Обреченность - Сергей Герман

В конце ноября 1942 года перед домом, где располагалось войсковое правление остановилась бричка. Уже немолодой, начинающий полнеть мужчина в очках, ступил начищенными хромовыми сапогами в колею, полную дождевой воды и поморщившись зашагал, в штаб походного атамана Войска Донского полковника Павлова.

В деникинской армии Доманов из прапорщиков военного времени выслужился всего лишь в сотники, но решил, что кашу маслом не испортишь. Представился подъесаулом.

Дежурный офицер сообщил, что Павлов в настоящее время в отъезде, и направил Доманова к заместителю — бывшему полковнику Белой аpмии Попову. Тому Доманов глянулся. Попов сразу же сунул ему анкету для заполнения.

Заполнив анкету Тимофей Иванович заикнулся было насчет отпуска, дескать жену перевести, вещи, то, да се. Но Попов отрубил:

— Ты Доманов это брось, антимонь разводить. Вpемя не то. Вот тебе пpиказ о пpисвоении есаульского чина, и поезжай в Шахты, с богом. Назначаешься там пpедставителем штаба. Найдешь сотника Лукьяненко. Это заместитель Кулеша. Пеpедашь ему пpиказ о том, что он назначается твоим заместителем. Будешь вместе с ним набирать казаков в наши части. Оружие добудете сами. Кулеш подмогнет если что. Свободен есаул. Действуй!

Доманов вытянулся, козырнул, и вышел вон.

* * *

С осени 1941 года на территории Смоленщины и соседней Белоруссии появились партизаны. В начале это было несколько малочисленных отрядов, состоящих главным образом из коммунистов и сотрудников НКВД, оставленных по партийному заданию, окруженцев, вынужденных скрываться в лесах, потому что в тылу немецких войск можно было спрятаться и выжить только в районах больших лесных массивов, которые были недоступны полному немецкому контролю.

Народ относился к партизанам по-разному. Одни их поддерживали, другие на них доносили немцам. В каждой деревне находились пострадавшие от советской власти и доносившие на тех, кто лояльно относился к партизанам.

Само собою разумеется, и партизаны тоже были разные.

Одни боролись против оккупантов и с населением вели себя терпимо, другие не жалели и не щадили никого. Были и такие, кто ушел в лес, чтобы переждать войну. Им было все равно, кто в конечном счете будет править страной, — Сталин или немцы, — лишь бы пересидеть, пока война. А там будет видно, к кому прислониться.

Многие отряды почти не участвовали в боевых операциях, ограничиваясь только «снабженческими походами».

Москва не снабжала партизан продуктами, пропитание и одежду они добывали в основном у местного населения. Во время этих операций зачастую вели себя, как обычные грабители. Именно так и воспринимало их население.

Продовольственные реквизиции проводились регулярно. Из крестьянских домов постепенно исчезла живность: переставали кудахтать куры и по утрам петь петухи. Но быстрее всего прекратили хрюкать свиньи. Свежатину любили все и партизаны, и немцы с полицаями.

Партизаны могли прийти ночью в деревню, вытащить старосту из постели и тут же на глазах жены и детей повесить его, за то, что он, по решению односельчан, разделил между ними колхозную землю. Или просто за то, что пошел в услужение к немцам. Бывали и случаи расстрела партизанами жителей деревень, чьи родственники сотрудничали с немецкой администрацией или служили в полиции.

Вся эта бессмысленная бойня и сведение счетов приносили горе и тем и другим. Но эти несчастные, нищие люди не были виноваты в том, что каждый хотел жить.

Виноваты были те, кто их обманул, предал и превратил их в зверей. Только дьявол мог посеять в России такую дикую вражду, когда односельчанин, сосед или родственник доносил на своих близких.

Сложное было время, тяжелое. Оступись на одной тропинке — немцы повесят, сделай что-то не так — партизаны могут застрелить. Тем, кто на фронте или в партизанах, было легче — у них был один враг. А вот мирное население обитало даже не меж двух огней — меж многих.

Постепенно, командование Красной армии стало перебрасывать через линию фронта кадровых командиров и политработников, которые возглавили отряды, и партизаны перешли к активным боевым действиям. Они захватывали полицейские участки, резали телефонные, пускали под откос воинские поезда, убивали немецких солдат и офицеров.

Немцы в отместку останавливали направляющиеся на фронт воинские эшелоны и прочесывали лес. Устраивали облавы, уничтожали партизанские базы, но отряды и отрядики хорошо зная местность рассыпались по лесам, чтобы вновь встретиться на запасной базе.

