Гусар бессмертия - Алексей Волков

Где-то позади рвануло – Орлов обернулся посмотреть, не задело ли кого из гусар.

Вдруг что-то резко ударило по левой голени, и одновременно с этим прямо в голове прогремел гром.

Конь вдруг стал заваливаться набок, и Орлов едва успел покинуть седло прежде, чем благородное животное рухнуло и забилось в агонии.

Звуков не было. В ушах стоял звон, а все прочее было отрезано существующей вместе со звоном непроницаемой тишиной.

Орлов никак не мог понять, что случилось. Ничего кроме звона в голове не было. Штаб-ротмистр просто стоял, тупо тряся головой, словно надеялся вытрясти этот звон.

Кто-то тронул его сзади за плечо, и неожиданная реальность прикосновения заставила Александра оглянуться.

Какой-то гусар с нескрываемой тревогой смотрел на него, а губы находились в движении, будто кавалерист решил поиграть в некую разновидность игры в угадайку.

«Трофимов», – с некоторым усилием узнал гусара Орлов, и узнавание прорвало плотину.

– …благородие! Вы целы?! – вторгся в сознание взволнованный голос.

С другой стороны подскочил Лопухин и тоже собрался что-то спросить. Орлов машинально сделал шаг в сторону корнета. Ногу вдруг пронзила боль, настолько резкая, что Александр чуть не упал. К счастью, его подхватили сразу две пары рук.

– Штаб-ротмистр ранен! – громко крикнул Трофимов.

Орлов уже скосил взгляд в сторону ноги. Чуть повыше ботика штанина была разорвана и быстро пропитывалась кровью. Из-за нее было непонятно, насколько серьезна рана, но сердце неприятно вздрогнуло. Почему-то сразу подумалось, что нога потеряна, впереди ждет участь безногого инвалида, и Орлов едва сдержался, чтобы сохранить подобающий положению вид.

Кто-то из гусар уже сноровисто накладывал прямо поверх штанины чистое полотно.

– Бомба вон там разорвалась, – донеслось до Александра, и он машинально посмотрел в ту сторону.

Судя по воронке, взрыв произошел довольно близко. Хорошо, хоть не рядом, ибо тогда он мог вполне не слышать этих слов. Но коню хватило. Уже и биться перестал, бедняга. Хотя, если ноги не будет, еще вопрос – кому легче?

Откуда-то появилась шинель, и штаб-ротмистра попытались уложить на нее.

– Я сам, – попытался возразить Орлов, однако нога напомнила о себе такой болью, что сразу стало ясно: ни ходить, ни ездить верхом в ближайшее время ему не суждено.

– Ложитесь, ваше благородие, а мы уж вас донесем, – как маленького, принялся убеждать командира Трофимов.

– Доставим в гарном виде, – поддержал его Огейчук.

Орлов внутренне почти смирился с худшим, но оставалась пара дел, и пришлось вновь превратиться в начальника.

– Турки в атаку не идут?

– Турки уходят, – оповестил Лопухин, все время не отходивший от командира.

Хотя и видно было, что юному корнету по неопытности самому плохо при виде раны.

– Хорошо. – Орлов на мгновение прикрыл глаза и вновь посмотрел по сторонам. – Поручика Мезенцева ко мне.

– Я здесь, – старший из офицеров тоже был рядом, за гусарскими спинами.

– Примите эскадрон. И обязательно доложите Мадатову о моем ранении.

– Слушаюсь! – Мезенцев вскинул два пальца к козырьку кивера.

– И еще… – Ногу опять кольнуло болью. Орлов едва удержал стон, лицо на мгновение скривилось. – Еще потери есть?

– Нет, – уже не по-строевому произнес Мезенцев. – Разве что Семенчуку кончик уха зацепило.

Многие улыбнулись. Когда целый час торчишь под угрозой смерти, подобный пустяк воспринимается как повод для веселья.

Штаб-ротмистр тоже изобразил слабое подобие улыбки. Но это было его последнее усилие. Голова шла кругом, слегка подташнивало, а нога словно была объята пламенем. Сознание упорно уплывало, и хотелось одного – чтобы все поскорее кончилось. Но что и, тем более, как должно кончиться, Александр совершенно не думал.

Четверо гусар дружно взялись за края шинели и понесли раненого командира, стараясь по возможности не растрясти его.

Впрочем, Орлов этого уже не чувствовал. Дело были сделано, и наступало благодатное полузабытье…

В России уже должна была наступить осень с ее непрерывными дождями, листопадом и грязью, но тут, в краях более южных, солнце еще припекало вовсю. Правда, только днем. По ночам было холодно, и еще странно, что дело не дошло до заморозков и на воде не образовывался ледок. Да и не увидеть здесь было воды, кроме колодезной. Сушь в степи стояла страшная, и уже не понять было, высохла ли трава, или это уже влияние близящейся осени.

С другой стороны, при дожде перемещаться было бы вообще гиблым делом. Лучше уж потерпеть немного от пыли и жажды, чем мокнуть остаток пути, не имея возможности толком обсохнуть или хоть остановиться на несколько дней под крышей. По слухам, большая часть пути уже проделана, и скоро начнутся более населенные места.

Обоз с ранеными по военным меркам был небольшим. Это после крупных боев увечных, едва живых или же просто сильно порезанных да пострелянных не сотни – тысячи. Тут же были жертвы мелких стычек, орудийных перестрелок, тех самых военных будней, которые считаются почти бескровными. Не по черствости к пострадавшим, просто у генералов есть с чем сравнивать. Плюс – еще больные из числа тех, кто посерьезнее. Уж в легкой-то форме те же самые хвори живота перенес едва ли не каждый в армии, учитывая количество фруктов на том берегу. Да и небольшую простуду порою подхватишь.

Орлов ехал в чужой бричке. Ее хозяином был артиллерийский капитан Гурьялов, уже немолодой, темноволосый и чуть полноватый мужчина, раненный в том же деле, что и гусар. Экипаж самого Александра с денщиками обоих офицеров пылил сзади. В одиночку скучно, а так хоть можно словом перекинуться среди бескрайних, словно море-океан, просторов.

Еще дальше два десятка разнокалиберных возов медленно везли раненых и больных солдат прочь от Дуная. И разумеется, был лекарь, вопреки обыкновению, человек заботливый, обращающий внимание не только на господ, напротив, большую часть пути проведший среди простых солдат.

Офицеры пробовали в карты сыграть, но в повозке это оказалось трудно, тем более что Гурьялов лишился кисти левой руки, и держать карты оставшейся ему было нелегко.

Зато капитан мог свободно ходить, чего нельзя было сказать о его спутнике. Осколок турецкой бомбы перебил кость, и теперь нога Орлова была плотно упакована в лубки и несгибаемо торчала вперед, мешая и толком сидеть, и, тем более, нормально передвигаться.

– Ерунда это все, штаб-ротмистр, – привычно проговорил Гурьялов в ответ на столь же привычную ругань Александра на причиняемые раной неудобства. – Вот если бы попало в колено, тогда дело швах. Так бы и хромал всю жизнь, как этот, рогатый. Голень – подумаешь! Срастется, куда она денется? Ну, не попляшешь какое-то время мазурку. Велика ли потеря?