Хозяйка Рима - Кейт Куинн

— Император вернулся в Дакию, — сообщил мне Марк, даже не потрудившись оторваться от своих свитков. — Пожалуй, он вернется не скоро.

— Не беспокойся. Мне будет чем заняться до его возвращения. — Я вовремя увидела притаившуюся за колонной Сабину. В последнее время она избегает меня. Когда я что-то говорю, она лишь молча смотрит на меня своими огромными глазами. И как я только могла родить такое создание?

— Она совершенная идиотка, — пожав плечами, сказала я Эмилию Гракху за кубком вина. Такая же, как и ее отец. Ну и парочка. — Эмилий тотчас выдал родившиеся в его голове рифмованные строчки о моем идиоте-муже и его дочери. Я расхохоталась. К концу недели над ними смеялся уже весь Рим.

— Я достойная жертва, — заявил мне Марк. — Чего нельзя сказать о Сабине. Если я услышу еще хотя бы одну строчку о моей дочери, я подам на тебя в суд, несмотря на все твои угрозы. Тебе это понятно?

Я притворно зевнула в ответ, но после этого запретила Эмилию сочинять новые стишки про мою дочь. Лучше лишний раз не раздражать Марка, не отталкивать его.

Той осенью мы каждую неделю бывали на ужинах во дворце, однако в отсутствие Домициана обстановка там была совсем другая. Императрица — слишком безупречная хозяйка, чтобы в ее обществе было по-настоящему весело, — хотя, как я дрожала, видя ее изумруды! — Юлия же молчаливая и такая же нервная, как и Сабина. Юлия выросла и превратилась в уродину. Неужели она когда-то просила у своего дяди разрешения уйти в храм, стать весталкой? Это самое лучшее для нее место. Какой же мужчина захочет ее теперь? Но в храм Весты не принимают вдов. Даже императорского происхождения. Какая жалость.

Я была полна замыслов. Я снова вернулась в Рим, жизнь была хороша, и все складывалось так, как я хотела. Ради этого я и появилась на свет!

Тея

Павлин уехал из Брундизия в конце октября, не сказав мне ни слова, что было вовсе не в его духе, но я восприняла это спокойно. По всей видимости, у него на службе возникли какие-то неприятности. В последнее время он держался отчужденно, почти перестал встречаться со мной. Возможно, что-то происходило в его семье, а семья, в которой есть Лепида, просто обречена на несчастье. Или, может быть, Павлин устал от меня? В этом тоже нет ничего страшного. Я любила его, но за мной уже увивались несколько юных трибунов, желая добиться благосклонности. Они сильно смущали моего хозяина.

— Ты музыкант, дитя мое, — ворчал на меня претор Ларций. — Ты выдающаяся исполнительница. Ты должна иметь свою публику, а не клиентов.

— Я предпочитаю видеть в них почитателей, господин. — Поскольку я какое-то время была проституткой, причем относительно недавно, я понимала разницу между почитателями и клиентами. Кроме того, даже если я не могу сама выбирать себе слушателей, по крайней мере, я могу выбрать мужчину, которому позволю ухаживать за мной, а это уже что-то да значит. Рабам приходится довольствоваться тем скромным выбором, который им предоставляет жизнь. — А что плохого в том, если я время от времени развлекаю красивого молодого воина?

— Да, но ты развлекаешь их только тогда, когда они дарят тебе дорогие подарки.

— У меня есть сын, ради которого мне приходится копить деньги, — ответила я, пожав плечами.

— Но подобные вещи могут сослужить артисту плохую службу. — За этой фразой последовал вздох огорчения. — Пусть ты и рабыня, но это вовсе не означает, что ты никогда не выйдешь замуж.

— Я не хочу выходить замуж. Закон не признает браков между рабами. Жену и мужа могут разлучить после смерти хозяина, и тогда они больше никогда не увидят друг друга.

Глаза Ларпия как будто видели меня насквозь.

— Да ты, я смотрю, киник, дитя мое.

— Да, господин. — Я поцеловала пухлую руку Ларпия, устыдившись своей редкой вспышки гнева. Иногда у меня не было никакого желания петь для его друзей. В такие минуты мне хотелось совсем другого — почитать книгу или погулять с сыном, как будто я обычная молодая женщина. Но я не обычная женщина, я рабыня, хотя и довольно везучая, которой посчастливилось иметь доброго хозяина.

— Что же, возможно. Будет лучше, если ты не станешь выходить замуж, — ответил Ларций. — Не могу представить себе мужчину, который взял бы тебя в жены с незаконным ребенком.

«Что он сейчас делает»? — Моему сыну уже исполнилось пять лет, и он был сушим кошмаром. Сущим кошмаром и точной копией своего… впрочем, не важно, чьей копией он был.

Слишком поздно.

Думать об Арии — значит допустить ошибку, хотя сейчас это и не доставляло мне такую боль, как раньше. Раньше же думать о нем было сродни тому, как если бы меня разрывали на части раскаленными добела щипцами. Нет, теперь щипцы успели остыть. Вместо того чтобы рвать на части, они лишь… щиплют.

Это всего лишь воспоминания, с раздражением думала я, отходя от Ларция. Но воспоминания никуда не исчезли, не ослабели ни на йоту. Я все еще помню легкую щетину на его подбородке. Помню каждый шрам на его теле, и сейчас мысленно провожу по ним пальцем. Арий целует меня. Арий, окровавленный и дрожащий от возбуждения, стоит на арене. Арий, удивляющий меня своим глухим грудным смехом. Арий, сжимающий меня в объятиях.

В первые дни моего пребывания в портовом борделе я мечтала лишь об одном: как мне переправить в Рим записку моему любимому. «Я в Брундизии. Приезжай и забери меня отсюда». Но в те дни у меня не было денег даже для того, чтобы отправить письмо. Позднее, когда деньги у меня появились, я отправила безумное страстное письмо на север, но ответа не получила. Последовали долгие недели ожидания, когда от тоски разрывалось сердце и перехватывало дыхание. Никакого ответа. Впрочем, ничего удивительного. Арий не умел читать. Галлий просматривал всю почту и явно не стал бы передавать ему мое послание. Ведь оно размягчило бы сердце и ослабило боевой дух его лучшего гладиатора, и тогда бы Арий, скорее всего, погиб. По всей видимости, Галлий посмеялся над моим письмом и разорвал его в клочки.

Больше писем я не писала. Что толку? Даже если они каким-то чудом и попали бы в руки Ария, ему ни за что не найти меня. С тех пор я так ни разу и не попала в Рим, потому что Ларций ненавидит этот город и свою жену, которая беспечно тратит его деньги, живя в доме на Авентинском холме, а он свил себе гнездо в Брундизии. Поэтому я тоже оставалась в Брундизии. Пела, улыбалась, развлекала время от времени молодых красивых патрициев, пытаясь с опозданием узнать хотя бы что-нибудь о судьбе Ария. Каждый раз, когда до меня доходила весть о том, что он выиграл очередной поединок, мне становилось легче на душе.