Дело возбуждено... (сборник) - Октем Эминов

Дом и двор Аннамамеда не изменились — все тот же виноградник, тот же заборчик, который сейчас показался Хаиткулы ниже, чем год назад.

Хаиткулы строго спросил Аннамамеда, стоя посреди двора:

— Друг мой, для чего ты кончал университет? Неужели ты не в состоянии даже застеклить веранду?

Дети и жена Аннамамеда встречали гостя на пороге дома. Услышав его слова, жена, улыбаясь, пожаловалась:

— Если не будете почаще приезжать и напоминать ему, боюсь, веранда рухнет на нас. Диплом защитил и совсем опустил руки.

Аннамамед защищался:

— Что я слышу? Стрекочет как сорока, а дома так ни слова! Мне уже становится завидно на чужих жен, такие они общительные. Ну теперь и мне будет кем гордиться. У Марал что, тоже острый язычок?

— Еще какой! Мне тоже становится не по себе, когда она молчит.

Младшие дети Аннамамеда то и дело забегали к дядям, уютно расположившимся на кошме, отделанной нохурским орнаментом. Тормошили их… Детей у Аннамамеда много, растут быстро.

— Старшая учится в десятом, тоже хочет стать юристом. Девушке, я считаю, больше подойдет другая профессия — врач или учитель. Она, когда была маленькой, любила в больницу играть, все колола нас «шприцем»… Не могу ее уговорить. Посоветуй, что делать?

Хаиткулы поднял чайник, давая понять, что он пустой, и крикнул:

— Гелин-эдже[11], чаю!

Больше года Хаиткулы не был в этом доме, но то, что он чувствует себя здесь как родной человек, обрадовало Аннамамеда.

Жена принесла новый чайник:

— Пейте! Теперь мы пьем амударьинскую воду. — Забрала пустой чайник и вышла.

Хаиткулы негромко, чтобы не было слышно в приоткрытую дверь, ответил другу:

— Если бы не ты был старше меня, а я, надрал бы тебе уши за плохие советы дочери. По-моему, это предрассудок, что каждая девочка должна стать врачом. Не от этого ли многие из них так плохо бывают подготовлены? Становятся врачами без любви к профессии, и результат — равнодушие к больным. Так что считаю: то, что ты говоришь, — это почти преступление. Разве тебе нравится врач, который хочет побыстрее отделаться от тебя? Или когда он на твоих глазах листает учебник, чтобы определить, чем ты болен?.. Мы часто приходим в ужас, когда узнаем, что кто-то бросил институт через год-два после того, как поступил. Пропали, мол, годы! А я думаю, наоборот, спасены годы! Те, кто вовремя понимает, что плохо быть посредственным врачом, инженером, учителем, агрономом, гораздо дальновидней своих родителей. Дочь хочет стать юристом — отлично! Девушки зачастую бывают справедливей, чем ребята, их сверстники. Женщины, по-моему, вообще лучше чувствуют, где правда и где ложь.

— Вах, убедил! Боюсь, что попал не в бровь, а в глаз, но это я не о дочери сейчас, а о себе… По-моему, я тоже посредственность в своем деле, только не хватает силы воли признаться в этом.

Аннамамед последние слова проговорил с горечью.

— Это что-то новое! Что за настроение, Аннамамед! Или с Ходжой Назаровичем портятся отношения?

Аннамамед покачал головой.

— Нет, собой я недоволен, в этом все дело. В моем возрасте становятся полковниками, не то что подполковниками. А я живот отрастил, а все с одной звездочкой хожу. Даже младший сын спрашивает: «Когда я в школу пойду, ты уже будешь генералом?..» Ему через два года в школу…

Откуда появились эти мотивы, которых никогда прежде Хаиткулы не слышал? Звания, звездочки… Каждый солдат носит в ранце маршальский жезл… Есть ли он в ранце Аннамамеда? Ведь он очень умен и проницателен, не говоря уж об исполнительности. А разве не он в лицо критикует тех, кто всю славу хочет присвоить себе? Не от него ли доставалось и Ходже Назаровичу? А спокойная атмосфера в его отделе, благодаря которой работа идет согласованно и дружно? Опять благодаря Аннамамеду. Хаиткулы по сравнению с другом просто необузданный человек. Это с виду он разумный и хладнокровный, но он-то сам знает, чего ему стоит всегда держать себя в руках. Вот и Аннамамеду трудно с его характером, в общем-то золотым, но немного медлительным для завоевания маршальского жезла.

— Если говорить правду, Хаиткулы, причины твоего ухода из министерства до сих пор мне непонятны. Я много думал об этом, седины прибавилось от этих мыслей. Если хочешь, чтобы я совсем не побелел, давай поговорим откровенно.

Хаиткулы выставил руки ладонями вверх, посмотрел на них — так делают с давних времен те, кто обещает говорить только правду:

— Чего же ты не понял? Меня после университета посадили сразу на весьма высокое место. Но опыта было мало, приходилось работать с оглядкой на других, к тому же боялся ошибиться. Ты думаешь, я испугался Ходжи Назаровича? Ничуть! Не горюй! Кто знает, не встретимся ли мы с тобой здесь когда-нибудь.