Не найдя партизан немцы и полицаи срывали свою злобу на мирном населении. Жгли деревни, стараясь запугать дикими расправами и массовыми публичными казнями беззащитных, безоружных людей.

Жители сел и деревень спасаясь от немцев и полицаев уходили в глубь лесов. В лесной чаше, среди болот беженцы копали землянки, ставили шалаши. Многие уводили с собой домашнюю скотину — коров, овец, коз. В лесном лагере бегали дети, кричали младенцы, женщины готовили на кострах, тут же стирали, случалось, что здесь же рожали и умирали.

Часто появлялись вооруженные люди в гражданской или полувоенной одежде. Партизаны навещали свои семьи, стремясь хоть как-то облегчить им жизнь.

В лесных чащах можно было встретить одиночек- окруженцев, дезертиров и просто людей, отставших от эшелонов или тех, чьи дома были сожжены.

* * *

В лесной чаще чуть теплился огонь в костре, на остывающих углях запекались грибы, нанизанные на ветку дерева. Рядом с костром опустив голову сидел светлоголовый подросток.

Уже несколько месяцев он скитался по лесам голодный, никому не нужный. Поезд на котором он ехал вместе с матерью разбомбили, мать наверное погибла. Отец погиб на границе. Мальчик по этом вспоминал уже без волнения. Его больше пугала приближающаяся зима. Через месяц, два выпадет снег.

— Помру я наверное. - Думал мальчик. - Замерзну.

Незаметно для себя он задремал. Снилось ему море, на котором он был за год до войны с родителями, шум прибоя, кричащие чайки.

Хрустнула ветка под чьим то сапогом.

Из-за кустов за ним наблюдало две пары глаз. В зарослях прятались двое. Один помоложе, с винтовкой. Другой постарше, с седой щетиной на лице и немецким автоматом за спиной. Оба были обуты в немецкие сапоги, на одном вместо гимнастерки немецкий китель мышиного цвета. Окруженцы или партизаны.

— Малец... один. Запах духмяный, грибы печет. - Шептал тот, что помоложе, сглатывая голодную слюну.

— Вижу, что один. Давай двигаем отсюда.

— Может грибы прихватим, старшой. Вторые сутки не жрамши.

— Малец ведь тоже жрать хочет! Пошли.

— Ты иди, я портянку перемотаю. Догоню.

Мальчик открыл глаза. Вдали слышался удаляющийся хруст валежника. Грибы исчезли.

Старший с автоматом, покосился на напарника.

— Сука ты Никифоров. Ничего для тебя святого нет, ни своих, ни чужих не жалеешь.

* * *

65пятилетний генерал Шенкендорф морщился как от изжоги.

Позавчера при патрулировании участка дороги Смоленск — Могилев исчез наряд фельджандармерии в составе- фельдфебеля Шульце и унтер-офицера Мюллера. Предпринятые розыски не дали результатов. Вчера из штаба 9й танковой дивизии в управление фельджандармерии округа поступила информация о не прибывшем в пункт сбора грузовике с амуницией. Груз сопровождали пятеро военнослужащих, включая водителя, во главе с унтер-офицером Шнитке.

Взвод фельджандармерии обнаружил грузовик с расстрелянными солдатами на лесной дороге, в нескольких километрах от трассы. Груз исчез, в кузове лежали тела немецких солдат. Трупы раздеты до белья, обмундирование и документы погибших исчезли. Жители близлежащей деревни показали, что не не слышали звуков боя, что выглядит правдоподобно и объясняется сильной метелью, бушевавшей в ту ночь. На основании результатов розыска был сделан вывод: наряд фельжандармерии и группа сопровождения груза танковой дивизии стали жертвами партизан.

Все как всегда. Взрывы на железной дороге, убийства солдат и полицейских, листовки в городе.

Генерал нажал кнопку звонка, приказал возникшему в дверях адъютанту:

— Сегодняшнюю сводку происшествий мне на стол!

— Слушаюсь, господин генерал.

— Карту! Благодарю, можете быть свободны — генерал кивнул адъютанту и склонился над картой. На нее кружочками были нанесены места нападений бандитов. Их обилие показывало, что бандиты уже стали хозяевами в немецком тылу. Снятие крупных войсковых подразделений с маршрута следования на фронт и прочесывание лесов не давало никакого эффекта.

Обычно такие операции заканчивались тем, что удавалось повесить заложников или тех, на кого падало подозрение в пособничестве партизанам. Сжигались целые деревни, а партизаны ухитрившись избежать открытого столкновения просачивались через цепь облавы и уходили в только что зачищенные районы.