Метро - Дмитрий Сафонов

«Боже мой, да это же все не наяву!» – догадывается Константинов и проваливается в черноту. Как в воду.

– А-а-а-а-а!!! – визжала голова, внезапно возникшая из воды.

Крик был настолько неожиданным и сильным, что Гарин разжал руки и попятился. Тело Константинова безвольно, как мешок, опустилось на пол на самом краю платформы.

– А-а-а-а-а!!! – вопила голова, не останавливаясь ни на секунду.

Сначала Гарину показалось, что с головы свисают пучки водорослей, но, приглядевшись, он понял, что это просто мокрые волосы.

– А-а-а-а-а!!! – крик длился еще несколько секунд и потом вдруг оборвался, так же неожиданно, как и начался. – Эй, мужики, мужики! Какого хрена вы тут делаете?

– Галочка?… – неуверенно выдавил Гарин.

– Нет, русалка подземная, – огрызнулась она. – Руку давай, чудила!

Гарин почувствовал себя так, словно кто-то отхлестал его по щекам. Он посмотрел на избитого Константинова, валявшегося у его ног, и неожиданно ощутил приступ жгучего стыда. «Я не хотел», – чуть было не вырвалось у него, но это было неправдой. Он именно хотел.

Гарин шагнул вперед, протянул Галочке руку и помог подняться на платформу.

– Что это с ним? – спросила Галочка, показывая на Константинова.

– Да так… – Гарин пожал плечами.

«Главное, не что с ним, а что со мной», – подумал он.

– Ну вы даете, мужики… Я из-за вас вся поседела. – Галочка принялась отряхивать пальто.

– Поседела? – Гарин пытался вспомнить ее в вагоне и не мог.

«Она уже была седая или поседела сейчас? – мелькнула мысль. – Не удивительно – нам всем столько довелось пережить…»

– Ну да. Все из-за вас, из-за долбаных мужиков. Еще в восемьдесят втором году поседела вся, ни одного черного волоса…

– Помогите! – раздался вскрик откуда-то слева.

Гарин и Галочка, как по команде, обернулись.

Парень сидел на полу и прижимал к себе девушку. Он раскачивался из стороны в сторону, точно пел ей тихую колыбельную. По его щекам текли слезы.

– Помогите! – прошептал парень. – Она почти не дышит…

Теперь они бежали в обратном порядке: док впереди, водитель за ним и старший замыкающим.

Рация в кармане командира экипажа тихо потрескивала, сквозь материю пробивался еле заметный зеленый огонек.

Все трое бежали молча, не сбивая дыхания и даже не удивляясь, откуда берутся силы. Просто не было времени об этом задумываться.

Голоса, доносившиеся со стороны заброшенной станции, с каждым шагом становились громче и яснее. Сомневаться не приходилось: там были люди.

Док слышал крики «дыши!», суету и топот шагов. Он первым выбежал на станцию, забросил чемоданчик на платформу и запрыгнул следом.

В дальнем углу спасатель увидел людей. Их оказалось даже больше, чем он ожидал. Высокий мужчина в черной кожаной куртке обернулся, услышав шаги у себя за спиной. Его взгляд мгновенно поймал в прицел чемоданчик с красным крестом на боку.

– Астматический статус! – выкрикнул он вместо слов приветствия или радости. – Преднизолон? – спросил он и показал на девушку, безжизненно лежавшую на руках молодого парня.

Док на бегу помотал головой.

– Адреналин подкожно!

– Побольше! – кивнул мужчина.

Это был весь их разговор. Других фраз не потребовалось.

Док открыл чемоданчик, отломил носик ампулы и быстро набрал в шприц лекарство; мужчина тем временем закатывал девушке рукав. Док собрал тонкую кожу в щепоть и толкнул в нее острую иглу. Едва он нажал на поршень, веки девушки затрепетали, и она сделала первый шумный вдох.

– Уходим!

Гарин не разобрал, кто это крикнул. Да это было и неважно – кто бы ни крикнул, все, собравшиеся на заброшенной станции, понимали, что медлить нельзя: вода подступила почти вровень с платформой.

Он окинул прощальным взглядом «Волоколамскую». Тусклые светильники под высоким потолком, тонкие колонны, уходящие вверх, массивные листы железа, закрывавшие выходы на лестницы…

Гарин подошел к дочери и взял ее на руки.

– Мы скоро будем дома, принцесса… Ксюша обняла его и поцеловала в щеку.

– Папочка, ты такой сильный… и страшный…

«Страшный, – повторил Гарин про себя. – Наверное, страшный».

Он оглянулся. Один из спасателей привел Константинова в чувство и, закинув его руку себе на плечо, тащил к тоннелю. Другой вместе с парнем помогали девушке. Она все еще неуверенно стояла на ногах. Следом за ними семенила Галочка, прижимая к животу собаку. На плече у Галочки болталась та самая дерматиновая папка.

