Марк Аврелий. Золотые сумерки - Михаил Ишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, матушка. Я готов увидеться с Клавдией.
— Я рад, что ты оказался разумным и послушным сыном. Поэтому до официального сговора я не буду лишать тебя Марции.
— Кстати, о Марции — Бебий поднял указательный палец. — Как ты посмотришь на то, чтобы я дал ей вольную?
Матидия ответила не сразу. Сначала она прошлась по комнате, потом приблизилась к сыну, взяла обе его руки в свои, заглянула в глаза.
— Вот об этом нам следует поговорить особо. Во — первых, Марция — мое имущество, а не твое. Да, после моей смерти моя собственность перейдет к тебе, но я надеюсь, что смогу одарить ею внуков. Во — вторых, мне кажется, Клавдии вряд ли придется по вкусу, если ты будешь забывать о ней ради Марции. На тебе лежит забота о семье, а не о Марции. Полагаю, как только ты и Клавдия дадите согласие, девчонку следует отправить подальше. Или лучше продать, чтобы быть подальше от соблазна.
Бебий едва сдержался, однако сумел удержать себя в руках. Он перевел дух, потом, как ни в чем не бывало, ответил.
— Нет, продавать ее не надо. Пусть пока будет при доме.
— Нет, Бебий, так не получится. Ты — римлянин, ты должен забыть о ней. Второго удара наша семья не выдержит, ты это понимаешь? Если по городу поползут слухи, что ради рабыни ты отказался от выгодной партии, я этого не перенесу. У меня нет желания быть жестокой, но если ты потеряешь голову, мне придется пойти на крайние меры.
— Матушка, не спеши. Мы договоримся, мы найдем выход. Нельзя же рубить с плеча.
— Я не рублю с плеча. Мне жалко девчонку, но она всего лишь собственность, а речь идет о чести семьи.
— Ты собиралась сегодня остричь ее?
— Почему ты так решил?
— Когда сегодня утром, ты посмотрела на нас… На меня…
— Повторяю, Бебий, я не хочу быть жестокой, но мне придется принять свои меры, если после назначенного срока ты не выбьешь дурь из головы. Насчет волос?.. Я не спешу. Если она нравится тебе с длинными волосами, пусть пока покрасуется, но решение неотвратимо. Ты меня понял.
— Но может, не стоит сгоряча продавать ее. Отошли ее подальше, например, во Флоренцию. Местечко дикое, никто о нем не слыхал. Пусть поживет в деревне.
— Я так и собираюсь поступить, но при одном условии.
— Каком?
— Что ты забудешь о ней и дашь согласие на брак с Клавдией.
— Хорошо.
* * *
На смотрины Бебий пошел с единственной целью познакомиться с Клавдией, приглядеться к ней. Рассудок подсказывал, матушка во всем права. Эта истина была неопровержима, он и не собирался ее опровергать. Девчонка хороша, но как‑то жутко было жертвовать ради нее карьерой, положением в обществе, замкнуться в переделах фамилии, семейного круга, заняться «досугом», как называли подобное времяпровождение философы, намекая, что лучших условий для нравственного совершенствования не найти. Соединись он с Марцией, потом на улицу не выйдешь. Пальцем на тебя будут показывать. Вот еще вопрос — на какие средства совершенствоваться? Это занятие для богатых, а у него пока в карманах негусто. Выгодный подряд, обещанный императором, пока пребывает в сфере платоновских идей.
Такие дела.
Шел и тешил себя надеждой — может, Клавдия окажется покорной, готовой на все ради женитьбы простушкой или, что еще ужаснее, обезьянкой на личико, и он сумеет каким‑то образом совместить и женитьбу, и связь с Марцией. Глупости! При таком состоянии даже обезьяна вряд ли согласится делить мужа с рабыней.
К разочарованию Бебия Клавдия оказалась вполне привлекательной девушкой, не хохотушкой и не жеманницей. Вела себя без присущих женскому племени выкрутасов — была рада познакомиться с юношей, успевшим поучаствовать в сражении и заслужившим награду. Ее мать Секунда отнеслась к Бебию как к родному. Пир, на который он был приглашен, состоялся у дальнего родственника Максимов, и согласно каким‑то сложным подсчетам хозяин даже приходился Бебию Лонгу. пятиюродным или шестиюродным братом.
Вечер тоже удался. Было интересно, кухня роскошная, ложа удобные, гости как на подбор умницы и остроумцы, особенно забавен был модный в ту пору поэт, составитель мимов и, как говорят, баловень императрицы, Тертулл. В конце вечеринки гости начали обмениваться эпиграммами, среди которых был отмечен и стишок Бебия. В награду Клавдия, раздававшая призы, вручила ему розу. Гости рассмеялись, Тертулл поздравил Бебия «с намеком». Когда же тот сознался в своем невежестве и попросил объяснить, что означает этот «намек», молодой человек объяснил, что роза символизирует согласие на начало игры. Глянув на Бебия, он засмеялся и добавил — ну, ухаживания. Ваша игра приятна богам.
