Вычисление Бога - Роберт Сойер

— Согласен, но… — сказал я и умолк ненадолго, пытаясь как можно внятней выразить мысль. — Не так давно я видел по Си-Ти-Ви интервью с доктором. Он сказал, что первый человек, который будет жить вечно, возможно, уже появился на свет. Мы считали, что можем победить — прошу прощения, избежать — смерти, что в бессмертии нет ничего теоретически невозможного.

— Не уверен, что мне хотелось бы жить в таком мире, где единственной неизбежностью останутся налоги, — заметил Холлус, и стебельки его глаз затрепетали. — Кроме того, моё бессмертие — в детях.

Я на мгновение зажмурился:

— У тебя есть дети? — спросил я.

И почему я ни разу не спросил его — её — об этом?

— Да, — сказал Холлус. — Сын и дочь.

И затем, в удивительно человеческом порыве, инопланетянин спросил:

— Хочешь взглянуть на них?

Я кивнул. Голографический проектор тихо зажужжал, и внезапно в зале для коллекций возникли ещё двое форхильнорцев — в натуральную величину, но неподвижные.

— Это мой сын Кассольд, — сказал Холлус, указывая на левого. — И дочь, Пильдон.

— Он уже взрослые? — спросил я: Пильдон и Кассольд казались не меньше Холлуса.

— Да. Пильдон, она — как это называется? Тот, кто работает в театре; она говорит актёрам, как играть правильно, а как нет.

— Постановщик?

— Точно, постановщик; отчасти по этой причине мне хотелось посмотреть некоторые из ваших фильмов — чтобы лучше понять, как игра у людей соотносится с игрой у форхильнорцев. А мой сын, Кассольд — он, полагаю, психиатр. Лечит пациентов с нарушениями психики.

— Уверен, ты ими очень гордишься, — сказал я.

Холлус качнула телом вверх-вниз:

— Ты даже не представляешь, как, — ответил он.

Холлус исчез в середине дня; он — нет, она: ради всего святого, она же мать! — она сказала, ей нужно кое-что изучить. У меня появилось время, которым я воспользовался, чтобы разгрести стопки бумаг на столе и немного поразмыслить о вчерашнем. Обозреватель Алан Дершовиц, на мой взгляд, один из лучших, как-то сказал: «Когда я молюсь, именно тогда я сильнее всего сомневаюсь насчёт Бога, а когда смотрю на звёзды — именно тогда испытываю огромный прилив веры». Мне пришло в голову, что…

Голографический проектор пискнул дважды. Он заставил меня вздрогнуть; сегодня я больше не ожидал увидеть Холлус. Тем не менее, она появилась у меня в кабинете и выглядела куда взволнованней, чем я когда-либо видел: стебельковые глаза быстро раскачивались, а сферическое тело колыхалось, словно его вела невидимая рука.

— Последняя звезда, где мы побывали, прежде чем сюда добраться, — сказала Холлус, как только её проекция стабилизировалась, — была Грумбридж 1618, в шестнадцати световых годах отсюда. На второй планете этой звезды некогда была цивилизация, как и на других планетах, где мы побывали. Но её обитатели исчезли.

— С возвращением, — с улыбкой сказал я.

— Что? Да, да. Спасибо. Но сейчас мы их нашли. Мы обнаружили пропавших жителей планеты.

— Только сейчас? Каким образом?

— Каждый раз, когда мы находили планету, которую явно покинули, мы сканировали весь небосвод. Предположение очень простое: если жители планеты решили её покинуть, они воспользуются межзвёздным кораблём. А межзвёздный корабль, по всей вероятности, полетит к пункту назначения кратчайшим путём. Следовательно, выхлоп от термоядерного реактора — конечно, если в качестве двигателя используется термоядерный реактор — будет «смотреть» на их родную планету. В поисках следа от искусственного термоядерного синтеза мы изучили спектры всех звёзд классов F, G и K в радиусе семидесяти световых земных лет от Грумбриджа.

— И что-то нашли?

— Нет. Нет, так ничего и не нашли. До вчерашнего дня. Конечно, мы сохранили полный спектр на компьютерах. Я его вызвала и запустила программу более обширного поиска, чтобы проверить все звёзды всех типов на расстоянии до пятисот световых лет — форхильнорских световых лет, то есть примерно до семисот двадцати земных световых лет. И программа нашла их след: термоядерный выхлоп на прямой между Грумбриджем и Альфой Ориона.

Это означало ярчайшую звезду в созвездии Ориона, то есть…

— Бетельгейзе? — спросил я. — Ты имеешь в виду Бетельгейзе? Но это же красный сверхгигант, правильно?

