Шаги по стеклу - Иэн Бэнкс

О том, что с ним произошло, он думал как-то отстранение, словно все это случилось с кем-то другим. Он не мог дать непосредственную оценку этим событиям, не мог примерить их к себе. Они оставались в другой плоскости, которая не соотносилась с плоскостью его собственного бытия. Значимость произошедшего оказалась слишком огромной, чтобы переварить ее за такой короткий срок; это можно было сравнить с нашествием вражеской армии, которая после долгой осады снесла городские ворота, однако в укрепленную столицу вел только один узкий проход, и враги просачивались туда постепенно, занимая улицу за улицей, дом за домом; широко раскинувшийся город был обречен, но в первые часы этого не было заметно, и жизнь пока еще шла своим чередом.

На Аппер-стрит была пробка; в районе автобусной остановки виднелась синяя мигалка «скорой»; прохожие вытягивали шеи, заглядывая поверх голов, и старались протиснуться поближе к месту происшествия. Грэм при всем желании не мог бы туда подойти, да и не хотел задерживаться в людном месте.

Он пробрался между застывшими рядами машин, на середине проезжей части пропустил медленно ползущий в южном направлении транспорт, миновал еще одну строительную площадку, где подпирали небо башенные краны и вихрилась пыль, а потом зашагал по маленьким улочкам, не видя человеческих лиц и только прижимая к себе черную пластиковую папку, — он направлялся туда, где виднелись деревья.

Ричард Слейтер лежал в постели со своей старшей сестрой, которая была известна Грэму как миссис Сэра ффитч; на самом деле ее звали миссис Сэрра Симпсон-Уоллес (в девичестве Слейтер).

На коже обнаженных тел смешался их общий пот. Сэрра в очередной раз нащупала под кроватью коробку с бумажными салфетками, обтерлась и бросила влажный комок в небольшую плетеную корзину, стоящую в изножье. Потом она встала, потянулась и тряхнула спутанными черными волосами.

Слейтер наблюдал за ее движениями. Он снова наставил ей синяков. На предплечьях, на бедрах, под ягодицами уже проступали темные отметины. Вдобавок он укусил ее прямо в широкую полосу белого шрама (где чувствительность к боли почти отсутствовала). При этом она охнула, вскрикнула, но ругаться на сей раз не стала — наверно, была рада-радешенька, что Грэм не стал распускать руки. И все-таки Слейтер чувствовал себя виноватым. Он был слишком груб и за это презирал сам себя — а заодно и ее. Ни с одной другой женщиной он так не поступал и даже не испытывал такой потребности. С нею же не мог удержаться. Ему хотелось ее щипать, давить, колоть, трясти, толкать, кусать, оставить на ней свою отметину. Либо все, либо ничего; иначе — только холодное, бесчувственное желание, словно позыв к мастурбации.

«Почему? — спрашивал он себя в тысячный раз. — Почему я так с ней обращаюсь? Почему меня на это тянет?» Умом он понимал, что это противно его натуре. Идет вразрез со всеми его убеждениями. Так почему же?

Сэрра набросила голубой шелковый халат, валявшийся в изножье постели. На ногах у нее оставались все те же розовые кроссовки, которые она надела после ванны.

Слейтер вздохнул:

— И все-таки надо было дождаться меня. Не оборачиваясь, Сэрра пожала плечами.

— Пить хочу, — сказала она. — Тебе налить сока?

— Сэрра!

— Ну что еще? — Только теперь она повернулась к нему лицом и с усмешкой встретила его укоризненный взгляд. — Дело сделано. Все сошло гладко, правда?

— Он ведь сильнее тебя. А если бы он пришел в бешенство? Как-никак он мужчина, дорогуша. Мы, мужики, все устроены одинаково, тебе это известно? — С этими словами он невольно улыбнулся.

— Мужики, к счастью, устроены по-разному, — ответила Сэрра и вышла в коридор. — Ты, например, совсем не такой, — донеслось из гостиной, а может быть, из кухни. — Ничего общего с остальными.

Когда Слейтер обсох, ему стало холодно. Он выбрался из постели и взял с туалетного столика какой-то лист бумаги. Это была старая предвыборная агитка лейбористов. Перевернув ее чистой стороной кверху, он достал авторучку из внутреннего кармана кожаной байкерской куртки, которая валялась на полу вместе с женским комбинезоном и трикотажной майкой, устроился в кровати сидя и начал быстро писать мелким, угловатым, отчетливым почерком.

Он написал:

Грэм, я знаю, что рассказала тебе Сэрра. Но, к сожалению, тебе известна только часть правды. Дело в том, что Сток — это я (а один раз это была Сэрра — вскоре ты поймешь). Человека по имени Боб Сток не существует, это я сам.

