Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

– Если и снимал, то я увидела, что ты чище других мужчин, – говорит Соголон и кивает на буквы. – Так что там написано?

– Здесь не по порядку. Должна быть какая-то запись еще раньше.

«Рыжий говорит, что Король под властью врага иного рода. “Трон взывает о другом воителе”, – говорит он. Может, оно и вправду так.

Он гнет свое, этот Аеси, отстраняя всех стражей трона, даже львов. Чтобы вернуть их обратно, нужно восстание всего народа.

Лишь Аеси и сангомины имеют доступ к Королю. Мерзкие детишки, склизкие уродцы».

– Ты видела еще одну, со змеиной собакой?

Олу задирает коврик.

«И тогда принцесса посылает за женщинами-травницами, монахинями из дебрей буша. Мы ждем – и не я один. Принц все время ерзает, сетует и ноет; воистину это человек, который никогда не выстоит в войне. Король сегодня не хуже, но клянусь богами, и не лучше.

Являются шестеро молодых женщин, но четыре исчезают. Найти их нигде не удалось.

Я бы нашел, если б меня хоть кто-то попросил. Я военачальник, от меня есть прок».

– Должно быть, я… Где я это записал? Я… Где следующая, где там следующая?

«Королю все хуже. Аеси требует казни двух женщин, и принц соглашается. “Причина бедам в колдовстве”, – объявляет он.

Кровь, так много крови. Клянусь богами, та несчастная ею истекла. Этот Аеси.

Клянусь богами, я не забыл навыков владения мечом! Возможно, я применю их на нем.

Почему я забываю обо всем, кроме него?»

– «На нем» – это на ком? – спрашивает Соголон.

– А ты как думаешь?

«Что за мальчик с волосами, похожими на дохлых змей! Волосы его – белая глина; лицо, шея, ноги – всюду он как лунный свет. Аеси приводит его, а тот является с наистраннейшими в девяти мирах детоподобными созданиями, которых он хоть и крупнее, но всё равно с ними схож, многие могли бы поклясться в этом. Я насчитал девятерых, но позже насчитал десять и еще троих, а днем позже восемь».

– Есть еще что-нибудь? – спрашивает Соголон.

– Надо посмотреть, может, есть что-то похожее. Кто его знает, – говорит Олу.

Они снова ищут. Соголон, вглядываясь в знаки и слова, начинает даже угадывать их смысл, хоть прочесть толком не может.

– Вот эта метка, я ее встречаю уже десять и еще один раз. Что она означает?

– Йелеза, – читает Олу.

– Ох ты. А кто она тебе? – допытывается Соголон.

– Это разве «она»? Я не знаю, кто это.

В это мгновение внутри Соголон оживает голос, говорящий как она:

«Эти слова, слетающие с твоих губ, не должны их покидать. Никогда».

– Эта штука у тебя на шее. Я знаю, что это такое, – говорит Соголон.

Целых три дня после этого Соголон просыпается, всё еще не отойдя от сильнейшего потрясения. Припоминает она и свой страх; ту краткую, как мгновение, минуту, когда казалось, что он может что-то с ней сделать. Соголон не знала, чего ожидать, а Олу пришел в бешеную ярость – такую, что льву пришлось встать между ними и для острастки на него нарычать. А она всего-то сказала Олу, что Йелеза – Сестра Короля и его жена, и неизвестно, где она сейчас и как могла исчезнуть, но все словно по сговору думают, что этой женщины никогда и не было на свете; «думают все, кроме меня. И тебя, Олу».

Она-то думала, что Олу выкажет облегчение; по крайней мере, поймет, отчего это странное имя преследует его во сне. Заодно до него бы дошло, откуда у него столь веские причины не доверять Аеси. Да и у нее тоже: ведь не случайно после встречи с ним госпожа Комвоно, еще накануне рассуждавшая о Сестре Короля, уже назавтра напрочь о ней забыла; забыла так, будто эта женщина никогда и не рождалась на свет. Причиной тому, безусловно, Аеси. А вот Олу ее помнит, у него из памяти она до сих пор не выветрилась. Ее облик по-прежнему коренится в нем, возможно, потому что любовь – это именно та предержащая сила, которую Аеси не способен развеять всеми своими чарами. Что же это за чары – неизвестно, как и вообще ничего об Аеси – ни о нем, ни об этом дворе, ни об этом Короле. Но, может, об этом известно Олу или же написано красным или черным где-нибудь в его доме.

Она не ожидала похвалы – новость не такая уж отрадная. Но была надежда, что правда несколько прояснит Олу мысли; а еще он будет знать, что его оболгали. Он же вместо этого поднял крик:

– Какой же паршивкой должна быть эта пигалица, измышляя ложь о какой-то там несуществующей Сестре Короля! Тем более когда все при дворе и без того считают меня несущим околесицу сумасбродом! Это что, издевательство? Наветы принца или байки жестоких стерв при дворе, высмеивающих дыру у меня во лбу?! Но голова эта моя, и ничья больше! А ты, прознав, что я забываю большую часть сказанного, являешься сюда, чтобы сочинять скверные небылицы, на какие только хватает твоего ума! Сколько дней ты уже этим занимаешься? Как смеешь ты навлекать столько зла на человека, и без того отягощенного горестью потерь и лишений! Ты, мелкая…

Не находя больше слов, он кидается на нее, но между ними встает лев. Тогда Олу кричит, чтобы она убиралась.

На исходе третьей четверти луны принцесса Эмини собирает двор для выслушивания всех просьб и прошений к монаршей особе. Соголон не уверена, ждут ли там и ее, пока сильный стук в дверь не говорит со всей очевидностью: идти надо. И вот она в тронном зале, среди сдержанного рокота того же собрания, разглядывает людей, которые просят об одном и том же. У принцессы вид все такой же надменно-скучающий, а Аеси со входом Соголон сразу же чутко оборачивается. Даже затерявшись в толпе, она смотрит ему в спину. «Обернись», – мысленно призывает она и вздрагивает, удивляясь, как во всем этом многолюдстве он раз за разом реагирует даже на мысленное упоминание своего имени. Аеси снова оборачивается, и Соголон приглушает свой лучик внимания. При взгляде вокруг ее охватывает чувство, что она здесь единственная в той ясности, которая приходит лишь ночью, когда кожа и небо, личность и дух сливаются в один цвет, в то время как остальные пребывают в слепоте полудня, где дневной свет гасит и смывает вокруг всё, кроме белого. На этот раз Аеси действительно оборачивается, отыскивая ее взглядом, от которого Соголон прячется за какой-то