В зимнее время я видел эту звезду бессчётное число раз; она образовывала левый рукав Ориона, моего любимого созвездия. Думаю, её название взято из арабского и означает «плечо охотника».

— Да, Бетельгейзе, — сказала Холлус.

— Но ведь никто не стал бы переселяться к такой звезде. У неё не может быть населённых планет.

— Мы так и думали! Бетельгейзе — крупнейшая звезда в ночном небе на наших трёх обитаемых планетах; если бы она была на месте Солнца, её внешний слой оказался бы за орбитой Марса. Она гораздо холоднее, чем Солнце, Дельта Павлина или Бета Гидры; конечно, потому-то она и красная.

— И как далеко Бетельгейзе? — спросил я.

— Четыреста двадцать девять земных световых лет отсюда; от Грумбриджа, конечно, примерно столько же.

— Чертовски далеко.

— Всего лишь полпроцента от диаметра нашей Галактики.

— Всё равно, — сказал я. — Не могу представить, зачем им понадобилось посылать туда корабль.

— Нам тоже непонятно. Бетельгейзе — главный кандидат в сверхновые; она непригодна для того, чтобы основать там колонию.

— Так зачем им туда лететь?

— Мы не знаем. Конечно, можно предположить, что корабль летит куда-то по ту сторону Бетельгейзе или что он планирует воспользоваться ею для дозаправки: с внешних слоёв атмосферы разрежённого красного сверхгиганта собирать водород может быть довольно просто. И, конечно, можно воспользоваться Бетельгейзе в качестве гравитационной пращи — получить прибавку в скорости, изменив угол в каком-то направлении.

— Вы не нашли свидетельств того, что население Грумбриджа выслало и другие корабли?

— Нет. Но, если они хоть на чуть-чуть изменили курс и выхлоп больше не был направлен на их планету, мы бы не смогли их засечь.

— Как давно они запустили ковчег? И сколько времени пройдёт, пока он долетит до Бетельгейзе?

— Измерить межзвёздные расстояния непросто, особенно если нет базы для измерения параллакса. Ковчег в пути не меньше пяти тысяч лет — очевидно, в отличие от нас, обитатели Грумбриджа 1618 так и не разработали термоядерные двигатели, способные разгонять корабли до субсветовых скоростей. Но можно с определённостью сказать: они пролетели больше пяти шестых пути до Бетельгейзе.

Холлус помолчала, раскачиваясь туловищем вверх-вниз, как всегда делала, когда была взволнована.

— Том, ты понимаешь, что это значит? Может быть, твоё предположение верно, и на остальных пяти планетах, где мы побывали, их жители загрузили себя в компьютеры. Но обитатели Грумбриджа так не сделали! Они построили корабль, они до сих пор живы. И этот корабль куда медленнее наших; его можно будет перехватить. А это означает, — сказала она и принялась раскачиваться ещё сильнее, — что мы можем встретить ещё одну цивилизацию!

26

Музей закрылся для посетителей в 16:00; сейчас мы с Холлус вновь шли через выставочный зал сланцев Бёрджесс.

— Я заметила, многие из выставленных окаменелостей — гипсовые слепки, — сказала она.

— Ну, некоторые из них настоящие, — ответил я, указывая на сланцы вокруг нас. — Но мы, конечно, обмениваемся с другими музеями — даём им нужный им слепок в обмен на что-то, нужное нам. Или просто покупаем их слепки.

Я остановился и указал вверх:

— Вот этот экземпляр Tyrannosaurus Rex в галерее Открытий — слепок. А Parasaurolophus — самый популярный слепок; мы только что закончили его для музея в Хельсинки.

— Меня эти окаменелости просто завораживают, — сказала Холлус. — Физических слепков мы не делаем, но для интересующих нас объектов создаём голограммы высокого разрешения. — И, немного помолчав, добавила: — Мне позволят отсканировать эти образцы?

— Ты хочешь отсканировать образцы сланцев Бёрджесс?

— Да, пожалуйста! — попросила она. — Это неразрушающая процедура; она никоим образом не повредит самим образцам.

Я почесал над ухом — где некогда росли волосы:

— Думаю, это можно организовать, но… — тут во мне проснулся прижимистый бизнесмен. — Но, как я сказал, мы обычно обмениваем или продаём наши слепки. Что мы получим взамен?

— Предлагаю в обмен аналогичным образом отсканированную библиотеку аналога кембрийского взрыва на Бете Гидры, — немного поразмыслив, ответила Холлус.

Желание торговаться — третья из пяти стадий Элизабет Кюблер-Росс. Этот тип торгов обычно ничего не даёт, но он по меньшей мере научил меня не сдаваться так просто.