Ослепительные дрозды - Алексей Рыбин

- ...Слушай, пойдем домой. Мне что-то холодно.

- Чего тебе холодно?

- Да я джинсы постирал и сразу надел.

- А зачем ты их постирал?..

- ...Имя Господа Моего славить дай мне голос!

- Это ты сочинил?..

- Эй, чувачок!

Царев, завороженно слушавший эту дикую симфонию, не сразу сообразил, что обращаются к нему.

- Эй!

Его легонько дернули за рукав. Он обернулся. Перед ним стояла тощая девица с лихорадочно блестящими глазами. Голенастая. В вылинявших джинсах и необъятном свитере неопределенного оттенка. У нее были длинные светлые секущиеся волосы.

И тут он ее узнал.

- Маркиза?

Она замешкалась. Опустила руку. Склонила голову набок, прищурилась.

- Вообще-то меня Херонка зовут, - резковато проговорила она. - Слушай, а откуда я тебя знаю? - И уже деловито осведомилась: - Слушай, ты Джулиана знаешь?

Царев покачал головой. Это ни в малейшей степени не обескуражило Маркизу-Херонку.

- Может, ты Джона знаешь? Только не того, что в Москве, а нашего. С Загородного. Ну, у него еще Шэннон гитару брал, правда, плохую, за шестнадцать рублей, и струны на ней ножницами обрезал по пьяни. Не знаешь Джона?

Царев понимал, что может сейчас запросто сознаться в знакомстве с Джоном и наврать про этого Джона с три короба, и все это вранье будет проглочено, переварено и усвоено Великой Аморфной Массой "Сайгона", все это разойдется по бесконечным тусовкам и сделается частью Великой Легенды, и припишется множеству Джонов, умножая их бессмысленную славу.

Однако Цареву не хотелось ничего врать Маркизе. Не знал он никакого Джона. И Шэннона не знал. И Джулиана - тоже.

- А Ваську знаешь?

- Это который Леков? - сказал Царев. - Знаю. - Ему вдруг сделалось грустно.

- Во! - ужасно обрадовалась Маркиза. - Слушай, а ты "Кобелиную любовь" слышал?

- Нет... Слушай, мать. Угости кофейком.

Маркиза нахмурилась.

- Идем.

И деловито протолкалась к одному из столиков. Приткнула Царева.

Ушла. Вернулась. Принесла кофе. Сахар в голубеньких аэрофлотовских упаковках. Сигизмунд положил себе один кусочек, Маркизе досталось три.

Маркиза рядом тарахтела, мало интересуясь, слушают ее или нет.

Царев поглядывал на нее, поглядывал на остальных...

Теперь Царев знал, что все они - кто доживет до тридцати, до сорока неудачники. Возможно, они и сами - осознанно или нет - программировали свою жизнь как полный социальный крах.

Здесь, в "Сайгоне", который мнился им пупом земли, и был корень глобальной неудачливости целого поколения. Здесь угнеталось тело ради бессмертного духа, здесь плоть была жалка и неприглядна, а поэзия и музыка царили безраздельно. Битлз. Рок-клуб. "Кобелиная любовь", в конце концов.

И неостановимо, со страшной закономерностью это принципиальное угнетение тела ради духа вело к полному краху - как тела, так и духа.

А пройдет еще лет десять - и настанет эпоха настоящих европейских унитазов.

- ...Ты что смурной такой? - донесся до Царева голос Маркизы. - Пошли лучше покурим. Слушай, у тебя курить есть?

- Курить есть.

Они вышли на Владимирский. Уже совсем стемнело. Мимо грохотали трамваи.

Маркиза зорко бросила взгляд направо, налево, знакомых не приметила, полузнакомых отшила вежливо, но решительно.

- Что ты куришь-то?

Царев, обнищав, перешел на "Даллас".

- Ну ты крут! Ты че, мажор?

- Нет.

Маркиза затянулась, поморщилась. Посмотрела на Царева.

- "Родопи"-то лучше.

- Лучше, - согласился Царев. И вспомнив, снял с шеи забавную феньку. Держи.

- Ты это правда? Я думала, ты шутишь.

- Какие тут шутки. Владей. Она тебе удачу принесет. Мужа крутого по фамилии... Вавилов. И будет он, муж твой, царем земли и всех окрестностей ея. И даст он тебе...

Маркиза-Херонка засмеялась.

- Даст он тебе, - повторил Царев.

- Да я сама такому крутому дам, чего уж.., - отозвалась Маркиза.

После сайгоновского кофе Цареву вдруг показалось, что мир наполнился звуками и запахами. Их было так много, что воздух сгустился.

И вдруг от короткого замыкания вспыхнули троллейбусные провода. Прохожие сразу шарахнулись к стенам домов. Царев обнял Маркизу-Херонку за плечи, и они вместе прижались к боку "Сайгона".

Сейчас Царев был счастлив. Над головой горели провода, бесконечно тек в обе стороны вечерний Невский, и впервые за много лет Сигизмунд никуда не торопился. Он был никто в этом времени. Его нигде не ждали. Его здесь вообще не было.