— Я бы хотел работать с тобой… Между прочим, Ходжа Назарович, как и ты, считает, что не из-за разногласий с ним ты ушел, а ради работы, которая тебе тогда была больше по душе. Он один раз разоткровенничался, сказал: «Хаиткулы далеко вперед смотрит». Считает тебя очень способным.

— Отлично! Хвала его проницательности, только я к себе отношусь иначе. Давай-ка сходим к нему!

Ходжа Назарович встретил его с неподдельной радостью, назвал его «бравым молодцом», попросил поподробней рассказать о ходе расследования. Затем подвел итоги:

— Незачем тебя ни ругать, ни хвалить, Хаиткулы. От этого дело не продвинется. Меня сейчас интересует одно: ну, скажем, задержите этих двоих, а дальше что? Какие предъявите им обвинения? Что они припугнули Берекета и заставили везти их в Ташкент? На шоссе и около сгоревшей машины они не оставили следов…

— Мы нашли номер от той машины, которым они соскабливали следы, на нем есть отпечатки пальцев. Этого может оказаться достаточно, чтобы предъявить обвинение.

— Возможно, но на убийство подпаска это еще не проливает свет. Эта сторона следствия вообще мало отработана. Что, думаешь, могло произойти на самом деле? Как он попал в город?

— Он мог заблудиться и не попал в аул. Оказался в городе. У него одна мысль: побыстрее попасть в аул. То, о чем он узнал, он должен поведать руководству колхоза или районной милиции. Возможно, он оказался на автовокзале и встретил там человека, который только что был у них в коше. Подпасок обрадовался, увидев того, кому сейчас же можно довериться. Это мог быть один из тех двоих, которые выдавали себя за представителей народного контроля. Весь вид подпаска вызывает у него подозрение… Знаете, такой несчастный и очень встревоженный мальчик не может не вызвать вопроса: что с тобой? Тот по детской доверчивости рассказывает все, думая, что нашел сочувствующего человека. А нашел своего убийцу… Тот не советует ехать в аул, лучше сразу обратиться здесь, в городе, к хорошим людям, он завтра познакомит с ними, они во всем разберутся. Эта встреча могла произойти только во второй половине дня, ближе к вечеру, иначе подпасок, не хотевший терять и минуты, не согласился бы ждать следующего дня… И вот согласился, а потом поддался на уговор поехать к кому-то там «посоветоваться». Ну и завезли его…

— Неясно только, почему они не повезли его в степь или в другое глухое место. И еще: откуда взялась машина? Неужели, чтобы расправиться с подростком, надо было украсть ГАЗ-69? Значит, машина появилась раньше? Надо бы вам покрепче увязать место преступления с самим преступлением… Слабых мест еще много. Не забывайте, что после поимки преступников вы столкнетесь, возможно, с опытными в этих делах людьми, виновными они легко себя не признают. Надо, чтобы каждая деталь следствия была отработана.

Выйдя из кабинета, Хаиткулы медленно побрел по знакомому коридору, дома иногда снившемуся ему. Вот и его дверь. Хаиткулы осторожно прикоснулся к номеру на ней, только после этого толкнул дверь.

В кабинете не было никого, и он обрадовался этому… Вот за этим столом три года назад сидел старший лейтенант Мовлямбердыев. На стене над его столом отрывной календарь. Не веря своим глазам, Хаиткулы всмотрелся в листок. День, месяц, год те самые, когда он был здесь в последний раз. Та же картонка у календаря с выведенными на ней буквами. «X. М.». Тот самый календарь, который он собственноручно вешал на стену! «Спасибо, Аннамамед, вижу, твоя работа», — растроганно подумал Хаиткулы, садясь в кресло за такой знакомый ему стол.

Окинул взглядом кабинет — почти ничего в нем не изменилось. Потом заметил на своем столе записку. Почерк Аннамамеда: «Хаиткулы, папка на твоем столе — это интересующее тебя дело. Сиди и читай, я скоро позвоню или вернусь».

Он раскрыл пухлую, как подушка, папку. Нашел в ней пакет со снимками, сделанными на месте преступления. Он тщательно рассмотрел их, пытаясь хоть как-то представить себе тех, кто совершил это злодеяние. Вот снимок общего плана. На матрасе, расстеленном прямо на полу, лежит окровавленная женщина. Глаза открыты. Черные волнистые волосы упали на грудь, несколько прядей лежат на подушке. Значит, перед сном она мыла голову — женщины только тогда распускают свои косы. Одежда аккуратно повешена на спинку стула. Платок, видимо, свалился с головы от резкого движения, но снимки, сделанные крупным планом, говорят о том, что она не оказывала сопротивления. Рядом металлическая кровать, на которой лежит ее дочь. Такие же волосы, подвязанные платком, — вместе мыли перед сном головы. Глаза закрыты, значит, смерть наступила во сне. Никаких следов насилия или беспорядка вокруг постели. Убита ударом ножа в сердце. Убийца осторожно подкрался и нанес точно рассчитанный удар. Действовал матерый рецидивист.