Пистоль и шпага (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Аракчеев встретил меня любопытным взглядом. Выглядел граф весьма представительно и моложаво.

— Здравия желаю, ваше сиятельство! — приветствовал я его с порога. — Поручик гвардии Руцкий прибыл по вашему приказанию.

— Просьбе, господин поручик, просьбе, — улыбнулся Алексей Андреевич в ответ. — Захотел на вас посмотреть — уж, больно, любопытный случай — чтоб из гвардии просились в армию… такое редко бывает. Многие стремятся наоборот. Проходите, присаживайтесь! — он указал на стул.

Я подчинился.

— Когда были произведены в поручики? Списков с вашим именем в министерство не поступало.

— Вот! — я достал из предусмотрительно захваченной папки жалованную грамоту и, встав, положил ее перед Аракчеевым.

— Любопытно, — сказал граф, прочитав ее. — Отдельным именным указом государя… — он покрутил головой. — Могу узнать, за что?

— Отличился накануне битвы под Бородино, захватив у неприятеля четыре пушки и командира батареи.

— В представлении начальника штаба Второй армии такого не было, — сказал министр. — За дело у Семеновских флешей ваше имя в реляцию вписано, а насчет этого — нет. Прокофий Петрович заглянул в ваш формуляр, — кивнул на стоявшего рядом чиновника.

Глубоко копают. В чем меня подозревают?

— Хотите сказать, ваше сиятельство, что получил чин не по заслугам? — обиделся я.

— Упаси Боже! — покрутил он головой. — Кто я, чтобы оспаривать волю монарха? Но, согласитесь, любопытно. Еще два месяца тому вы были статским, да еще мещанином. Потом — сразу чин подпоручика, а теперь вот новый чин, да еще по гвардии. Никогда прежде не слышал о таком.

И вот что ему ответить? Отделаться ничего не значащими словами? Дескать, император так решил, а ваше дело исполнять? Но зачем настраивать против себя министра? Да и не за что. Вопреки тем потокам грязи, которые вылили на Аракчеева историки — особенно, советские, он сделал много полезного для России. Например, реформировал артиллерию, унифицировав калибры пушек и упорядочив структуру артиллерийских частей. Сам из бедных дворян, прошел все ступени службы. Печально известные военные поселения? Так их придумал Александр I, Аракчеев только проводил задуманное царем в жизнь. Но собак повесили на него.

— Если вы, ваше сиятельство, располагает временем, готов рассказать мою историю, — предложил я.

— Извольте! — кивнул он.

И я рассказал все — от момента обнаружения меня голым у дороги. Старался быть кратким, но все равно говорил долго. Слушали меня внимательно — как хозяин кабинета, так и стоявший рядом чиновник. В отдельные моменты Аракчеев удивленно качал головой.

— То же самое я поведал государю, — завершил я рассказ. — Его императорское величество вызвал меня из действующей армии для услуг по лекарской части. Каких, говорить не буду, это тайна. Но вовремя лечебных процедур государь попросил рассказать о пережитом, что я и сделал, как сейчас. Его императорское величество счел, что князь Багратион совершил ошибку, не представив меня к награде за дело с пушками, и исправил ее. Вот и все.

— Теперь понятно, — кивнул Аракчеев. — Кстати, господин поручик. Из действующей армии прислали образцы новых пуль для ружей. Очень хвалили их действие. Мы испытали их и нашли, что отзывы справедливы — пули летят заметно дальше и бьют сильнее. Мы уже наладили выделку пулелеек для них и скоро отправим первую партию в армию. В сопроводительных бумагах написано, что пули предложил какой-то лекарь Руцкий. Это вы?

— Да, ваше сиятельство, — подтвердил я.

— Тогда вам причитается орден, — улыбнулся Аракчеев. — Правда, вы настолько осыпаны наградами, да еще за столь короткое время, что неловко писать представление.

— Не пишите, — пожал я плечами. — Не за орден старался.

— Извините, но не правы, — покрутил головой министр. — Заслуга перед Отечеством непременно должна быть отмечена. Сделаем так. Направим пулелейки в войска, попросим командующих прислать отзывы после применения пуль в сражениях, а на их основе уже приготовим представление. Согласны?

— Так точно.