Он стоял среди хипья, чувствуя лопатками стену. Просто стоял и ждал, когда приедет аварийная служба и избавит его от опасности погибнуть от того, что на него, пылая, обрушится небо.

И "Сайгон", как корабль с горящим такелажем, плыл по Невскому медленно, тяжело и неуклонно.

На прощание Маркиза поцеловала странного мажора, сказала "увидимся" и нырнула обратно в чрево "Сайгона". Царев пробормотал, поглядев ей в спину:

- Увидимся, увидимся...

И перешел Невский. В кулаке он сжимал десять копеек, которые Аська сунула ему, чтобы он, бедненький, мог доехать до дома.

Ехать домой Цареву было не нужно. Ему нужно было на дачу. Воздухом подышать. С соседкой побалагурить. Папироску выкурить.

Оглянулся. Чтобы на "Сайгон" еще разик взглянуть.

На углу Владимирского и Невского стоял чистенький, в розовых тонах, совсем европейского вида дом. Швейцар у входа. Сверкающие витрины. За витринами - унитазы.

Царев закрыл глаза. Открыл. Нет, все в порядке. Маркиза сидит на приступочке, рядом с ней - народ прихиппованный тусуется. Все в порядке.

Царев повернулся и пошел к Московскому вокзалу. В город со своей дачи он уже не вернулся. Как и предполагал.

* * *

Несколько алюминиевых трубок. Прорезиненное днище. Узкое и неудобной пластмассовое седалище. Одно-единственное весло.

Лео с Маркизой медленно плыли сквозь ночь. Конец августа. В это время года в Питере почему-то всегда пахнет дымком, к которому примешивается запах палой листвы.

- Васьки что-то не видно не слышно.

- Так позвони ему.

- Там Стадникова.

Изломившись невероятным иероглифом Маркиза запрокинула голову и теперь смотрела в небо.

Лео всегда удивляла ее способность комфортно устраиваться в минимуме пространства.

- Так тебе-то что?

- Не хочу... Слушая, а что это за звезда там?

- Где?

- А вон, яркая такая. Прямо над нами.

- Полярная, наверное. - Лео брякнул первое, что пришло на ум.

- Думаешь?.. Там катер впереди.

- Слышу. Успеем.

- Вот хреновина какая-то торчит. Давай здесь.

Лео обернулся через плечо. Краем глаза успел увидеть приближающийся конец трубы, торчащий из гранитной кладки. Ухватился за него, удерживая посудину у стены. Вокруг тихо поплескивала вода. Пахло болотом.

Уже с час Лео с Маркизой неспешно продвигались сквозь темноту августовской ночи по нечистым водам канала к Большой Воде, то и дело прижимаясь к набережной и пропуская бесчисленные прогулочные суденышки.

Вот и теперь мимо прошел, едва не задев бортом, катер. Нарочно в стенку втерли, суки. Здоровенный облом в светлой футболке крикнул Маркизе:

- Давай к нам, подруга. А то потопнешь в этой посудине!

Маркиза даже не пошевелилась. Клала она на все. Всегда клала. Делала, что хотела.

- А мне вчера на картах гадали, на Таро, - голос Маркизы в последнее время изменился, стал ломким, с причудливо скачущими интонациями. - Там тоже "Звезда" была, в раскладе.

- А что она означает?

- Луч света в темном царстве. - Маркиза расхохоталась своим всегдашним надрывным и визгливым смехом. - Гляди, гондон плывет. Ой, а вон еще один! Ешкин корень, да мы с тобой в гондонное царство заплыли. И сами как два штопанных гондона. На невдолбенной посудине.

- Ничего, до Невы уже недалеко...К гадалке что ли ходила?

- Ну. Правду-матку, блин, слушать.

Смех у Маркизы всегда был надрывным. Особенно по пьяни. Когда Лео впервые его услышал, смех этот неприятно резанул по ушам. а потом как-то ничего, привык, перестал замечать. А теперь вот снова начал.

- А посудина и впрямь улетная. Как только Костя-Зверь на ней ходил?

- А молодой был.

Маркиза, изловчившись, перегнулась через борт. Смотрела на черную маслянистую поверхность.

Посудина и в самом деле была, что надо. Шедевр совкового судостроения. Называлась каяк. Костя-Зверь ее так и окрестил: "Каяк по имени "Каюк". Однако же ходил на ней на Ладогу, на острова. Неделями там в одиночестве сидел.

Как давно это было!

Спился Костя, что называется, в одночасье. Никто так и не понял: с чего. Сам Костя объяснял это так: человек управляется своими снами. А более в подробности не вдавался. А раньше самым праведным из всех был - голодовки, чистки, "Бхагавадгиты" разные.

К Косте они с Маркизой ввалились сегодня поздно вечером. В загаженном, темном, похожем на пещеру обиталище Кости, помимо хозяина сидело трое каких-то ханыг. Сам Костя-Зверь уже мало что соображал. Настойчиво звал посидеть-попить, былое вспомнить. Когда Лео отказался, обиделся, чуть в драку не полез. Он когда нажрется, буйным делается. Однако же "Каюк" дал, не пожлобился.