Полынь и мёд - Лина Манило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мама… я пришла… я хотела…
Ксюша пытается оформить мысль, но мама взмахивает рукой, останавливая. Это мне вовсе не нравится, и я прикусываю язык, чтобы не сболтнуть лишнего. Надо для начала понять, что вообще происходит.
Мама же перехватывает удобнее рулон, словно за спасательный круг держится, и мазнув по Ксюше тяжёлым осуждающим взглядом, спрашивает:
– Разве мы так тебя воспитывали, а? Как ты вообще могла, дочь?
Глава 29
Ксения.
– Разве мы так тебя воспитывали, а? Как ты вообще могла, дочь?
Смотрю на маму и совершенно не понимаю, что именно она имеет в виду. Что я такого умудрилась сделать за три дня, чтобы настолько сильно разочаровать родительницу? Меня даже в городе не было!
– Мама, я… – пытаюсь что-то сказать, но мысли упорно отказываются принимать форму связанных между собой слов. Открываю и закрываю рот, а в голове шум, какой бывает, если сломался телевизор.
Перед мысленным взором ярко-алая бегущая строка: «Беги, Ксюша, беги, пока не стало слишком поздно», но я встряхиваю распущенными волосами, отгоняя мираж.
– Это он? – мама указывает рукой на стоящего рядом со мной Романа, а я не понимаю, что она вообще хочет от меня. И от Литвинова. Особенно от него.
Вернее, кажется, начинаю понимать, но только это точно уже ни в какие ворота не влезает.
– Я совершенно определённо он, на женщину, вроде бы, не похож, – пытается разрядить атмосферу Рома, но мама смотрит на него так, словно он, как минимум, снял трусы и встал на голову.
Он-то в чём умудрился провиниться перед ней?
– Если у вас есть ко мне какие-то вопросы, – тихо говорит Рома, а мама удивлённо моргает, – то, пожалуйста, спрашивайте прямо, без намёков. Я не люблю все эти полутона и оттенки смыслов.
Рома отбрасывает дурашливую маску и делает шаг вперёд, нависая над моей невысокой мамой прибрежной скалой. От него абсолютно точно невозможно избавиться – просто мама этого ещё не знает. Если этот мужчина что-то решил, он доведёт до конца. Сам в сторону не сворачивает и другим не позволяет.
Да, мамочка, это не наш безвольный и бесхребетный папа, проводящий всю жизнь, прячась от проблем за газетой.
Мама молчит, крепче вцепившись в несчастный рулон нежно-голубых обоев, и от молчаливого диалога, свидетелем которого становлюсь, мороз по коже. Сейчас, глядя на эту парочку, я готова поверить, что люди способны обмениваться мыслями.
А мне уже ничего не хочется. Честное слово, лучше бы я вовсе сюда не возвращалась – одни проблемы и нервы. Хотя ведь ещё совсем недавно у нас всё было хорошо… или мне просто так казалось, и жизнь уже давно рассыпалась на части, оставив лишь видимость любви? Не знаю, не хочу об этом сейчас думать. У меня впереди много времени на подумать и осознать. Сейчас не хочу забивать этим голову.
– Где твоя спальня? – вдруг спрашивает Рома, а я машинально указываю рукой на дверь справа. – Отлично. Надеюсь, за десять минут управимся. Что забудешь, потом купим.
И уверенно идёт к двери, а мне ничего не остаётся, как пойти за ним. Но я не могу просто сделать вид, что ничего не происходит. Как бы ни пыталась, не получается.
– Мама, ты о чём говорила? Что я сделала? Ты можешь объяснить? И где Света?
Это не праздное любопытство, потому что уверена: без сестры не обошлось. И я засыпаю маму вопросами в глупой надежде хоть сейчас во всём разобраться.
– Ксения, послушай, – вздыхает мама и бросает рулон обоев на пол. Протягивает руку, заправляет прядь волос мне за ухо, а в глазах мелькает тепло. Тепло, которого мне так сильно не хватает. – Нельзя строить счастье на несчастье другого. Твоя сестра всё рассказала мне, я знаю, что между вами произошло, но, Ксюша… так же нельзя.
– Мама, что именно она тебе рассказала? Я не понимаю, какое несчастье?
Мама хмурит брови и делает один крошечный шаг назад, этим на первый взгляд ничего не значащим действием выстраивая стену между нами.
– Дочь, неужели нельзя не врать матери? Разве можно обманывать? Мы же так никогда не поступали, я всегда учила вас честности.
Мамочки, что за бред?!
– Господи ты боже мой! – не выдерживаю, потому что градус глупости мне не пережить. Будто в цирк попала. – Я не знаю, что тебе наплела Света, но почему ты сделала выводы, не выслушав меня? Что за ересь верить одному и не слышать другого? Мы в Средневековье каком-то? Костёр уже разожгли?
Я нервничаю, завожусь, выплёвывая отравленные слова, но не могу уже иначе – не получается сдерживать себя, когда кругом такой хаос и мракобесие.
– Я вижу, в каком состоянии Светлана, и вижу, что ты счастлива, – вздыхает мама, а в голосе осуждение и горечь. – У тебя горят глаза рядом с ним, ты влюблена. Но сестра ведь страдает, разве ты не понимаешь? Она любит этого человека, давно любит. А ты знала об этом, но не остановилась. Разве так можно? Разве так поступают с родными людьми?
Вот как объяснить, что всё совсем не так? Где найти слова, чтобы мама и меня поняла? И, собственно говоря, нужно ли пытаться достучаться до человека, уверенного в своей правоте? Получится ли оправдаться? Вряд ли.
– Мама, оставь патетику и натужную драму, – прошу, слыша, как Рома зовёт меня. – Откуда в тебе столько пафоса? Я задам сейчас один вопрос и всё, больше к этому не вернусь. Ответь мне: ты веришь, что я могла специально и хладнокровно отбить любимого мужчину у своей сестры? Ты действительно в это веришь?
Я всё ещё пытаюсь найти причины остаться. Пусть не в этом доме, а в жизни самых близких людей, но, похоже, их давно уже не осталось. И, наверное, одной мне это ещё непонятно. Но я быстро учусь.
Мама вздыхает и пытается что-то сказать, но я и так всё вижу. Верит. И от этого больно.
– Знаешь, я
