Марк Аврелий. Золотые сумерки - Михаил Ишков

— Осторожней, Сегестий.

Появление императора вызвало новый взрыв восторга. Толпа опять начала напирать на преторианцев. Тогда Бебий Лонг направил на них своего коня.

За городом действительно стало полегче. Бебий спешился, пошел рядом с Сегестием.

— Что такой грустный, Бебий?

— Не знаю, что и делать, Германик, — признался молодой трибун.

Так, слово за слово, рассказал тессерарию о Марции, о невозможности жить с ней, о невозможности расстаться с ней, о будущем ребенке, еще не появившемся на свет, но уже обреченном на муки, а может, и на смерть в утробе матери. Одним словом, все не так, все по ухабам.

* * *

Вернувшись из Пренесте, куда через неделю, за два дня до ноябрьских календ прибыла смена, Бебий Корнелий Лонг первым делом зашел в мастерскую Поликтета.

Художник подозрительно замешкался со встречей, вышел к гостю не сразу, при этом заметно робел. Однако на любезности не скупился, сразу, вопреки предчувствию Бебия, продемонстрировал заказчику готовую работу. Бебий бережно взял в руки небольшую, длиной в ладонь и шириной в пол — ладони, изящную, покрытую замысловатой резьбой деревянную шкатулку. Орнамент был, на первый взгляд, грубоват, глубок. Как пояснил Поликтет, в тех вещах, которые часто берут в руки, мельчить нельзя. Детали, финтифлюшки, полутона быстро затрутся. Прорези на предметах обихода должны быть менее изящны, более резки.

Бебий поморщился, глянул на него и попросил.

— Помолчи, а?

Грек тут же примолк. Лонг провел ладонью по крышке лакированной коробочки. Орнамент, как, впрочем, и сам рисунок, был посвящен Флоре, богине весны и цветения, покровительнице ранних плодов и ягод.

По краям шла череда пальмет, увязанных со стеблями, полными листьев и цветочных бутонов. В центре крышки была изображена цветочная россыпь у входа в некую пещеру или грот, за которой угадывалась юная нимфа или, может, сама Флора. Ее лицо было скрыто, из‑за горы цветов выглядывала часть тела — едва очерченная правая грудь и обнаженная до талии, удивительно заманчивая ножка. Такое впечатление, будто богиня, на мгновение выглянувшая из своего укрытия, вновь затаилась в живописном, увитом плющом и самшитом гроте. Само убежище располагалось как бы в самой глубине шкатулки.

Бебий поднял крышку. Поясной портрет Марции занимал всю, чуть вогнутую, внутреннюю поверхность. Мало сказать, что она была хороша, она еще будила воображение. Встрепенувшаяся, чуть повернувшая головку, Марция была запечатлена в тот момент, когда что‑то поодаль привлекло ее внимание. О том говорила угасающая, схваченная в последнее мгновение улыбка, брови чуть вскинуты, в глазах удивление. Боги, что же разглядела она, кого различила? Головка была украшена венком, сплетенном из роз, фиалок и маковых бутонов. Плечи обнажены, грудь прикрыта складками прозрачного, узорчатого хитона.

Поликтет ждал в отдалении. Бебий не заметил, как художник постепенно отходил от него. При этом на лице грека читалось откровенное нетерпение, он потирал сложенные у груди руки.

Бебий не выдержал, воскликнул.

— Здорово! Я доволен. Думаю, и Марции понравится.

Поликтет замер, усмехнулся, затем скривил правую сторону рта, уклончиво пожал плечами.

— Хвала Аполлону. Буду счастлив, если и ей понравится.

Бебий удивленно глянул на бородатого художника.

— Что значит, «если»? — веско спросил он. — Я ее знаю, она любит разглядывать себя в зеркале. Теперь я понял, что ты имел в виду, когда говорил о неувядающей юности.

— Я имел в виду, если увидит. Прикажете доставить заказ?

— Нет. Я возьму с собой. Отряди раба.

— Будет исполнено, господин.

Бебий расплатился с Поликтетом и поспешил домой. Шагал уверенно, местами, особенно там, где мостовая шла под уклон, едва не переходил на бег, а вот по ступенчатому пешеходному проходу, ведущему на Целий, взбежал так резво, что молоденький мальчишка, тащивший торбу со шкатулкой, едва поспевал за ним. Войдя в дом, углом выходящий на пересечении улиц, остановился в вестибюле, приказал носильщику оставить здесь завернутый в бумагу и перевязанный цветной лентой подарок. Затем миновал вестибюль. Евбен, находившийся в тот момент в атриуме, увидев его, поклонился.

— Какая радость. Молодой хозяин вернулся.

Однако особой радости в голосе прокуратора не обнаружилось. Его лицо было угрюмо. Поприветствовав молодого хозяина, он сразу заторопился.

— Пойду предупрежу госпожу.

