Наемники смерти - Антон Кравин

Момент кивнул: ага, похоже на то. Данила покосился на бывшего (или все-таки настоящего?) друга без доверия. Убивать Гену он больше не собирался, и тот об этом знал. Но доверия – полного и безграничного – между ними уже быть не могло. И еще Данила чувствовал Глубь. И Гена чувствовал. Близкое сердце Сектора искажало чувства, делало эмоции яркими, на грани истерики, заставляло людей нервничать и кидаться друг на друга.

Вон Марину как прибило. И ведь ничем не поможешь. Астрахан попробовал еще раз, снова опустился в пыль, приобнял ее. Марина вывернулась, закричала:

– Не трогай, не трогай меня!

Она внешне изменилась за эти несколько минут. Дело не в распухших искусанных губах и покрасневших от слез глазах – Марина стала другой. Мимика, выражение лица – все будто принадлежало другому человеку. Данила осторожно поднял руки ладонями вперед: так успокаивают недоверчивых собак.

– Тихо, тихо. Это я. Посмотри на меня. Ну! Ты меня знаешь. Я тебя ни разу, кажется, не обидел. И не предал ни разу, так? Что случилось? Мне нужно знать.

– На искажение не похоже, – встрял Момент, плюхаясь на пол возле Данилы, – это ее просто вштырило.

– Да замолкни ты! Марина, а ну посмотри на меня. Ты меня видишь?

Она отползла, забилась в угол и обхватила себя руками. Она дрожала – зубы клацали в тишине покинутой лаборатории. Наконец взгляд Марины сфокусировался на Даниле, девушка длинно всхлипнула. Астрахан молча смотрел на нее. За его спиной Прянин листал дневник и приговаривал себе под нос.

– Да, – выговорила Марина. – Я тебя вижу. Извини.

– Что случилось? Что ты там прочитала?

– Данила… Прости, я не могу. Вот так, при всех не могу сказать…

– Мы разве «все», сестренка?! – возмутился Момент. – Ты с нами уже столько прошла, давай колись!

– Заткнись уже! – шикнул на него Астрахан. – Марина, мы с тобой отойдем в сторону, тогда ты все расскажешь? Если не можешь при других.

Она запрокинула голову, вцепилась в волосы, глубоко вдохнула.

– Нет, я скажу, хорошо. Сейчас. В общем… Я не ученый. Мне не двадцать пять лет. Мне восемнадцать.

– Кто б сомневался, – хмыкнул Момент и получил от Данилы удар кулаком в плечо. – Да ладно, ладно, молчу.

Марина продолжала:

– Я единственная, кто выжил в Глуби. Когда возник Сектор, мы с родителями были на острове Могилевский. В тот самый день, час, понимаете? Родители погибли, а я нет. Жила потом в этом НИИ. И знала, куда Лев Иванович спрятал дневник наблюдений. Он при мне его прятал, когда НИИ эвакуировали. Потом меня исследовали и ставили опыты…

* * *

Когда Марина закончила рассказ, все молчали. «А я с ней спал, – некстати вспомнил Данила, – блин, я ж с ней спал. А она хоть и не хамелеон, но непонятно, человек ли. Значит, ее исследовали? Ребенка несколько лет продержали в лаборатории? А потом, когда связь с Сектором порвалась, у нее отшибло память… Почему? Какими связями они были соединены? И почему теперь Марина решила, что она – ученый, кто ей такое внушил?»

– Мариночка, – Доцент часто моргал под стеклами очков, – а вы не помните, этот профессор, Астрахан, насколько я понимаю, отец нашего дорогого Данилы Тарасовича, куда он вас отвел тогда? Почему вдруг вы решили, что были ученой? И возраст, почему решили, что другой?..

– Не знаю. Не помню.

– Это очень похоже на гипноз, по крайней мере, на мой несколько дилетантский взгляд. Хотя я, знаете, интересовался различными техниками гипноза, так как его используют шаманы различных народностей… Очень похоже: у вас была программа, которой вы подчинялись, но теперь, под влиянием Глуби, она слетела. Кстати, господа, вы чувствуете это? Глубь?

– Чувствуем, чувак. Она, погань такая, прямо в голову торкает. Возле нее люди с ума сходят, как те «солдаты веры» с батюшкой долбанутым в главной роли. Они и раньше были психические, а тут совсем съехали. Лучше сюда не ходить, я, бро, это давно понял.

– Тут, – Доцент снова уткнулся в тетрадку, – есть еще записи, сделанные тем же ученым, но не касающиеся уважаемой Марины. Они относятся к влиянию биотина на живые организмы. Вы замечали, господа, что обычные звери, родившиеся в Секторе или под влиянием Сектора, отличаются от своих собратьев из-за Барьера?

– Замечали, бро, еще как! У меня сука недавно в Сектор сбежала, не знаю, как пролезла, но нагуляла щенков. Родились чупакабры вылитые. Ну, почти.

Данила вспомнил Эльзиных отродий, и его передернуло.

