что наши микрофоны были включены. А потому во время разговора о предстоящей сцене не стеснялись в выражениях. Надо сказать, мы с Гурченко всегда достаточно свободно себя вели (конечно, никого не оскорбляя), причем Люся любила крепкое словцо ничуть не меньше, чем я, и потрясающе метко его использовала. И вот мы с ней обсуждаем (или по-киношному – «разводим») сцену: как двигаться, что делать, что и когда говорить, в какой краске, темпе и так далее. И я ей говорю: «А давай попробуем, чтобы он, так сказать, в этом состоянии эйфории и предвкушении такого сладкого и очень быстрого секса, пока стоит поезд, что-то такое ей бормотал – то ли частушки пел, то ли еще что-то такое, что иллюстрировало бы его состояние!» А так как я знаю частушек около шестисот – причем довольно резких, очень русских и, мягко говоря, терпких, я начинаю их Люсе подряд петь, одну за другой…

Режиссер Эльдар Рязанов с актером Никитой Михалковым и актрисой Людмилой Гурченко

Она умирала от хохота, а я пел еще, и еще, и еще. Потом еще и Люся что-то вспомнила… В общем, мы с ней в течение репетиции и ожидания съемок напели, наверное, на пару дисков (если бы, конечно, это всё писали).

Оказывается (представьте наше состояние, когда мы об этом узнали!), пассажиры прибывающих и отправляющихся электричек, едва выходили на перрон, с ужасом слышали «по громкоговорителю» какие-то невероятные сведения – совсем не о том, что поезд такой-то отправляется с такого-то пути туда-то. Отнюдь! Советские люди в этом месте в этот час получали не в пример более захватывающую информацию.

Конечно, это происходило не столь долго, как я это рассказываю, но минимум три-четыре гулкие ядреные частушки, пока дежурный по станции не кинулся к Рязанову с выпученными глазами и криком: «Это что у вас тут происходит?» – достигли ушей москвичей и гостей столицы.

Картина эта, как и все рязановские картины, пользовалась огромным успехом. Доля этого успеха перепала и мне. Правда, «сама-сама-сама» стало своеобразным погонялом для меня на достаточно долгое время, практически до тех дней, когда вышел на экраны «Жестокий романс». Тогда эта пластинка поменялась на совсем другую.

«Жестокий романс»

(режиссер Э. Рязанов, 1984)

Рязанов прислал мне сценарий, к которому была приложена записка: «Если ты и Андрей Мягков будете сниматься, я буду снимать картину, а если нет, то не буду». Конечно, такая позиция режиссера очень льстит актерскому тщеславию, но вскоре я понял и всю суть его беспокойства.

Опасность нас ждала действительно огромная. Если бы Рязанов попытался снять это кино в противовес старой картине «Бесприданница» (режиссеры Я. Протазанов, А. Роу) или с оглядкой на нее, была бы катастрофа. То же самое случилось бы, если бы я попытался играть, противопоставляя свою игру Анатолию Кторову. Поэтому я для себя решил, что главный вопрос для меня при работе над ролью будет заключаться в ином, что ли, «социальном срезе». Если у Кторова Паратов – аристократ по поведению, привычкам, то я старался показать в этом образе ту часть русского дореволюционного общества, которая сама себя сделала, – купечество российское.

В связи с этим для меня был очень важен один эпизод, который еще во время доработки сценария едва не был сокращен, но я попросил Рязанова не сокращать его. А именно: когда Паратов возвращается в родной город и здоровается со всеми за руку, называет при этом работяг и матросов по имени, обнимает какого-то бедолагу на пирсе и так далее.

Важно, чтобы зрители поняли: этот человек сам себя сделал! Он из этой гущи, а не из «обкома партии»! Крепка его связь с этими людьми, их знание, их понимание. Мне важно было в этой роли оправдать, даже каким-то образом реабилитировать (а это, не забудьте, 1983 год!) замечательнейший и мощнейший класс в досоветской России, который строил больницы, школы, дома призрения, церкви, делал пожертвования бедным. Это люди, которые осознавали свои корни и во многом определяли будущее своего народа.