Мы из блюза - Дмитрий Игоревич Сорокин

— как теперь выйти-то? Шагу ступить невозможно: «Ох! Ах! Сама Вера Холодная! Соблаговолите автограф!» — никакой жизни.

Вера куталась в шаль и смотрела на дочку Женечку, игравшую с плюшевым медведем:

— Мишка, не грусти. Дождик пройдёт, солнышко вернется. Будем петь и танцевать — красиво, как тётя Соня умеет. Мишка, ну! Давай, не грусти. Ты для того, чтобы мне было весело. А как мне будет весело, когда тебе грустно? Вот, звонок! Это кто-то пришёл! Пойдём, узнаем! Агааа! Тётя Соня!

Сестра едва разулась, оставила в прихожей мокрющие плащ и зонт, воровалась в комнату.

— Вера! Вера. Смотри, что у меня есть!

В руках она держала граммофонную пластинку.

— Это Вертинский, самое-самое новое! Только со склада привезли. Давай послушаем, а?

— Давай, — улыбнулась Вера.

Достали и завели граммофон, поставили свежее приобретение.

«Здравствуйте. Я Александр Вертинский, и сейчас для Русского акционерного общества граммофонов — и, конечно, для всех вас — я сыграю песню „Мишутка“ Игоря Летова…»

Плюшевый мишутка

Шёл по лесу, шишки собирал

Сразу терял всё, что находил

Превращался в дулю

Чтобы кто-то там…вспомнил

Чтобы кто-то там…глянул

Чтобы кто-то там понял

Плюшевый мишутка

Шёл войною прямо на Берлин

Смело ломал каждый мостик перед собой

Превращался в дуло

Чтобы поседел волос

Чтобы почернел палец

Чтобы опалил дождик

Чтобы кто-то там тронул

Чтобы кто-то там дунул

Чтобы кто-то там вздрогнул

Чтобы кто-то там…

…на стол накрыл

…машинку починил

…платочком махнул

…ветку нагнул…

Плюшевый мишутка

Лез на небо прямо по сосне

Грозно рычал, прутиком грозил

Превращался в точку

Значит, кто-то там знает

Значит, кто-то там верит

Значит, кто-то там помнит

Значит, кто-то там любит

Значит, кто-то там…

— Вера, ты плачешь?

— Да, Соня. И ты, я вижу, тоже.

— Мам, тёть Сонь, не плачьте! Это же про моего Мишку! И нет его сильнее! А он с нами, и нам ничего не страшно!

— Конечно, малыш.

Глава 15

Гроза разбойников и землетрясений

Устроив Матрёну спать на своей кровати, раздобыл чаю и, сев у окна, погрузился в мысли, а были они невеселые. Я по-прежнему не испытывал ровным счетом никаких эмоций в отношении Варвары и Дмитрия, как людей — ну, не знал их полвека, и ещё столько же не знать, — но сама ситуация царапала своей неправильностью. Как-то очень быстро они меня отфутболили. Помнится, в одном славном старом фильме была чудная фразочка: «Ничего не сделал! Только вошёл!». Вот и я едва вошёл, а мне с порога и выдали, что и демон я, и бес, и все такое. Подумаешь, волосы и усы с бородой сбрил — это что, обязательные атрибуты человека, что ли? Без них — всё, демон? Не смешно.

А сильно похоже на то, что все они были в курсе того, что папенька их теперь и не папенька вовсе, а совершенно другой человек. Кто их мог просветить? Слуги с Гороховой? Возможно, но не факт. А ещё кто? Впрочем, что гадать — завтра аккуратно расспрошу Матрёну, чтоб не терзаться лишними вопросами. Но вот смысла всей этой мизансцены я в упор не понял. Зачем было тащиться, да с вещами, из центра Питера в Царское село, что по нынешним временам — не самое простое дело, электрички-то еще не изобрели, а поезда ходят куда как реже и сильно медленнее. Вот зачем они приезжали? Ради трехминутной пафосной сцены? Но нет худа без добра: привыкай, брат Григорий, к семейной жизни. У тебя теперь, знаешь ли, есть дочь. Не то, чтоб ребенок — девица почти на выданье, а уж по-крестьянским меркам — так и безо всяких «почти», а ведь мы, зараза, как раз крестьяне… Собственно, появление этой трогательной, похожей на заморского зверя утконоса девушки и есть истинная причина моего неспанья — элементарно не знаю, как правильно надо быть отцом, представьте себе. Ощущения странные, по большей части незнакомые, но в целом мне, пожалуй, радостно. И ещё одно неведомое прежде, но очень четкое ощущение: за свою Матрёшку я кого угодно порву на флаг недружественного союзника… Так, план простейший: короткими перебежками под зонтиком — до беседки, там покурить на сон грядущий (и побренчать, как без того, душа просит), а потом тем же порядком обратно — и спать. Тот ещё денёк выдался, уж который подряд, сбился со счёта — но ведь не скучно, ей-Джимми.

Вылазка удалась: по холодку, да после дождя — он как раз перестал — курится изумительно. Сыграл самому себе пару песен, разогнал мысли и хандру, и отправился почивать. Но не тут-то было.

При входе во дворец, никоим образом не смущаясь четырех дюжих молодцов у дверей, меня караулили две женские фигуры.

— Наконец-то, вот и вы! — полушепотом произнесла одна из них. — Нам срочно требуется ваша помощь. Идёмте же! — и, не дожидаясь какого-либо ответа, они почти бесшумно заскользили по коридору. Мысленно чертыхнувшись, последовал за ними: за край сознания зацепилась благочестивая такая мысль «а вдруг действительно помочь надо?», хотя богатый жизненный опыт ухмылялся и подкручивал несуществующий гусарский ус.

Разумеется, жизненный опыт оказался прав на все проценты: комната, куда меня привели, а, скорее, небольшой зал, был отнюдь не монашеской кельей: наличествовал широкий диван с подушками, перед ним — стол, богато уставленный винами, сластями и фруктами.

— Я так понимаю, что помочь вам нужно съесть и выпить вот это вот всё? — хмыкнул я. Главное, что радовало: таинственные незнакомки точно не были старшими царевнами, ручаюсь, я их обеих знать не знаю.

— И это тоже, святой наш старец! — обе дамы скинули плащи, под ними оказались пеньюары — отнюдь не прозрачные, но в «неровном свете свечей» контуры под этими ночнушками угадывались вполне волнующие. — Приобщите нас свой благодати! — хохотнув, проказница провела язычком по губам, и именно этот проститутский элемент из дурной порнухи убил последние зачатки очарования, которое могло сулить подобное сомнительное приключение. Стало скучно. Просто скучно — я не ханжа, и, чего уж там, изрядный ценитель постельных забав. Да вот столько я на своем веку повидать успел, милые шлюшки, что…

— Благодати, говорите? Это можно, — доставая сигарбокс из кофра, сказал я. — Петь буду. А вы пляшите, пляшите. Приобщайтесь, так сказать. И, прикрыв глаза, запел: