Бой с невидимкой - Александр Александрович Тамоников

не стрелял, – с неизменной гримасой-улыбкой произнес Стась. – Так ведь не докажешь.

Павло Онысько слушал эту перепалку и не сводил взгляда с Евгена Снигура. Но Евген себя не проявлял никак. Он просто стоял посреди хаты и просто-таки до крайнего предела напоминал сейчас неподвижного деревянного идола. Павло подошел к нему и тронул его за плечо.

– Вот, – сказал он, – теперь ты знаешь… А потому поступай, как захочешь. Твое право, твоя воля… И не будет на тебя никакого суда.

– Так, – произнес Евген Снигур. – Так… Вот, подержи-ка…

И он отдал Павлу свой автомат. И безоружным, не зная, куда деть руки, подошел к Стасю. Он ничего не сказал Швайко, даже не взглянул ему в глаза. Он просто стоял напротив него и смотрел куда-то вдаль или, может, сквозь Стася.

– Ну, убивай, – скривился в улыбке Швайко. – Души – голыми руками. Что ж, это совсем нетрудно. Мои-то руки связаны. А только вот что я тебе скажу перед смертью. Все равно, даже если ты меня и задушишь, победа будет на моей стороне. Вечная моя победа над тобой. И ничего ты с этим не поделаешь.

Но и на такие слова Евген Снигур ничего не ответил. Он постоял еще немного напротив Стася, так и не взглянув ему в глаза, затем отвернулся, подошел к Павлу, забрал у него автомат, закинул его на плечо, отворил дверь и молча шагнул через порог.

– Уведите этого, – сказал Павло солдатам и указал на Швайко.

– А правильно я сказал – ловкий ты хлопец! – глянул Стась на Павла. – Вот как ладно все обделал! Жизнью своей не побоялся рискнуть! Если бы ты не был собакой, то я бы тебе сказал, что уважаю тебя. Но ты собака, а я волк. А волки собак не уважают. Ну, ведите меня, псы! Куда хотите! Хоть в свой собачий полон, хоть к ближнему яру. Все равно правда – она одна. И она на моей стороне!

Когда Стася увели, Павло подошел к Луту и спросил у него, указывая на Свирида Зеленюка:

– Перемога – это он?

– Нет, – ответил Лут. – Какой же он Перемога? Его кличут Мельник…

– А Перемога кто?

– Не знаю, – ответил Лут. – Честно говорю, не знаю. Даже не видел его никогда. Только слышал.

– А что слышал? – спросил Павло.

– Что он есть на свете, – ответил Лут. – Где-то совсем близко. Страшный человек, беспощадный. Никого не щадит – ни чужих, ни своих. А приказы отдает через посредника. Только один посредник его и знает.

– А посредник кто? – спросил Павло.

– И его я не знаю, – сказал Лут. – Я получал приказы от моего командира – Улыбки, – он покосился на дверь, куда совсем недавно увели Стася. – Может, он знает?

– А может, ты знаешь Перемогу? – спросил Павло у Свирида Зеленюка.

– Не знаю, – не разжимая губ, ответил старик.

– А посредника?

– Не знаю.

Павло молча постоял, покивал и глянул на молчаливых солдат у дверей.

– Ведите их, – сказал он.

* * *

Ночь минула, над Заболотьем занимался рассвет – неторопливый, размытый, как оно обычно и бывает в здешних краях после ночного дождя. Павло Онысько даже удивился, что рассвет наступает так скоро. Сдается, лишь совсем недавно был вечер, а уже и ночь минула. Ну да оно обычно так и бывает, когда ночь хлопотная и тревожная. В такие ночи время всегда течет по-особенному.

– А где Евген? – спросил Павло ни у кого конкретно, а сразу у всех.

– Здесь я, – ответил Евген из утренней сырой тьмы. – Не заботься обо мне так уж сильно. Что со мной станется? Все плохое в моей жизни уже позади. Теперь уже не будет ничего…

И что тут можно было ответить на эти роковые слова? Бывают в жизни такие моменты, когда никому никакие слова не помогут. Да и где их взять, утешительные слова? Житейские моменты есть, а слов – нет.

– Что, сосчитали убитых и связанных? – спросил Павло у кого-то из милиционеров.

– Сосчитали, – ответил милиционер. – Трое убитых. Шестеро связанных. Это если считать вместе с теми, кто был в доме.

– Уйти кому-нибудь удалось? – спросил Павло.

– Точно сказать нельзя, – пожал плечами милиционер. – Может, кто и ушел. Было темно.

– Ладно, – махнул рукой Павло. – Какую рыбу поймали, такую, значит, и поймали. А какая ускользнула, что ж… Убитых несем до сельсовета. Туда же ведем и связанных. Да смотрите, чтобы никто из живых не сбежал.

– Это со связанными-то руками? – удивился кто-то из солдат. – Да как же тут убежишь?

– Зверь – он и на цепи зверь, – сказал Павло. – Ну, тронулись.

Уже почти рассвело. Пленных болотяныков вели, а убитых несли через село – другого короткого пути к сельсовету не было. Из окон хат, а кое-где и из дворов выглядывали люди. Они смотрели на необычную процессию – кто с осторожным любопытством, кто искоса, кто с удивлением, кто со злорадством. Никаких слов люди не произносили и никаких вопросов не задавали. Да и к чему слова и вопросы? Вот – ночью был бой с болотяныками. Троих убили, шестерых пленили. Тут все понятно и без вопросов. Процессия двигалась по сельским улицам, а люди смотрели и молчали.

Когда до сельсовета оставалось совсем немного, случилось непредвиденное. Стась, до сих пор шедший спокойно и с отрешенным лицом с застывшей на нем улыбкой, вдруг толкнул плечом одного из «ястребков», вторым плечом толкнул другого «ястребка», и тут же сделал резкое движение, будто бы намереваясь бежать. Но он не побежал, а стремительно, по-звериному бросился на шедшего чуть поодаль Свирида Зеленюка. Руки у Стася были связаны за спиной, поэтому он ударил всем телом старика, а когда Свирид Зеленюк упал, навалился на него и вцепился зубами в его горло, как какой-то невиданный, страшный, дикий зверь!

Все произошло до такой степени неожиданно, что никто не успел даже опомниться. Все – и «ястребки» с милиционерами, и взятые в плен бандиты со связанными за спиной руками буквально застыли в немом изумлении. Потом, конечно, «ястребки» опомнились и кинулись к Стасю и Свириду Зеленюку, оттащили Стася от старика… Но было уже поздно. Кровь хлестала из прокушенной шеи Свирида Зеленюка, а сам он корчился в агонии. Несколько мгновений спустя старик умер.

– Ты это что? – подскочил к Стасю Павло Онысько. – Зачем?

Стась повернул к участковому окровавленное чужой кровью лицо. Гримаса-улыбка на таком лице выглядела сейчас настолько жутко, что Павло невольно отшатнулся.

– Зачем? – спокойно переспросил болотянык по прозвищу Улыбка. – Так было нужно. – Он помолчал, облизал языком окровавленные губы и пояснил: – Старик был связным между Перемогой и болотом. Он один знал Перемогу. А теперь Перемогу никто не знает… Ну что ты на