К немалому удивлению Бебия, другие рабы тоже повели себя странно. Поклонившись, выказав радость, тут же опускали взгляды, старались исчезнуть из поля зрения молодого хозяина. Особенно смутили молодого хозяина две молоденькие прислужницы. Те вообще не подняли глаз. Он остановил одну из подруг Марции, спросил, где девчонка? Та, глядя в пол, ответила, что Марции нет дома. Где же она? Девицу неожиданно бросило в краску. Она вдруг метнулась в сторону и скрылась в подсобке, примыкающей к кухне. Бебий ошеломленно глянул ей в след. Он, ускоряя шаг, пересек перистиль и вошел к матери.

— Бебий, как вовремя ты вернулся! — воскликнула Матидия и предложила сыну сесть. — Сегодня вечером мы отправимся на смотрины к Секунде. Ее родственники соберутся помянуть одного из своих предков. Нас тоже пригласили.

— Матушка, где Марция?

Матидия посуровела, поджала губы.

— Успокойся, Бебий. Возьми себя в руки. Ты уже не мальчик, перестань капризничать.

— Я никогда не капризничал, — ответил Бебий. — Я всегда был послушен и дисциплинирован, но это не значит, что я не хозяин в собственном доме. Где Марция?

— Я не знаю, где теперь девчонка. Теперь меня это не занимает. Пока ты отсутствовал, меня навестил агент одного очень солидного покупателя и предложил продать Марцию. Цена оказалась необыкновенно щедрой — пятьдесят тысяч сестерциев. И что ты думаешь — я сплоховала? Нет, дорогой мой, я сумела довести ее до ста тысяч. Эти деньги уже в доме. Теперь мы прочно встанем на ноги, сможем сыграть свадьбу, как ее когда‑то играли в доме Корнелиев Лонгов. Поверь, этот праздник требует немалых затрат.

— Кто покупатель?

— Я не знаю.

У Бебия перехватило дыхание. Голос дрогнул.

— Ты продала ее в лупанарий?

Матидия отрицательно покачала головой.

— Нет, я получила твердые гарантии, что Марцию приобретают для домашней работы. Ты полагаешь, я испытывала неприязнь к девчонке? Ты ошибаешься, она выросла у меня на глазах…

— Но она же ждет ребенка! — почти выкрикнул Бебий. — У нее будет ребенок от твоего капризного сыночка!..

— Боги, как я успела! — вскинула руки Матидия. — Как я вовремя поторопилась! Чтобы мы делали с твоим ребенком, Бебий? Ты подумал об этом? Нам пришлось бы немедленно продать его, но и эта мера вряд ли помогла. Твоя будущая жена все равно узнала бы об этом. Еще раз говорю, возьми себя в руки. Я не желаю девчонке зла, но так рассудили боги. Перестань безумствовать.

— Ах, перестать безумствовать? Я еще и не начинал! — воскликнул Бебий. — Повторяю вопрос, кто купил Марцию?

— Я не знаю, и это было одним из условий сделки.

Бебий ни слова не говоря вышел из ее комнаты и, гремя оружием, направился к себе. Там уселся на ближайшее ложе триклиния, повесил голову. Потом зычно крикнул.

— Дим!

Мальчишка мгновенно появился в столовой.

— Что‑нибудь знаешь о Марции?

— Нет, господин. Меня и близко к таблинию не подпускали. Сам прокуратор стоял на страже.

— А он знает?

— Вряд ли, господин. Но даже если знает, не скажет.

— Ну, это мы еще посмотрим. Зови его.

Старик остановился на пороге.

— Что угодно господину?

— Ты знаешь, кому госпожа продала Марцию?

— Нет, господин.

— Но ты же стоял рядом.

— Я не слышал, господин. О покупателе и слова не было.

— А если я прикажу бить тебя кнутом, вспомнишь его имя?

— Тогда будет два трупа вместо одного.

— То есть?

— Когда Марцию уводили из дома, она была как мертвая.

— Плакала?

— Ни слезинки. Побелела вся, дрожит, но ушла покорно.

— А кто же второй?

— Я, господин. Тебе придется забить меня до смерти… Я все равно не вспомню. Зачем? Что сделано, сделано. Бебий, помнишь, как я играл с тобой, когда был маленький?

— Помню. Но это разве дает тебе право молчать.

— Я всегда молчал, Бебий. Я и сейчас буду молчать, потому что поверь, я не держусь за жизнь. Мне теперь на этой земле не за что держаться.

Он опустил голову, потом продолжил.

— Марция была моей внучкой. Как я буду без нее? Я наблюдал за вами, и сердце мое не знало покоя. Я предлагал госпоже в первый же день, когда Марция прислуживала за столом, отослать ее в деревню. Она не позволила — сказала, пусть, мол, мальчик натешится. Натешились?

— Ну ты, старый пень! Не забывайся!..