— А теперь вернемся к вашему прошению. Вы настаиваете на переводе вас в армию из гвардии? Я бы мог направить вас для дальнейшего прохождения службы в Лейб-гвардии Финляндский егерский полк. Он отличился в сражениях с неприятелем, но понес существенные потери. Большая убыль в офицерах. Георгиевского кавалера там примут с большой охотой. Можете рассчитывать на должность командира роты.

Нафига мне такое счастье? Ходить строем и стоять под картечью? По-другому не выйдет: такова местная тактика.

— Прошу направить меня к моим боевым товарищам, ваше сиятельство. Я сроднился с ними в сражениях.

— Воля ваша, — кивнул министр. — Что ж. Поздравляю с чином капитана, Платон Сергеевич! Порфирий Петрович поможет вам оформить необходимые бумаги, заодно внесут дополнения в ваш формуляр. Там многого нет, например, сведений о вашем участии в сражениях. Не задерживаю.

— Благодарю! — сказал, вскакивая.

— Удачи вам, господин капитан! Надеюсь, еще услышу о вас.

На том и расстались.

Глава 14

Из Петербурга мы с Пахомом отправились верхом. Нет, можно было получить предписание в Военном министерстве, погрузиться в казенную коляску и тащиться от одной станции к другой. Только это долго и мешкотно. Лошади на станции могут оказаться в разгоне или уставшие — жди, пока отдохнут. И не факт, что поедешь после. Подскачет некто, старше тебя чином, и заберет, а ты снова кукуй. Важных персон на дороге полно: война, курьеры и офицеры снуют между старой и новой столицей. В Москву, ясен пень, не заезжают, но до Твери, как минимум, едут. Так что нафиг.

Коней выбрал Пахом. Навестил чуть ли не всех лошадиных барышников Петербурга, посмотрел, приценился и привел меня на конюшню.

— Этих надо брать, — сказал, указав на двух гнедых кобылок и мерина соловой масти. — Лучше не найти.

— Неказистые какие, — почесал я в затылке.

— Зато крепкие и выносливые, — возразил Пахом. — Казачьи кони. Кобылки — трехлетки, к седлу приучены. Мерин постарше будет, но еще крепкий, в упряжке ходил. Под вьюк сгодится. Нам коляску брать не с руки.

Поясню. В армии все строго регламентировано. Собственный экипаж в дозволяется офицерам в чине от полковника и выше. Тому же полковнику дозволено запрягать в коляску не более двух лошадей. Отчего так строго? Во-первых, большой обоз замедляет продвижение армии, во-вторых, лошадей нужно кормить, а сена и овса они потребляют много. Где ж фуража набраться? Офицерам чином ниже полковника дозволяется иметь вьючных лошадей, но этим правом пользуются немногие. Дороги кони. За выбранную Пахомом тройку я заплатил тысячу двести рублей, считая седла и сбрую. Мундир обошел в триста — вместе с рейтузами, сапогами и кивером. За два дня полторы тысячи как корова языком слизнула. Дорогой город Петербург! Ладно, не страшно, я теперь богатый, кроме оставшихся ассигнаций, пятнадцать тысяч рублей в векселях имеются.

Везти их с собой на войну я решительно не хотел. Положить в банк? Не хочу связываться. Банки здесь в зачаточном состоянии, и неизвестно, как потом дело повернется. Оставалось отдать кому-то на сохранение. Но кому? Близких людей у меня здесь нет, а векселя на предъявителя. Пока будешь воевать, твои денежки — тю-тю. Дворянская честь не позволит? Так я и поверил! Князю Болхову дворянская честь не помешала нанять наемных убийц, и это, как я понял, не слишком возмутило местное общество. Как мне сказали, кое-кто Болхову даже сочувствовал. Дескать, слишком строго наказали князиньку, разжаловав в рядовые. Подумаешь, наемных убийц нанял! Погорячился чуток… Ну, а денежки потянуть — сам Бог, вернее, дьявол велел. Бабушка рассказывала, как великий русский поэт Некрасов, дворянин и выразитель дум народных, прокутил с любовницей деньги, которые должен был отвезти в Лондон Герцену. И ничего, сошло с рук, никто после такого ему в доме не отказал, кроме Герцена, разумеется. А если вспомнить, что состояние Некрасов сделал, играя в карты, то о дворянской чести лучше промолчать.