Ксюша наклонилась к его уху и прошептала:

– Я думала, ты его убьешь… Гарин улыбнулся.

– Он не будет твоим новым папой. Ты согласна еще немного пожить со старым?

Вместо ответа Ксюша снова поцеловала его. Отломок зонта упирался Гарину в подбородок.

Ирина Гарина брела к машине.

Она молилась, хотя сама не понимала этого.

«Что угодно! Что угодно, лишь бы они были живы! Лишь бы я могла еще раз их увидеть!»

Она не замечала, что мысленно произносит «их», не разделяя Гарина и Ксюшу. Только сейчас она поняла, что, оказывается, они нужны ей оба. Эта связь – между мужем и дочерью – была такой прочной и неразрывной, что не могла быть просто придуманной. Она существовала сама по себе, независимо от Ирины.

И Ирина знала, в чем тут причина. Гарин и Ксюша были связаны между собой не только через нее; было что-то еще, натянутое между ними, как тугая струна, соединявшее их напрямую.

«Все очень просто, – поняла Ирина. – Она – его дочь. А я… Дура. И я готова на все, лишь бы с ними ничего не случилось».

Но с ними уже случилось.

Этот крик отчаяния, который она бросила в телекамеру, был обращен даже не к людям, а к Нему. Глупо! Словно Он и без телевизора не знает, что творится на земле и под ней.

Но все же это был не только крик – еще и мольба. Просьба.

«Господи! Лишь бы с ними все было хорошо!»

Дождь еле моросил. Холодные капли стекали по ее лицу, смешиваясь со слезами.

Ирина полезла в сумочку, чтобы достать платок. Рука случайно наткнулась на телефон, и она отдернула ее, будто обожглась. Мысль о том, чтобы позвонить Константинову, показалась ей предательством. Предательством даже не по отношению к Гарину, а к Нему. Это же нелепо: просить у Него помощи и тут же звонить… Нет!

Ирина не стала искать платок. Она застегнула сумочку и смахнула слезы рукавом.

Перед «Тушинской» уже почти никого не было, кроме милиционеров, стоявших в оцеплении. Внезапно строй дрогнул, и они расступились, пропуская кого-то.

Ирина почувствовала, как бешено забилось сердце. Этому измученному комку мышц было так больно и так сладко, что Ирина поневоле остановилась.

«Если это не они, я сейчас умру», – подумала она. И приготовилась умереть. Потому что чудес не бывает. Наверное.

Первым вышел спасатель. Он что-то говорил по рации, но Ирина не могла разобрать что именно: все заглушал вой сирены «скорой помощи», несущейся к станции. Белая «Газель» с красными полосами запрыгнула на бордюр, почти не притормаживая. Машину тряхнуло, и она громыхнула, как пустой холодильник.

Из кабины выскочил врач и распахнул боковую дверь.

Спасатель убрал рацию и обернулся. Он кого-то ждал.

И Ирина ждала.

Показались парень и девушка. Девушка шла еле-еле, и ее голова качалась из стороны в сторону, как цветочный бутон на тонком стебле. Парень бережно поддерживал ее за локти, будто не вел девушку, а нес хрупкую фарфоровую вазу.

Врач в синей форменной куртке стоял, придерживая дверь «скорой», и терпеливо ждал, когда они подойдут.

Потом появился мужчина в грязном костюме. Ирине бросился в глаза галстук, обмотанный вокруг его правой ступни и волочившийся по асфальту, как язык повешенного.

Ирина вздрогнула. Она не сразу узнала мужчину, настолько он был не похож на того бравого и уверенного в себе Константинова, которого она привыкла видеть. Она подавила невольный вскрик, зажав рот ладонью; хотела броситься к нему и… осталась на месте.

За Константиновым вышла женщина в грязном пальто. Ее редкие седые волосы слиплись и лежали на плечах, как куски проволоки. Женщина прижимала к груди маленькую вислоухую собачку, и та благодарно лизала ее загрубевшие красные руки.

«Дама с собачкой» вдруг хрипло рассмеялась и обернулась к тому, кто шел за ней следом.

– Идиот проклятый! Сейчас бы самое время сделать пару хороших глотков, чтобы согреться. Но ты знаешь… Я не сержусь на тебя. Мы ведь еще выпьем вместе, правда?

Ирина не могла видеть, к кому она обращается, но ее сердце сжало радостное предчувствие.

Ощущение того, что все неслучайно, что все имеет свой, скрытый до поры смысл, было таким сильным, что она не могла сделать ни шагу. Она откуда-то знала, что самое главное – впереди.

Ирина была так убеждена в этом, что, когда из перехода показалась знакомая фигура, она не сразу поняла, что это? Мираж? Призрак? Плод разыгравшегося воображения?