Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953). - Николай Капченко

Особенно усилились настороженность и вместе с тем тревога Сталина после того, как буквально за считанные недели летом 1940 года была разгромлена Франция и захвачен ряд стран Западной Европы (Бельгия, Голландия и др.). Вождь был явно обескуражен столь неожиданным и столь стремительным оборотом событий. И если раньше в его политическом мышлении доминировала здравая мысль о том, что Гитлер – не такой идиот, чтобы одновременно вести войну на два фронта: и против западных демократий, и против Советской России, то после поражения Франции и активизации мер, нацеленных на ослабление позиций СССР там, где это было только возможно, Сталин, по всей вероятности, все больше склонялся к мысли о том, что Гитлер способен развязать войну против СССР, не завершив военной кампании против Англии. И все-таки в глубине души вождя теплилась надежда на то, что фюрер третьего рейха не пойдет по пути, ведущему к неминуемому поражению Германии. Но хозяин Кремля и всей России явно переоценил как интеллектуальные, так и геополитические и стратегические способности германского фюрера. Тот был на седьмом небе от побед германского оружия и по этой причине оказался неспособным трезво и реалистически оценить возможный разворот мировых событий.

Мне думается, что легкие победы Гитлера в Европе как-то вытеснили из его сознания предостережения Бисмарка и крупнейших немецких военных специалистов о губительности для Германии вести войну на два фронта. Хотя на словах он и заявлял совершенно обратное: «Я всегда говорил, что нужно любыми средствами избежать войны на два фронта, и никто не подвергнет сомнению то, что я более чем кто бы то ни было размышлял о неудачном опыте Наполеона в России. Почему я тогда решился на это?» И сам отвечал на свой вопрос: «У нас не было другого выхода, и мы были вынуждены убрать русскую фигуру с европейской шахматной доски»[148].

Таким образом, мне думается, что в это время в политической стратегии Сталина намечался определенный поворот в сторону признания возможности ведения Гитлером войны на два фронта. В политической же стратегии Гитлера эта идея уже принимала вполне очерченные практические контуры. Однако Гитлер пока еще не принял окончательного решения и надеялся, что переговоры с высшими советскими руководителями позволят ему провести соответствующий зондаж. Он воочию убеждался, как Сталин шаг за шагом, неуклонно и последовательно укрепляет геополитические и военно-стратегические позиции Советской России и не намерен отказываться от этого курса. Шло жесткое, но скрытое от глаз общественности соревнование за создание наиболее благоприятных условий на случай военного столкновения между двумя странами.

Поэтому голословными и противоречащими фактам выглядят такие, например, безапелляционные утверждения, что преступлением было «заключение Сталиным фактического союза с Германией в 1939 году. Это ложь, что Германия без заключения пакта Риббентропа – Молотова напала бы на СССР, не имея с ним границы и имея в тылу Францию и Англию. Фактом является то, что пакт этот позволил Гитлеру устранить Францию из борьбы, лишить Англию плацдарма в Европе, выдвинуться на границу с СССР и – самое главное – нарастить боевой опыт и, что еще важнее, победный дух в немецкой армии и разжечь шовинистический психоз в народе.

Сталин же никак не смог использовать в свою пользу отсрочку, полученную благодаря пакту с Гитлером. Наоборот, ухудшил положение: передвинув границу на Запад, увел войска с укреплений, созданных на старой границе, а на новой создать их не успели; начал модернизацию вооружений и не успел ее закончить и, самое главное, уступил инициативу Гитлеру, что в любой борьбе очень много значит»[149].

Во всем, выходит, виноват Сталин! И в том, что Франция позорно потерпела катастрофическое поражение в считанные недели, и в том, что Англия лишилась своих плацдармов в Европе и т.п. Чушь! Что же касается тезиса, что заключение пакта отодвинуло сроки нападения Гитлера на СССР, то он вызывает возражения лишь у тех, кто не понимает логики агрессора, особенно такого, каким был Гитлер. Если бы все было так предельно просто и предсказуемо, как утверждает цитировавшийся выше автор, то совсем непонятна та поистине лихорадочная деятельность лидеров третьего рейха по обхаживанию Москвы и их попытки склонить Сталина на свою сторону путем присоединения к Тройственному пакту. Гитлер явно переоценивал свои дипломатические успехи, а тем более способности. В 1942 году он безапелляционно утверждал, что «он рад, что удалось вплоть до самого начала войны водить Советы за нос и постоянно договариваться с ними о разделе сфер интересов»[150]. Однако германский фюрер глубоко заблуждался – на самом деле не он водил Сталина за нос, а тот его. Сталин прикидывался, что верит в реальность планируемых фюрером геополитических комбинаций. На самом же деле он знал, что от грандиозных гитлеровских планов на целую версту разит хлестаковщиной. Разумеется, дать понять это Гитлеру не входило в сталинские планы, и он усердно делал вид, что всерьез рассматривает геополитические фантазии фюрера. Что же касается Гитлера, то у него в связи с этими хитроумными расчетами были свои резоны.

В этом варианте был заложен глубокий смысл: если бы удалось обвести Сталина вокруг пальца и соблазнить посулами легких и почти бескровных территориальных и иных приобретений совместно со странами Тройственного пакта – в этом случае мировые события могли принять совершенно иной оборот. Но Сталин своевременно разгадал замыслы фюрера и сам начал водить его за нос.

31 июля 1940 г. Гитлер на совещании военных говорил: «Из прослушивания разговоров видно, что Россия неприятно поражена быстрым ходом развития событий в Западной Европе.

России достаточно только сказать Англии, что она не желает усиления Германии, и тогда англичане станут, словно утопающие, надеяться на то, что через 6 – 8 месяцев дело повернется совсем по-другому.

Но если Россия окажется разбитой, последняя надежда Англии угаснет. Властелином Европы и Балкан станет Германия.

Решение: в ходе этого столкновения с Россией должно быть покончено. Весной 41-го…

Цель: уничтожение жизненной силы России»[151].

Это были реальные дела. Дела, а не слова. На словах германский фюрер настойчиво внушал Сталину идею присоединения к пакту трех агрессивных держав. И чем быстрее шло время, тем более настойчивыми становились усилия германской стороны. В письме Риббентропа Сталину от 13 октября 1940 г. говорилось:

«Резюмируя вышеизложенное, я хотел бы сказать, что также и по мнению фюрера историческая задача четырех держав в лице Советского Союза, Италии, Японии и Германии, по-видимому, состоит в том, чтобы устроить свою политику на долгий срок и путем разграничения своих интересов в масштабе столетий направить будущее развитие своих народов на правильные пути.