Сэрра — моя родная сестра, и между нами (о ужас!) вот уже лет шесть существует кровосмесительная связь (виной тому, наверно, частные школы-пансионы с раздельным обучением). Сэрра действительно состоит в браке; ее муж действительно организовал за ней слежку, и я, чтобы не засветиться, придумал этого Стока; мотоцикл я держу на стоянке позади Эйр-Гэллери — там работает мой приятель, у которого можно оставить шлем и кожаный прикид. Там я переодеваюсь и еду к Сэрре на мотоцикле под видом неизвестного громилы.

По-твоему, здесь можно поставить точку, но нет: нам было недостаточно создавать видимость измены; нам требовалось (по крайней мере до последнего времени) скрывать личность соблазнителя. Помимо того, что наши отношения в какой-то степени противозаконны, они могли бы страшно ударить по нашим родителям. Видишь ли, наш папенька — член парламента от консервативной партии. Даже тебе, наверно, доводилось о нем слышать: он известный поборник семейных ценностей, высокой морали и прочих строгостей, поддерживал Фестиваль света, Национальную ассоциацию телезрителей и радиослушателей (прихвостни Мэри Уайтхаус), а также ОЗНК или как там они себя называют — «Общество защиты нерожденных консерваторов» (хоть стой, хоть падай!). Противник отмены смертной казни.

Поскольку репутация нашего старика строилась на этом идиотском морализаторстве, его бы просто хватил удар, прознай он, как его детишки кувыркаются в постели. Это опасение довлело над нами с самого начала, но когда бабка Мэгги назначила выборы, положение стало хуже некуда. Так вот, когда на горизонте появился ты, нам как раз понадобились дополнительные гарантии, что меня никто не опознает. Нужен был кто-то третий — для отвода глаз, чтобы сбить с толку сыщика, нанятого для слежки за Сэррой. Мы остановили выбор на тебе. Если совсем честно, то это я остановил выбор на тебе.

Почему мы не могли просто прекратить встречи? Так и слышу твой вопрос. Мы пытались. Не получилось. Сэрра даже вышла замуж, чтобы прекратить нашу связь, а я переехал сюда, но все наши мысли были только друг о дружке; выбросить это из головы мы не смогли. Наверно, так нам на роду написано.

Думаю, Сэрра тебя зацепила (хотя поди разбери: если бы ты даже одурел от страсти, все равно не показал бы виду — кремень); если бы не этот чертов мотоцикл, который сдох на дороге (кажется, какая-то сволочь подсыпала в бак сахарного песку), мы бы смягчили удар: я должен был появиться у подъезда, когда Сэрра начнет тебе объяснять, что она слишком хорошо к тебе относится, чтобы закрутить роман, а вообще-то она распутная девка и они со Стоком — два сапога пара... короче, задумано было неплохо: Сэрра приходит в панику и выпроваживает тебя через черный ход. Досадно, но хоть не так оскорбительно — ты сознаешь: Она Тебя Не Стоит, низкая тварь, вернулась к этому гаду. Попутный ветер.

Так или иначе, выборы — думаю, ты это заметил — теперь позади, и наш отец оказался одним из двух тори, которых не переизбрали (а кому проиграл — либералу! Ха-ха!); он уходит из политики. За Сэррой вроде бы никто больше не следит, так что надобность в прикрытии почти (а может, и совсем) отпала... уж извини.

Ты спросишь, зачем нам было щадить этого старого фашиста?

Что тебе ответить? Во-первых, как-никак родная кровь; во-вторых, если бы наша с Сэррой история выплыла на свет, она не только сломала бы карьеру отца, но наверняка убила бы маму, которая никому ничего плохого не сделала. (Е-мое, да просто мы ее любим. Вот.)

Семейные узы, одним словом. Не знаю, что еще сказать.

Но согласись, мы все предусмотрели, даже разыграли приезд «Стока» в нашем с тобой присутствии (помнишь, мы сидели в пабе?). Это была Сэрра — напялила на себя несколько пар штанов и свитеров, набила мои ботинки моими же носками и ковыляла, как на ходулях.

Не знаю, как...

Тут вернулась Сэрра, неся два стакана апельсинового сока и целое блюдо канапе — с паштетом, разнообразными сырами и медом.

— Подкрепись, — сказала она, опуская блюдо и один стакан на туалетный столик в изголовье кровати. — Что это ты пишешь?

— Письмо Грэму — открываю ему правду. Всю. Ничего, кроме.

Не прознося ни слова, Сэрра сделала глоток из тонкого стакана.

Слейтер пробежал глазами написанное и помрачнел.

— Знаешь, — сказал он сестре, — мне бы и в самом деле хотелось ему это отправить.