Шаги по стеклу - Иэн Бэнкс

Она пожала плечами, проглотила комок в горле, но не отвела взгляд.

— Ты мне ничего не сделал, — медленно произнесла она, — и... Стоку тоже. Конечно, у нас не было права так поступать. Но теперь-то какое это имеет значение? Разве тебе от этого хуже? — Она смотрела на него так, словно задала серьезный вопрос, на который нельзя найти ответа без посторонней помощи.

— А тебе-то какая разница? — Грэм тряхнул головой и склонился к ней над столом.

У него блестели глаза, теперь он смотрел ей в лицо. Она выдержала его взгляд, но ее зрачки расширились, а под полуопущенными веками мелькнуло нечто похожее на страх. Он снова уловил биение маленькой жилки у нее на шее, заметил, как вздымается и опадает ее трикотажная майка под серо-зеленым комбинезоном. До него долетал аромат лосьона, которым она воспользовалась после ванны, и свежий запах ее тела. Она опять передернула плечами:

— Просто спросила — и все. Можешь не отвечать. Хотела понять твои ощущения.

— За каким чертом ты это делаешь? — Слова вырвались помимо его воли, он не мог сдержать злость и досадовал на себя, что до сих пор торчит у нее в квартире. — Чего ты хочешь... Зачем весь этот спектакль?

— Поверь, Грэм, — прерывисто вздохнула она, покачав головой. — Я не хотела оскорбить твои чувства, но когда я обдумывала, что именно скажу и, главное, как... Как-то ведь надо было это сказать. Разве не понятно? — В ее пристальном взгляде сквозило почти отчаяние. — Ты был слишком безупречен. Наши отношения должны были развиваться по определенному сценарию. Не стану объяснять тебе деталей. Ты... ты сам это провоцировал. — Он открыл рот, чтобы возразить, но она подняла руку, словно хотела поймать брошенный им предмет. — Да-да, понимаю, это звучит чудовищно, так говорят... так говорят насильники, верно? Но это правда, Грэм. Твоя непогрешимость и дала мне право так с тобой поступить. Ты провинился в том, что был самим собой. Твоя вина—в твоей невиновности.

Он так и застыл с раскрытым ртом. Потом поднялся со стула и обошел вокруг стола. При его приближении Сэра и не подумала встать, только жилка на шее забилась сильнее, а пальцы сцепились в замок на круглой черной столешнице. Она по-прежнему смотрела туда, где он только что сидел. Грэм прошел за спинкой ее стула и приблизился к окну.

— Значит, мне уйти? — негромко произнес он.

— Да, я хочу, чтобы ты ушел. — Ее голос стал пронзительным и резким.

— Неужели? — все так же тихо переспросил Грэм.

Могу, между прочим, выброситься из окна, подумалось ему, но здесь невысоко, да и ни к чему снова показывать свою боль и обиду. А еще могу задернуть шторы и прыгнуть на нее, зажать ей рот, швырнуть на стол, сорвать одежду, распнуть... короче говоря, сыграть другую роль. На суде можно будет прикрыться временным Помрачением на почве ревности: нормальный судья скорее всего вынесет оправдательный приговор. Заявлю, что не применял оружия (разве что известным тупым предметом — между ног, и еще более тупым предметом — по затылку, первозданная кара, вековечная жестокость, крайняя непристойность наслаждения, радость, вывернутая наизнанку, обернувшаяся мукой и ненавистью. Да, вот именно — какая идеальная пытка, архетип всех хитроумных приспособлений, с которыми испокон веков баловались мы, парни. Разбить и уничтожить изнутри, не оставляя ни ссадин, ни кровоподтеков снаружи).

Она сама меня спровоцировала, ваша честь.

Да, сама спровоцировала, и пошли вы в задницу, ваша честь. Я этого не сделаю — ни с ней, ни с собой. По мне, прав был Пилат: умыл руки и позволил толпе вершить постыдный суд. Видишь, Слейтер, я все-таки ношу мозги там, где положено. Грэм повернулся. Он бы не удивился, замахнись на него Сэра кухонным ножом.

Но она по-прежнему сидела к нему спиной. Черные волосы были собраны на затылке и стянуты в узел.

— Ну, я пошел. — Его охватило тщетное, пустое удовлетворение от того, что голос почти не дрогнул.

Он без суеты прошагал мимо нее, ступил с линолеума на ковер, поднял папку с рисунками. У него мелькнула мысль оставить их здесь, но пластиковая папка еще могла пригодиться, бросать ее было бы глупо, а вытаскивать рисунки — тем более.

В прихожей он скосил глаза и увидел, что Сэра не сдвинулась с места. Она как каменная сидела на стуле и наблюдала за ним. Прикрыв за собой тонкую, хлипкую дверь квартиры, Грэм спустился по лестнице и вышел из подъезда. Он перешел на другую сторону, свернул на Мэйгуд-стрит и зашагал вперед. Ему хотелось надеяться, что она его позовет, окликнет из окна, но он твердо решил не возвращаться.

