Эффект Плацебо (СИ) - Vladi N

— Я всегда наблюдал за тобой. С того момента, как узнал.

Он замолкает. Затем делает очень глубокий вдох, будто готовясь к чему-то тяжёлому. И начинает длинный монолог.

— Я встретил Викторию, когда только начал заниматься тем, в чем верчусь по сей день. У меня были хорошие данные для старта. Что-то вроде Киллиана Хоггарда, — он ухмыляется, а я застываю. — Твоя мать уже была замужем. Но против любви не попрешь, да? Она сама решает, кого и как связать. Я ее любил. Действительно любил. Вики обожала Булгакова, и я подарил ей коллекционный экземпляр "Мастера и Маргариты" с дарственной.

Он видит по моим глазам, что я знаю, о чем он. Удовлетворённо кивнув, мужчина продолжает:

— Моя Победа, она всегда была яркой звездой на моем небосклоне. Но я был беден, Тиффани. У меня не было богатых родителей или положения, которое я мог ей дать. Зато все это было у Итона Барлоу: и деньги, и связи, и репутация. Молодой наследник известной семьи. А я всего лишь пешка в британской мафии. Плебей без рода и племени. И хоть твоя мать говорила мне, что не любила мужа и не хотела жить с ним, как ты думаешь, кого она выбрала?

Сглатываю и опускаю глаза в пол. Если я раньше не поверила бы ни единому слову, то сейчас в моей душе полнейший раздрай, потому что я понимаю, что все, что услышу сегодня, будет правдой.

— Я готов был сделать для этой женщины все и даже больше. Я ее боготворил. Но если для меня она была смыслом, то для нее я был всего лишь молодым любовником. И только.

В его голосе столько неприкрытой горечи, что мне тошно. Мне тошно от того, что я боюсь узнать о женщине, которую, как оказалось, я совершенно не знаю.

— Она сказала, что между нами все кончено. Что у нее будет ребенок от любимого мужчины, и это не я. Меня это признание раздавило тогда. Перекрыло все какие-либо теплые и светлые чувства, мысли, эмоции. Знаешь, когда внутри все выжжено до основания? Вот, тоже самое происходило со мной. Сломанный и выброшенный. Я остался сиротой в четырнадцать, а пришел к местным воротилам в пятнадцать. У меня, наверное, не было шансов стать нормальным человеком. Либо один, но совсем мизерный. Но я не захотел его увидеть.

Он замолкает. А я перевариваю. Перевариваю все, что слышу от совершенно незнакомого мне человека, который является моей семьёй.

— Один раз я пересилил себя и появился на пороге ее дома. Я не верил, что ты его ребенок. До последнего не позволял этой мысли поселиться в воспаленном мозгу. Но Виктория не захотела разговаривать. Зато много чего сказал мне Итон, — мужчина встаёт, достает из кармана пиджака сигару и вопросительно смотрит на меня. — Не возражаешь?

Отрицательно качаю головой, подсознательно желая узнать, что было дальше. Габриэль делает долгую затяжку и выдыхает в сторону от меня безупречные кольца дыма.

— Как мне тогда хотелось сломать этому заносчивому мажору шею. Он смешал меня с грязью под своими ботинками. Чтобы драться не было и речи — Итон Барлоу не мог позволить себе мараться о такое отребье, как я. В отличие от Ричарда Хоггарда, с которым они уже тогда поддерживали тесные отношения, твой… — его передергивает, — отец был брезгливым и высокомерным. А Хоггард, не смотря даже на большее влияние в элите Лондона, оставался крайне простым парнем, готовым помогать, не взирая на социальный статус. И за это я уважаю его семью. Но не делаю скидок, когда мне переходят дорогу. Сейчас не делаю.

Чувствую, как бешено колотится сердце в груди. Тошнота снова подбирается к горлу, а живот скручивает неприятным спазмом. Но я не подаю вида, чтобы дослушать все до конца.

— У меня тоже есть гордость. И очень много. Я ушел. Исчез из их жизни и строил свою империю. Иногда успешно, иногда не очень. Но добился того, что имею, сам. Без помощи влиятельных предков. И каково было мое удивление, когда твой непутёвый папаша спустя много лет стал играть в карты до зависимости. Причем не с каким-то случайным встречным, а с моими людьми. Эта жадная скотина не могла остановиться и совладать с собственными эмоциями. Ну, а мне откровенно доставляло удовольствие давить его в его же дерьме кончиком своих дорогих туфель.