Вернувшись домой заполночь, Бебий чуть слышно звякнул бронзовым кольцом, вделанным в левую створку двери. Ему открыл Дим. Бебий знаком показал ему, чтобы тот не поднимал шум и оставался на посту. Стараясь не разбудить домашних, тихо направился в отведенные ему апартаменты. Из своего угла в перистиле выглянул прокуратор Евбен. Сколько Бебий помнил себя, старик всегда на страже. Вот и сейчас выглянул с лампой в руке. Молодой хозяин помахал ему — убери, мол, свет. Старик, кивнул, поклонился, зевнул и прикрыл дверь.
Спальня хозяина представляла собой уютную тесноватую комнату, расположенную на первом этаже родового дома, в левом углу перистиля. Окна здесь были маленькие, забранные густой сеткой. Некоторое время Бебий лежал, закинув руки за голову. Решил было позвать Марцию, потом раздумал.
Лежал, поглядывал на одинокую звезду, чей свет, пробившийся через воздушные сферы, сумел проникнуть и через ячейки металлической сетки. Следил за искоркой, рассуждал сам с собой — завтра служба во дворце, увижу императора. Если поинтересуется, как у него дела, ответит, что готов немедленно отправиться в Сирию.
Он даже сел на постели. Это действительно была хорошая идея. Просто замечательная!.. Сославшись на безотлагательный приказ, можно настоять на том, чтобы Марцию до его возвращения оставили при доме. Сделать строгое лицо и невзначай обмолвиться — таков приказ императора. Поди, доберись до императора, поинтересуйся, было такое распоряжение или нет. Можно даже позволить остричь волосы, чтобы не вызывать нареканий со стороны седовласых римских граждан. Настоять‑то Бебий сумеет, рявкнет так, что стены задрожат. Добравшись до Антиохии, немного выждет, потом улучит момент и заберет девчонку к себе. Там выпросит у матушки вольную.
Он встрепенулся, уже совсем было собрался бежать в другое крыло, взобраться на второй этаж, разбудить Марцию и поделиться с нею надеждой. Потом прикинул — спешить собственно некуда. Сначала следует все хорошенько обдумать, ведь ночь располагает, а день исполняет. Денег у него мало — вот в чем беда. Будь он богач, легче было бы договориться с матушкой. Жаль Клавдию, все‑таки он, как ни крути, произвел на нее впечатление. Эта мысль наполнила его гордостью. Впрочем, что ему Клавдия? У нее отбоя нет от женихов, долго печалиться не будет.
Бебий неожиданно и обречено махнул рукой.
Пустое! Ни под каким видом он не мог связать свою судьбу с Марцией.
Не дано!
Беда в том, что одновременно служить государству и императору и прислуживать рабыне невозможно. Практически несовместимо!
Ему неожиданно пришло в голову, что рано или поздно он сумел бы отыскать приемлемую форму сожительства с Марцией. Такие примеры в Риме были. Он мог бы браковать невест одну за другой, в конце концов, матушка смирилась бы с его безумствами — он знал ее лучше, чем кто‑либо еще. С другой стороны, случись с ним подобный скандал, император никогда не доверит ему выполнение ответственного задания. Высшее общество, офицерский и чиновничий круг оказались бы закрыты перед ним. Кто бы после этого согласился стать его партнером по откупам?
Мягкость, неторопливость, кажущаяся нерешительность Марка — все это видимость. Отец по дороге в замок Ариогеза объяснил ему, что такое стоический мудрец. Это человек, который посредством добродетельной жизни сумел встать над жизнью. Его разум необъятен. Он видит на семь пядей под землей. Его холодность и невозмутимость проистекают по причине страстной любви к людям. Другое дело, что истина в своей божественной полноте им не дана. Они не понимают, что братство и равенство лишь отсвет любви к Спасителю. Но упрекнуть их в этом может только человек столь же добродетельный, столь же мудрый, как и Эпиктет. Любовь Марка к общественному, жажда добра каждому из своих подданных и всему государству в целом замешана на здоровой, ядреной почве Божьего промысла. Его ведущее вынуждает его действовать исподволь, обходными путями, сохраняя на лице божественное равнодушие, потому что люди не выносят, если кто‑то открыто и царственно начинает заботиться о них. Люди начинают дерзить, те, кто похуже, садятся на шею. Глупые и хитрые прибегают к лести, умные смеются. Только достойные принимают заботу государя как должное. Пойми это, Бебий, и служи ему. Без страха и упрека. Все остальное в руках божьих, и не мне убеждать тебя, что существует свет невечерний. Мне свидетельствовать, что истина существует, она ослепительна для закрывших уши, прикрывших глаза. Но ты не ослепнешь, если пойдешь за Марком. Он дурному не научит, он простит, но старайся не поступать так, чтобы возникла необходимость прощать тебя.