Однако вдогонку не донеслось ни звука, и он продолжил путь.

Когда до слуха Сэры донесся щелчок наружного замка, а за ним — шаги по тротуару, она вдруг сникла, как тряпичная марионетка, и уронила голову на скользкие от пота руки со сцепленными на столе пальцами. Взгляд остановился на гладкой темной столешнице. Дыхание стало ровнее, пульс перестал частить.

Мотоцикл снова набрал обороты, влился в поток транспорта и под хор негодующих гудков и сирен снова заглох. Байкер заскрежетал зубами, почувствовал, как из-под шлема текут струйки пота, ругнулся и снова добавил газа. Движок закашлял, мотоцикл дернулся, вильнул в сторону и притерся к длинному грузовику фирмы «Уотниз», на котором в задней части кузова возвышались немногочисленные алюминиевые бочки с пивом, сверкающие на солнце. Байкер крутанул ручку газа, чтобы вклиниться перед грузовиком. Но стоило ему поравняться с кабиной водителя, как двигатель снова стал глохнуть. Сразу после обгона пришлось сбросить скорость. Мотор грузовика ревел прямо над ухом. А мотоцикл, как нарочно, совсем сдох. Байкеру ничего не оставалось, как попытаться опять свернуть к поребрику. Дожидаясь просвета в потоке машин, он не обращал внимания на отчаянные сигналы водителя грузовика, которому преграждал путь.

Движок зафыркал и вдруг нежданно-негаданно ожил, заработал как ни в чем не бывало. Байкер стиснул зубы и ударил по газам. Мотоцикл бросило вперед. Сзади, из кабины грузовика, донеслись возмущенные крики. На пересечении Пентонвилл-роуд и Аппер-стрит горел красный свет; осталось всего ничего — проехать перекресток и кратчайшим путем, по Ливерпуль-роуд, домчаться до Хаф-Мун-Кресент.

У светофора с ним поравнялся пивной грузовик. Водитель обрушил на байкера поток ругани, но тот промолчал. Когда зажегся зеленый, грузовик двинулся вперед, а мотоцикл опять заглох, потом ожил, с воем рванулся в погоню за грузовиком и начал его обходить. Водитель грузовика вдавил педаль в пол. Мотоцикл снова закашлял, потом зарычал ровно, затем опять скис; на широкой мостовой Аппер-стрит он притерся к грузовику почти вплотную, чтобы при первой же возможности подрезать его и свернуть на Ливерпуль-роуд.

На дорожном покрытии байкер заметил выбоину (боковым зрением, поверх кузова грузовика, он видел людей, толпившихся на автобусной остановке). Она была продолговатой, но не особенно широкой, от ее дальнего края тянулся темный след раскрошившегося асфальта. Ее вполне можно было объехать, и байкер заложил аккуратный вираж.

Казалось, пивной грузовик тоже с легкостью минует выбоину, но он почему-то дернулся как раз в ее сторону, а стало быть, наперерез мотоциклу — видно, объезжал пешехода, не ко времени шагнувшего с автобусной остановки на мостовую; раздался оглушительный скрежет, лязг и грохот, а с длинной платформы кузова, заходившей ходуном в отсутствие тяжелого груза, в воздух взмыл какой-то предмет...

Грэм шагал по тротуару под безжалостным послеполуденным солнцем. Он прошел вдоль Пентон-стрит и оказался в квартале, где почти все здания были снесены. Память о них хранили разве что пыльные, заросшие бурьяном пустыри, обнесенные ограждениями и проходами из новых, блестящих листов рифленого железа; в отдалении виднелись немногочисленные уцелевшие постройки, кособокие и облезлые; их крыши растеряли изрядную часть сланцевого шифера и прогнулись под тяжестью лет, мутные окна глядели старчески подслеповато, над верхними этажами обнажились изъеденные балки. Вдоль дороги был уложен новый бордюр, но тротуары пока не заасфальтировали — под ногами скрипел песок, смешанный с пылью. Грэм на ходу заглядывал в просветы между листами железа. За ограждениями большей частью царило запустение, среди причудливых мусорных заносов привольно росли сорняки. Но кое-где начиналось строительство: он увидел сложенный стопками кирпич и длинные траншеи с забетонированным дном, приготовленные под фундамент; натянутые веревки показывали направление и уровень будущей кирпичной кладки.

Так он шел среди железа и цементной пыли, смотрел вокруг, но ни на чем не задерживал взгляд; влажноватый воздух, сотрясаемый грохотом транспорта и воем гудков, ударял в ноздри зловонием гниющей помойки. Впереди была Ливерпуль-роуд, а дальше — Аппер-стрит.