Гусар бессмертия - Алексей Волков

Потеря действительно казалась небольшой. Первоначальный шок от раны прошел быстро, чему немало способствовала уверенность эскулапа в благополучном исходе. Орлов даже попытался остаться при полку, однако довольно быстро почувствовал свою ненужность. Все же быть при деле и просто разъезжать в повозке следом за эскадроном – понятия весьма разные. Уж лучше перебраться в какой-нибудь городок да отдохнуть там в покое, не заботясь ни о чем. Не сегодня, так через месяц войска разойдутся на зимние квартиры, и торчать постоем в какой-нибудь позабытой Богом деревеньке – удовольствие не из лучших.

Если бы еще не эта выматывающая душу езда!

Орлов привычно набил трубку себе, потом посмотрел на спутника и принялся набивать трубку и тому.

– Благодарствую, – капитан с удовольствием закурил. – Что до меня, то выправлю все бумаги да отправлюсь в свою деревеньку. Послужил Государю, теперь самое время позаботиться о хозяйстве. Небось, без моего пригляда там все в запустение пришло. Поселяне – тоже люди и заслужили лучшей доли. Да и места у нас такие – залюбуешься! Был я с Суворовым в Италии, потом – с Кутузовым в Австрии, с Беннингсеном в Пруссии, теперь вот – третий год в Молдавии и Болгарии, и так скажу: красивше родных мест нигде не сыскать. Вот обустрою свой дом, женюсь и буду перемежать сельский труд с покойным отдохновением…

Ни о каком покое Александр никогда не думал. Он так сросся с полком, что вне его давно не представлял жизни, и хоть тянуло иногда навестить знакомые с детства места, тяга была не столь значительной, чтобы говорить о ней сколько-нибудь всерьез.

– Между прочим, – Гурьялов всмотрелся чуть в сторону. – Вон видите цыганский табор? Бьюсь об заклад, что там колодец. Иначе с чего они расположились на отдых аккурат посреди степи?

На поле действительно виднелись кибитки, рядышком бродили стреноженные кони, гуляли люди в яркой одежде. Может, не гуляли, занимались какими-то делами, но для проезжающих не все ли равно?

Коляска с лекарем обогнала медленно ползущий обоз и устремилась к цыганам. Эскулап был старшим, и ему предстояло договариваться с теми, кто прибыл сюда первым, насчет воды. Колодцы в степи были не столь часты, чтобы просто проехать мимо и даже не попытаться напоить людей живительной влагой. Солнце-то греет отнюдь не по-осеннему, и всем хочется пить. Кроме тех, кто сейчас метался в тревожном бреду или безмолвно лежал, пока душа боролась за право остаться вместе с телом.

Долгий привал устраивать никто не собирался. До Одессы, по словам проводника, было не столь далеко, и хотелось доползти до города если не сегодня вечером, то хотя бы к завтрашнему обеду.

Кучер выжидательно посмотрел на господ офицеров и, повинуясь кивку капитана, послушно повернул к кочевью. Лошади – не медлительные волы, которых хоть как подгоняй, а спешки не дождешься. Бредут себе размеренным шагом, и, кажется, пешком дойти гораздо быстрее.

Экипаж с денщиками повернул вслед за офицерами. Надо же при необходимости помочь раненым барам, да и сколько в дороге развлечений и перемен?

Лекарь уже стоял в окружении степенных цыган, на долю же припозднившихся главным образом достались вездесущие дети.

Какой-то совсем маленький мальчонка едва не попал под бричку с офицерами. Возница еле успел остановить экипаж. Какая-то молодая женщина, наверняка мать сорванца, подскочила к сыночку, рванула его в сторону и начала быстро и гневно покрикивать на него на своем наречии.

Орлов видел ее со спины. Цветастый платок и такие же яркие наряды, обычные для кочевого племени, выглядели в глазах гусара столь же обезличивающими, как военный мундир или серый крестьянский армяк. Но вот в процессе отчитывания ребенка цыганка повернулась, и Александр невольно вздрогнул.

Перед ним стояла она. Та самая гадалка, что предсказала Орлову бесконечную жизнь в далеком прусском городке. Чуть повзрослела, да и вместо лукавства в глазах читался гнев и переживание за расшалившегося сына.

Взгляды встретились. Орлова узнать было потруднее. За прошедшие годы Александр успел возмужать, вместо едва заметных усиков отрастил настоящие усы, рана и усталость от дороги наложили на лицо дополнительный отпечаток. Да и был штаб-ротмистр не в эффектной гусарской форме, а в общекавалерийском мундире, в глазах посторонних вряд ли особо отличавшемся от обычного армейского.

– Как живешь, Рада? – голос гусара прозвучал хрипло. Может, от вездесущей дорожной пыли?

В черных глазах цыганки промелькнуло узнавание, и от улыбки появились памятные ямочки на щеках.

– Барин! Не ожидала встретить!

– Конечно. Сама же гадала, что мы больше не встретимся! – Первая растерянность прошла, и теперь Орлов был самим собой.

– Не так, барин. Я гадала о жизни, а не о встречах. Увидеться мы еще должны. – Цыганка улыбалась так ослепительно, что сердце гусара поневоле билось быстрее.

Гурьялов молчал, только переводил взгляд с одного на другого, да конечно же пытался понять, что может связывать гусарского офицера и простую цыганку.

– А моих спутников больше нет, – само собой вырвалось у Орлова.

– И старого офицера? – чуть удивилась цыганка. – Такой был видный мужчина.

– Убило его под Чаушкой, – сказал Александр, словно название небольшой болгарской деревеньки могло что-то сказать постороннему.

– Жалко, – искренне произнесла Рада, но смотрела на вытянутую ногу Орлова.

– Ты говорила о моей долгой жизни… – Гусар коснулся лубка. Мол, как же так, долгая жизнь и ранение?

– Ты будешь жить очень долго, – серьезно произнесла цыганка. – Так долго, что представить нельзя. Но как и каждого, тебя можно и ранить, и убить. Хотя убить тебя не удастся.

Кто-то говорил нечто подобное. Но кто? И вдруг Орлов вспомнил так и оставшееся в его памяти безымянным поместье и умирающего от ран мужчину. Пусть тот не говорил конкретно об Орлове, но на гусара повеяло чем-то непознаваемым, стоящим над привычным миром.

– Это твой? – кивнул он на сорванца, чтобы как-то отвлечься от нового для себя чувства.

– Мой старший. Еще есть дочка, – улыбнулась молодая женщина.

– Купи им гостинцев.

Предлагать деньги самой Раде Орлову было как-то неловко, но дать детям – совсем другое. Он извлек кошелек и вытянул из него два золотых червонца, или, как их часто называли, лобанчика из – за изображенного на лицевой стороне воина в доспехах.

Деньги были большими, каждый червонец примерно равен трем рублям, простым людям таковые монеты даже сниться не могли, но Александр расстался с ними без сожаления. Лишь благодарил судьбу и казну, выплатившую наконец жалованье в треть.

Жеманиться цыганка не стала. Монеты исчезли где-то в складках одеяния, совсем как тогда, в Инстербурге.