След лисицы - Марианна Красовская

Раньше она и мечтать не смела о такой свободе: иди куда хочешь, можешь даже в деревню к сыну ехать, только Матвея оставить страшно. Но Ингвар Вольского любит, тот всегда был к сыну добр и внимателен, да и возраст уже у мальчика такой… Кохтэ в двенадцать могут пройти Тойрог и стать уже мужчинами. А у моров — отрок неразумный.

Лисяна, пока ей было это дозволено, рассказывала сыну про степь, по храбрых воинов, про бесконечные табуны овец и коней. Учила сидеть в седле на степной мохноногой лошадке. В три года, как и положено, подарила первый детский лук. Матвей еще тогда раскричался, что рано, что убьется дите или кого убьет. Отобрал, сжег. С тех пор она учила сына стрелять из лука тайно. Она любила детей, а своего сына просто обожала — до умопомрачения порою. Видела, что из Ингвара получился бы настоящий кохтэ и мечтала послать его к брату в степь, а потом вспоминала, что мальчики сражаются наравне со взрослыми мужчинами и думала: пусть лучше корабелом будет. Или купцом.

Но никто не позволил ей даже мечтать. В пять лет сына у нее отобрали, поселив на мужской половине дома, а в восемь и вовсе выслали в деревню. А ее следом Матвей не пустил.

Да, никакие меха и жемчуга не стоят улыбки ее сына, ее солнечного мальчика. Она видела его так давно, еще зимой, и он уже тогда был ростом с нее, мосластый, огненно-рыжий, с раскосыми темными глазами — в мать. Не знал, куда девать внезапно удлинившиеся руки и ноги, смущенно уклонялся от ее поцелуев и уверял мать, что совершенно доволен своей жизнью.

Сын ее, дитя единственное и бесконечно любимое!

Заглянула в меховую лавку, отобрала самых лучших шкурок, отправила гонца к Варваре Матвеевне с просьбой кланяться до земли. Подумав, дошла и до княжеских палат. К князю ее, конечно, не пустили, неприемное было время, но записку оставить позволили. Должен Яромир сжалиться, не такой уж он и сухарь, чай, у самого трое сыновей подрастали.

Уже на выходе из малого городища, как называли тут внутреннюю крепость, снова столкнулась с Нараном — и почему их великие предки нос к носу постоянно сталкивают? Тот, в сопровождении двух кохтэ, уезжал из города — знамо, к Ольгу Бурому наведаться решил, как и обещался. Что ж, так еще и лучше. Во-первых, без посла дела его решаться будут куда быстрее, а во-вторых, уж больно Лисяне не хотелось, чтобы он Ингвара увидел. Или наоборот, очень хотелось. Но все же — не нужно.

Побрела домой устало, не замечая даже, что тучи разошлись, а по ее щеке ласково скользнул теплый солнечный луч. Усталость снова накатила на нее тяжелым мельничным жерновом. Все как всегда: раздеться, подняться к Матвею, накормить его и рассказать, как прошел день (про Нарана умолчала почему-то), улыбаться мужу и делать вид, что она весела и бодра. Сегодня боярину сделалось лучше, он пожелал даже выйти на улицу погреться в лучах вечернего солнца. Челядь помогла ему надеть халат, вынесла едва ли не на руках во двор. Он посидел на крыльце и даже сделал несколько шагов по свежей траве.

Неужели пронесет? И болезнь его отпустит, даровав Вольскому еще пару лет жизни. Очень бы хотелось!

Лисяна радовалась его оживлению, и челядь улыбалась, глядя на ее сияющее лицо. Обратно боярин поднялся самостоятельно, повелел принести себе перья и бумагу и отправил супругу спать со словами:

— Будет что-то нужно, разбужу. Иди, душа моя, почивай. Сил мне сегодня солнце прибавило. Все-таки весна в человеках жизнь возрождает! Даст лисица — не помру.

26. Иллюзии

В Бергороде посла кохтэ встречали у первых ворот. Сам князь с малою дружиною ожидал гостя. Что особенно приятно — не верхом, спешившись. Знак уважения и немалый.

Ольг Бурый был мужчиной красивым, статным. Даже страшный шрам от медвежих когтей через щеку его не портил. Наоборот, прищуренный глаз словно посмеивался над трудностями. Наран не видел своего ученика двенадцать лет и не был уверен, что тот его узнает, но Ольг снова его удивил: бросился навстречу, в крепких объятиях сжимая, хохоча восторженно и искренне.

— Наран-гуай! — взревел на языке кохтэ. — Ты ли это?

— Нет, мой призрак, — хмыкнул Наран, стойко выдерживая медвежьи объятия бывшего воспитанника. Да, тот перерос далеко не низкорослого наставника на целую голову, а уж шире был раза в два. Наверное, степняк и не узнал бы Ольга, столкнувшись с ним на улице. — А если еще раз так обнимешь, то точно лишь бесплотный дух от меня и останется.

— Какие мы нежные, — фыркнул князь беров. — Сразу видно, не воин ты, а посол. Болтун, в общем.

Наран прищурился. Насмешек, а уж тем более, сомнений в его силе, он не прощал никому, даже друзьям. Сделал шаг вперед, хлопнул бера по плечу — тот от неожиданности аж пошатнулся — и очень аккуратно приставил невесть откуда взявшийся кинжал ровнехонько к печени князя.

— Как думаешь, мой друг, с кровушкой яд твой выйдет?

Тот вдруг посмотрел очень серьезно, даже встревоженно, улыбнулся одними губами и мотнул кудлатой головой.

— Что же мы стоим у ворот? Жена моя, княгиня, уже готовит пир. Добро пожаловать в Бергород, багш (*учитель).

— Только не пир, — мучительно поморщился посол, у которого лишь от воспоминания о моревских пирах вдруг заныло в животе. — Я здесь как друг, а не как почетный гость. Да и устал, со вчерашнего