Метро - Дмитрий Сафонов

Сознание того, что он бросил человека, не давало Гарину покоя. Сколько он ни пытался списать свое поведение на сложившуюся ситуацию, но так и не мог до конца себя оправдать.

Этот мужчина, которого он, спас, заставил Гарина забыть о Михаиле. «Ну а что я еще мог сделать?» – подумал Гарин и удивился, как вяло сейчас звучит его обычное оправдание.

Последние годы он только и делает, что оправдывается: перед Ириной за то, что не мог толком обеспечить семью; перед Ксюшей за то, что многие простые и вполне естественные радости оставались для нее недоступны – все по той же причине; перед самим собой, наконец, за то, что был мямлей и предоставил жизни идти своим чередом, не пытаясь в ней хоть что-то изменить.

«Ну а что я могу сделать? Что мне, воровать, что ли?» – говорил он, считая, что одним этим решает все возникающие проблемы. Ерунда! Проблемы оставались проблемами, потому что Гарин оставался Гариным.

Но сейчас где-то внутри него возник такой сильный и неожиданный протест против своей привычной фразы, что он чуть не задохнулся от злости.

«Что я мог сделать? Да все, что угодно! Даже больше, если кто-то и мог что-то сделать, то только я! Я один! И не сделал!»

Мысли его вновь переключились на мужчину, шедшего первым.

«Вся разница между нами в том, что он может твердо сказать: я – первый! А я – не могу!»

Да, он спас этого человека. То есть смог. И мужчина помог ему. Но Гарин сильно сомневался, что он сделал это как ответную любезность.

Мужчиной двигали совсем другие побуждения, которые Гарин не понимал.

Почему-то именно это не давало ему покоя. Наверное, он боялся и подсознательно ждал момента, когда мужчина обернется и скажет: «Все, хватит! Я отчаливаю, а дальше карабкайся сам!» Ведь сказал же он что-то подобное Михаилу.

Гарин был готов к такому повороту событий, но главный вопрос – почему? – так и остался бы невыясненным.

Гарин собрался было спросить мужчину, сказать что-то вроде: «Я, конечно, понимаю, сейчас не время и не место, но все-таки… Почему это вы, уважаемый, так ревностно заботитесь о моей дочери? И о чем вы разговаривали с ней, сидя в вагоне? И что за дурацкие вопросы – кто на кого похож? На маму или на папу? И?»

Было что-то еще, ускользнувшее из сознания, как ключ от двери сквозь дырку в кармане. Что-то еще заставило Гарина насторожиться, вот только он не мог вспомнить что…

«Он сказал… Он сказал…»

Мужчина вдруг выкинул вперед правую руку:

– Фу! Кажется, выбрались!

Гарин посмотрел через его плечо и увидел свет, играющий на стенках тоннеля. Бледный электрический свет. Самое приятное и долгожданное зрелище.

Они, не сговариваясь, ускорили шаг.

– Как Ксюша? – хрипло спросил мужчина.

– Рука болит, – хнычущим голоском произнесла дочь.

– Ничего, девочка! Мы уже вышли! Потерпи еще маленько! – бодро выкрикнул мужчина.

Теперь он почти бежал, и Гарин удивился – как ему удается так быстро передвигаться? Со сломанной-то ногой?

Через минуту они вышли из тоннеля.

Гарин подошел к платформе.

– Слезай, принцесса!

Ксюша встала на ноги и отошла от края.

– Сейчас я залезу и помогу тебе! – сказал Гарин, обращаясь к мужчине. Тот не ответил.

На станции вполнакала горели светильники, и Гарин попытался еще раз внимательно рассмотреть незнакомца. В вагоне тени, отбрасываемые факелом, искажали черты лица.

Гарин понял, что никогда его раньше не видел. Ни в жизни, ни на фотографии. Но странное чувство, что мужчина его откуда-то знает, напротив, только усилилось.

Гарин кряхтя забрался на платформу и протянул мужчине руку.

– Залезай!

Тот будто колебался – брать ему протянутую руку или нет. Правда, длилось это недолго. Мужчина обхватил гаринское запястье и, упираясь здоровой ногой в стенку, рывком бросил тело вверх.

Гарин подхватил его за воротник и вытянул на бетонный пол.

Это было непередаваемое, ни с чем не сравнимое ощущение – вновь почувствовать под ногами твердую опору. Только сейчас Гарин понял, как же он, оказывается, устал.

Он посмотрел на мужчину; видимо, ему досталось не меньше, а может, даже и больше. Он лежал на спине, не делая попыток подняться.

– Сейчас, принцесса… Немного передохнем и пойдем дальше, – Гарин обернулся, отыскивая глазами Ксюшу, и не увидел ее.

– Ксюша! – заорал он и бросился вперед.

Краем глаза он успел отметить, что его крик мгновенно поднял мужчину на ноги; тот вскочил, как ошпаренный, и побежал еще быстрее Гарина.

