Жизнь и приключение в тайге - Владимир Арсеньев

Не доходя версты три до упомянутой заводи, река разбивается на рукава и протоки. В устьях проток образовались большие отмели и острова из чистого песка, голые и незаросшие еще никакой растительностью. Это и надо считать прежним устьем Тумнина. Дальше следует уже бухта, составляющая теперь только часть того обширного подковообразного залива, который далеко когда-то вдавался в сушу и границами которого были: с юга та длинная гряда базальтового массива, которая в настоящее время образует правый берег реки, с севера — такие же возвышенности, оканчивающиеся обрывами около селения Дата, близ устья реки Улики. Эта последняя тоже когда-то сама непосредственно вливалась в море, а теперь впадает в Тумнин, около современного его устья. Все эти обрывы, выступы и мысы, омываемые ранее волнами моря, видны еще и теперь очень ясно. Окатанные валуны, сглаженные поверхности больших камней и вообще следы берегового прибоя свидетельствуют об этом особенно красноречиво. С течением времени огромный залив наполнился песком и илом, приносимыми сюда в изобилии рекой Тумнином. Море узкой полосой отделило в свою очередь залив от берегового прибоя и образовало лагуну (лагунный берег по Рихтгофену) [144]. Этот лиман сперва превратился в мелкое пресноводное озеро, а затем и в болото. Болото стало зарастать мхами и впоследствии, будучи дренажировано протоками, медленно осыхало, образовав ту именно торфяниковую почву, о которой говорилось выше.

На пути нам встретилось несколько человек русских, которые бечевой тащили вверх по реке тяжело нагруженные лодки. Они везли продовольствие для рабочих на приисковые рудники Павлова [145]. Лодки подвигались медленно, часто останавливались, задевали за коряжины и сносились назад течением около перекатов. По запотелым и измученным лицам людей видно было, что они напрягают все свои силы, чтобы хоть немного продвинуть вперед свои лодки. Помимо тяжелого физического труда, этим рабочим приходится терпеть и много лишений. Они целыми днями мокнут и зябнут в холодной воде, особенно если погода холодная, пасмурная, дождливая. Веревка цепляется за прибрежные кусты и задевает за деревья на каждом шагу. Дойдя до такого места, люди обходят их по колено, и по пояс в воде там, где глубина позволяет это сделать; где обойти нельзя, они нагибаются, стараются охватить наклонившееся дерево руками и передают бечеву из левой руки в правую. Ведь можно было бы протоптать тропы, порубить кое-где деревья, очистить берега от кустов и т. д. Ничего этого нет! Глядя на все это, невольно выносишь такое впечатление: кажется, будто лодки эти идут здесь первый раз и люди тащат их тоже впервые, в виде опыта. Как-то не верится, что при таких условиях работают здесь ежедневно и уже несколько лет! Кроме русских бурлачников, таскают грузы и корейцы, и китайцы. Все они получают плату в зависимости от количества груза, который доставят на рудник, вследствие чего провоз одного пуда груза от моря до прииска на протяжении 120 верст обходится предпринимателю по 2 руб. 50 коп. По рассчету администрации доставка грузов зимой на лошадях по льду реки обойдется еще дороже.

На подъем грузовой лодки вверх по реке до Мули-Дата (прииск) при небольшой воде требуется шесть-восемь суток. Во время наводнений всякое движение по реке на лодках совершенно прекращается. Даже порожние лодки не рискуют спускаться вниз по течению в большую воду. Летом прошлого года, когда от продолжительных дождей вода в реке стояла очень высоко, китайцы, сдавшие грузы на руднике, не хотели ждать убыли воды и решили спускаться книзу. В одном месте, верстах в 80 от моря, лодку нанесло на коряжину. Китайцы, полагая, что лодка перевернется, бросились на эту коряжину и кое-как взобрались на ее вершину. Но лодка не погибла: ударившись о дерево, она отскочила в сторону и снова, подхваченная течением, быстро была унесена дальше. Стояла чрезвычайно холодная погода; дул резкий ветер; дождь лил не переставая, и несчастные шесть человек китайцев восемь суток сидели на коряжине. Измученные, промокшие, озябшие и голодные они едва держались руками за единственный, торчащий из реки сук. Вода все время прибывала. Двое не выдержали и умерли, остальные полуживые, закоченевшие, полупомешанные и в почти бессознательном состоянии были сняты с дерева, когда вода начала уже спадать настолько, что явилась возможность подать им помощь.

Уже совсем смеркалось, когда лодки наши достигли моря. На песке в устье реки Улики с правой стороны ее и с левой стороны Тумнина длинною полосою вытянулось орочское селение Дата. В нем была полная тишина: природа собиралась на покой; люди отдыхали тоже. Ночные тени быстро опускались на землю, и все предметы: горы, деревья, кусты и орочские балаганы — все это принимало какие-то неясные очертания и формы. Вода в заливе стояла покойная и светлая. В ней отражались еще последние вспышки вечернего заката. От реки подымался туман. В воздухе было сыро, прохладно. Слышался запах моря.

Лодки наши подошли к берегу. Встревоженный одинокий куличок испуганно поднялся из травы и с криком низко полетел над водой. Долго он не мог успокоиться и найти себе место для отдыха. Где-то глухо стонала выпь. Неизвестно откуда неслись эти неясные звуки. Какая-то большая ночная птица пролетела мимо бесшумно, тихо, мелькнула в воздухе и снова быстро исчезла около леса.

Едва мы вступили на землю, как проснувшиеся собаки подняли неистовый лай. Из одного балагана вышла какая-то фигура. Судя по звуку медяшек, колец, бубенчиков и пуговиц, которыми орочки украшают свою одежду, — это была женщина. Посмотрев на нас, она быстро снова ушла в помещение. Мы пошли вдоль деревни. На самом краю, около домика, сложенного из тонких бревен, стояла маленькая, совершенно седая старушка. В зубах у нее была длинная трубка. Увидев нас, она тоже ушла в свое жилище. Через минуту оттуда вышел мужчина. Это был орочский старшина селения Дата. И здесь, как и в Хуту-Дата, он подошел к нам с таким видом, как будто бы мы давно с ним были знакомы, торопливо, как-то неловко, протянул руку и приветствовал нас словами: «Ну, здравствуй!» [146].

Мы вошли в дом старшины. Та же старушка, с лицом сморщенным, как старый лимон, молча поставила перед нами полированный, красного дерева столик японской работы, чашку с сухой горбушей, два размалеванных стакана с чаем и, отойдя в сторону, села около двери и стала нас рассматривать с видом совершенно равнодушным. От старшины я узнал, что все орочи ушли на охоту, дома остались одни старики, женщины и дети.

Скоро ороч и старушка ушли: они ночевали в соседнем балагане. Наши люди тоже нуждались в отдыхе. Часа через два все уже спали. В домике воцарилась тишина. Слышалось только мерное глубокое дыхание спящих да стрекотанье домового кузнечика, забившегося где-то в щель около печки. В селении тоже все снова стало попрежнему тихо. С улицы доносился шум морского прибоя. Где-то далеко еще лаяла собака и совсем уже близко мычала и стонала выпь…