– Третье поколение, – забормотал Прянин, сверяясь с дневником, – еще хуже получается. Хамелеоны – не хамелеоны, но формы жизни совершенно другие… Мутации? Но ведь Глубь не излучает, по крайней мере мы не располагаем техническими средствами, способными замерить излучение…

– Погоди, Доцент. – Кондрат нахмурился. – Влияние Сектора, говоришь? Но биотин ведь из Сектора, то есть из желез, то есть, блин, из хамелеонов, а те – из Сектора! И его все жрут, кто побогаче. Точно знаю. У кого бабло есть приличное – все на биотине.

– Да, чувак. Верхушка MAC – в полном составе. Министр, говорят, день с инъекции начинает. Да и остальные тоже. Правительство, олигархи, звезды… И Рома! Я же в него столько биотина вкатил, когда он помер…

Момент осекся. Все посмотрели на него, и побледневший Доцент сказал:

– Мне рассказали историю вашего друга. Понимаете, я… То есть… – Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. – Извините, господа. Одно дело – предполагать, что биотин вреден, другое – точно знать, что он вызывает мутации в следующих поколениях. Хотя в случае вашего напарника, если все происходит прямо в Секторе, а не за Барьером… То есть биотин в некоторых случаях может напрямую сделать из человека хамелеона. Или нет? На самом деле это был не Рома, не ваш друг, а хамелеон, укусивший его после смерти и принявший его облик? Не знаю. В общем, хамелеон… это создание может выглядеть как человек, будет помнить все, что помнил человек, чувствовать, как человек… до какого предела? Где тогда грань между человеком и полностью антропоморфным хамелеоном?

– М-мать! – Кондрат опустил автомат. – Так что получается? Братва, получается, что наш президент, все наше правительство – хамелеоны, что ли? Или еще нет, но дети их точно уже не люди? Что теперь делать? Да это же… это вторжение какое-то!

Даниле показалось, что скрипнула дверь, он приложил палец к губам – все смолкли.

– Уходим, – проговорил он одними губами, забрал у Прянина дневник и протянул Марине: – Спрячь в рюкзак, потом изучим. Двигаемся медленно, на цыпочках.

* * *

Группу Данилы обстреляли, когда она спускалась по лестнице. Классика: Данила бы сам так поступил, если бы ему понадобилось неожиданно напасть в здании на группу противников.

Первым шел Момент, его пропустили. Потом Кондрат. Потом Прянин с Мариной, ну и, наконец, Данила – замыкающим. Неизвестные нападающие (хотя почему – неизвестные? Шейх это, и хренозавру ясно!) открыли огонь из глубины коридора. У них была идеальная позиция: сиди себе в полутемном коридоре и выцеливай мишени на фоне хорошо освещенных лестничных пролетов. Как в тире – наводи и стреляй.

В качестве первой мишени Шейх или кто-то из его подручных выбрал Кондрата. Матерого уголовника спасло то ли чутье, то ли везение: он как раз пригнулся, что-то высматривая на следующем лестничном пролете, и пуля, предназначенная ему, только чиркнула по макушке и разбила окно.

Момент, вскинув «грозу», влепил очередь куда-то в сторону коридора, руководствуясь принципом «не убью – так напугаю». Прянин и Марина впали в ступор, а вот в Кондрате от неожиданности и боли проснулись рефлексы телохранителя.

– Угроза прямо!!! – заорал он, схватил Марину в охапку и ломанулся вверх по лестнице, чуть не сбив Данилу с ног и помешав ему выстрелить.

Чудом сохранив равновесие, Астрахан за шиворот дернул Доцента, протащил мимо себя за спину и занял позицию рядом с Моментом. Предатель тот или нет, но Гена оставался самой надежной боевой единицей в отряде.

Дальше все было как в учебке: парное упражнение «отход вверх по лестнице, отстреливаясь». Кто хоть раз пробовал подниматься по лестнице спиной вперед, одновременно ведя огонь из автомата Калашникова, оценит… Ногу ставить на носок. Сдвинуть назад. Пятка уперлась. Сдвоенный выстрел. Шаг. Ногу на носок. Пятку назад, до упора. Еще два выстрела. Опуститься на колено, хлопнуть Момента по плечу – «прикрываю, движение разрешаю». Момент начинает пятиться, стреляя из «грозы», пока Данила выцеливает противника в глубине коридора.

Ответный огонь!

Две вспышки у противоположных стен коридора. Жужжание пуль, визг рикошета, звон бьющегося стекла. Промазали. Их минимум двое…

Астрахан открыл огонь на подавление. Три выстрела, перенос огня, три выстрела, перенос огня. Хлопок по плечу от Гешки. Можно двигаться. Ногу ставить на носок…

– Проблема! – крикнул Момент.

Закон подлости в приложении к перестрелке: оружие напарника заклинит именно тогда, когда он тебя прикрывает. Данила опять начал палить в коридор, пока Момент разбирался с «грозой». Судя по количеству манипуляций и мата, Генка поймал «печную трубу» – недовыброс гильзы, затвор зажал латунный цилиндрик, а следующий патрон подпер проблему изнутри.