– Я здесь, – раздался тонкий голосок невдалеке.

– Где? – Гарин пошел на голос.

Из-за колонны, стоявшей на другой стороне платформы, показалась дочь.

– Здесь. Я смотрела.

– Куда? – Гарин подошел ближе и все понял.

Параллельный путь был почти свободен от воды. Она плескалась на самом дне желоба, проложенного между рельсами.

Он поразился – почему ему самому не пришла в голову такая простая мысль. Но еще больше его поразила реакция незнакомого мужчины.

– Фу, как ты меня напугала, девочка! Не делай так больше. Не делай так больше никогда! – сказал он.

Гарин стоял, тупо соображая, что означает это «никогда». Мужчина говорил так, словно не собирался расставаться с Ксюшей.

Незнакомец доковылял до его дочери («моей дочери!») и осторожно коснулся ее плеча.

– Ты права, – говорил он, будто не замечая, что Гарин стоит рядом. – Мы пойдем здесь. Умница. Умница…

– Эй! – спросил ошеломленный Гарин. – Что здесь происходит?

Мужчина, казалось, только сейчас вспомнил о его существовании.

– Что происходит? – переспросил он. – Нам надо выбираться – вот что происходит. Поэтому давай не рассиживайся. Пошли!

Незнакомец со сломанной ногой положил Ксюше руку на плечо и слегка подтолкнул ее вперед, к краю платформы.

Гарин прочел удивление в глазах дочери. К этому удивлению примешивался страх.

– Подожди-ка. Какого хрена ты лапаешь мою дочь?

Гарин шагнул вперед, отстранил Ксюшу и спрятал ее за спину.

– Кто ты такой? А?

Мужчина молчал, играя желваками. Это выглядело как-то чересчур картинно, по-киношному, и на Гарина это совсем не действовало.

– Ты можешь хоть в порошок стереть свои зубы, – сказал он, наступая на незнакомца, – меня это не испугает. Чего ты хочешь? Чего ты к нам привязался?

Гарин почувствовал, что начинает заводиться. Адреналин, скопившийся в крови за последние полчаса, настойчиво требовал выхода. И самым простым выходом было помахать руками – устроить банальную драку. Обыкновенный мордобой, что может быть проще и глупее, учитывая время и место.

Но сейчас он не думал о том, насколько глупо это выглядит. Он наступал, выбирая между челюстью и пахом: куда ударить?

И мужчина тоже это понял. Гарин увидел, как он сжал кулаки, напряг предплечья и повернулся чуть-чуть боком, прикрывая левым бедром пах.

Гарин почувствовал, как глухая и опустошающая злоба охватывает все его существо без остатка; заставляет твердеть прежде опущенные плечи и наливаться кровью глаза. Наверное, то же самое чувствует бык на арене, завидев алый плащ тореадора. И точно так же, как быку абсолютно наплевать, алый этот плащ или зеленый, так и Гарину с каждым мгновением становилось все больше и больше наплевать, что они не на ринге и даже не на улице, а в пятнадцати метрах под землей, на заброшенной станции, которую вот-вот затопит водой.

В голове раздался громкий щелчок – как сигнал, что он вплотную приблизился к роковой отметке, откуда уже не будет возврата назад. Еще миг, и его кулак по кратчайшему пути понесется прямо в подбородок этого типа, которого он имел глупость вытащить из воды.

– Помогите! – раздался крик.

Гарин застыл и повернул голову на звук голоса.

Крик повторился.

– Помогите!

– Ты, ублюдок! – тихо сказал Гарин. – Не смей касаться моей дочери! Слышишь? Я тебе башку расшибу! Понял?

Мужчина криво усмехнулся. Похоже, угроза Гарина подействовала на него не больше, чем на самого Гарина игра желваками.

«Мы на пределе. Мы все здесь на грани, на краю. Так недолго и убить друг друга, была бы причина или даже малейший повод», – подумал Гарин.

Он шумно выдохнул, обернулся к дочери и погладил ее по голове.

– Я сейчас, принцесса! Стой здесь, никуда не уходи. Только помогу им и вернусь.

Он еще раз выразительно взглянул на мужчину. Тот с отсутствующим видом смотрел в сторону, будто все происходящее его никак не касалось.

– Я сейчас вернусь, – прошипел Гарин и побежал по платформе к выходу из тоннеля.

Он еще не знал, что через минуту он получит повод для убийства. Найдет недостающее звено в цепочке, и тогда все станет на свои места.

Вода была такой холодной, что обжигала. Дениса Истомина сотрясала сильная дрожь, и он всерьез опасался откусить себе язык.

Он так и не смог уяснить, чем вызвана эта дрожь: холодом? Или страхом? Или тем и другим одновременно?

Денис вынужден был признать, что ничего более ужасного до сих пор с ним не случалось, включая, разумеется, и катастрофу, пережитую в Башне.