— Так оскорбился, что не погнушался даже отправить своих людей, чтобы избить мою мать? — не замечаю, как перехожу на "ты". — Женщину, которую, как ты говоришь, безумно любил.

— Очередное враньё, — Ривера снова затягивается. На этот раз дым выходит не так эффектно. — Я никогда не запугивал Итона через Викторию. Мне это было не нужно. Он и так готов был наложить в штаны. Трусливый и ненадежный человек. Ее избили не мои люди. Этот идиот умудрился отметиться везде. Проиграть все свое состояние, которое у него не хватило мозгов приумножить. Он просто транжирил деньги, оставшиеся от родителей.

Я вспоминаю нашу жизнь до разорения и понимаю, что Габриэль не лжет. Отец действительно любил красивый фасад, но никак его не подкреплял.

— Я не мог закрыть глаза на то, что произошло. И из-за этого случилась другая глава моей истории, но о ней позже.

Габриэль Ривера медленно достает телефон и что-то набирает на дисплее. Судя по всему, сообщение. А потом снова переводит на меня пронзительный взгляд.

— Итак… Итон Барлоу оказался в огромной выгребной яме. Люди, которым он был должен, давили его со всех сторон. Решили пойти через жену, но проблема в том, что ему уже тогда было плевать на нее. А может и всегда было. Разыграл представление, что твоя мать улетела в Ирландию, хотя прекрасно знал, что все это время ее выхаживали их давние друзья Ричард и Беатрис.

— С чего ты взял, что он знал?

— Потому что твой непутёвый папаша получил прекрасную фотокарточку, где Вики лежала возле забора у поместья Хоггардов, — в этот самый момент единственный раз за весь разговор его выражение лица меняется. Оно искажается от злости. — Там, где однажды оставили тебя. И так не должно было быть. Тот человек поплатился за содеянное.  К ни го ед . нет

Он произносит эти слова, а меня волной какого-то кровожадного удовлетворения топит. Что это твари получили по заслугам.

— Сам же он просто сбежал, подставив вас под удар. Тогда-то я и заинтересовался тобой. Знал, что у них родилась дочь, но никогда не лез дальше, хотя мог узнать все. А после всего случившегося решил понаблюдать. И каково было мое удивление, когда я увидел девочку с потрясающими платиновыми кудрями, как у матери, но с такими же уникальными глазами, как у меня. Это не могло быть совпадением. В тебе нет ничего от этого куска дерьма, Тиффани, — мужчина, наконец, теряет самообладание. С лица слетает маска холодного спокойствия, наполняя его черты страстью и нуждой. — Ты — исключительно мое творение. Моя кровь. Моя плоть. Мой характер. Мои мысли. И насколько я могу судить по своим наблюдениям, это все действительно передалось тебе.

— Ты чужой человек для меня. Я росла с другим, пусть и не настоящим отцом. Но он любил меня.

Его брови насмешливо ползут вверх.

— Из большой любви он поставил тебя на кон, как корову?

Тут же теряюсь. Этот человек не церемонится. Говорит так, что тебе действительно нечем возразить.

— Но если я твоя дочь, зачем все эти многоходовки? Зачем страдания, боль? Неужели нельзя было решить вопрос иначе, вместо того, чтобы превратить последние годы моей жизни в сплошной ад?

Он устало прикрывает глаза. В этот момент в помещение заходит молодая женщина, в руках которой поднос с двумя чашками дымящегося кофе и аппетитные круассаны. Живот на автомате начал урчать, когда учуял еду.

— Благодарю, Сильвия. А теперь оставь нас.

Ривера берет с подноса тарелку с круассаном и протягивает мне. Даже не думаю сопротивляться — вряд ли он захочет меня отравить. Вгрызаюсь в воздушное тесто и чувствую нереальное удовлетворение.

— Такие ли плохие были твои последние годы, Тиффани? Ты снова обрела мать. Нашла любовь. В этом были и свои плюсы, — он делает глоток американо, — просто ты уже больная девочка и должна понимать, что не всегда все на самом деле так, как выглядит. На чем я остановился? Ах, да. Твоя мать знала, кому должен ее муж. Но лично мы с ней так и не встретились. Я передал ей привет через своего доверенное лицо. А она испугалась. Испугалась так, что решила бежать. Потому что понимала, что я знаю о тебе все.