Динамит пахнет ладаном - Евгений Костюченко

— Почему непременно сыном?

— Они же думают, ты погиб молодым.

— Это я-то молодой?

— Тот, кто умирает бездетным, считается молодым. Ты не оставил ни жены, ни детей. Я мог о них позаботиться и хотя бы так исполнить свой долг. Но ты не оставил после себя сирот. Придется отправляться в поход возмездия.

Капитан Орлов знал, что команчи склонны к шуткам точно так же, как и любые другие жители Техаса. У них своеобразное чувство юмора. Например, занимаясь конокрадством, они никогда не развязывают веревку, на которой паслась лошадь. Нет, они ее перерезают, чтобы у хозяина не оставалось сомнений: лошадь не отвязалась сама, не пропала из-за его небрежности, нет, ее нагло увели у него из-под носа.

Джошуа, бывало, разыгрывал его, когда Орлов начинал осваиваться среди индейцев — то приведет ему из табуна необъезженную лошадь, то отправит по следу, ведущему к осиному гнезду. Вождь редко улыбался. Тем больше запомнилось Орлову, с каким смешком Кливленд рассказывал о забавах прежних времен — как пытали пленных апачей, например.

Но сейчас он явно не шутил.

— Объясни мне, кому ты хочешь мстить, — сказал Орлов. — Если ты вернешься из похода без скальпа, как докажешь, что отомстил?

— Скальпы — это игрушки для стариков. О моей мести узнают раньше, чем я вернусь. Мою месть будет видно издалека, Пол, в этом можешь не сомневаться. — Джошуа, вдруг утратив пафос, прикрикнул: — Поверни щит, следи за солнцем! Ничего нельзя доверить! А еще просишься в поход.

— Ты не ответил на мой вопрос. Кажется, я имею право знать, кого ты винишь в моей смерти.

— Мне неприятно слышать, когда ты говоришь о себе, как о мертвеце.

Старик достал из колчана стрелу и попробовал ногтем острие наконечника.

— Почему-то костяные наконечники всегда остаются острыми, — задумчиво произнес он. — А стальные тупятся, если ими долго не пользуешься.

Но Орлов не позволил ему сменить тему:

— И все же, против кого затеваешь поход?

— Скажи мне, Пол, что с твоим заводом?

— Не знаю. Сейчас мне не до него.

— Если хочешь, я могу тебе сказать, что с ним. Директор сдал его в аренду. Я раньше думал, что в аренду можно сдавать только пастбища. Значит, и заводы тоже можно?

— Можно, — спокойно ответил Орлов. — Так обычно маскируют незаконную продажу.

— Вот-вот, все говорят, что твоего директора подкупили.

— Или напугали, — добавил Орлов.

— Хорошо, если так. Хорошо, если твой директор не вор, а только трус.

— Он не виноват в том, что со мной случилось, — сказал Орлов.

— А я не о нем. — Джошуа продолжал разглядывать наконечник стрелы. — Люди говорят, что твой завод теперь принадлежит большой компании. Называется «Стандард Ойл». У этой компании много нефти. А нефть хорошо горит. Мою месть будет видно издалека.

Орлов, устав держать на вытянутых руках тяжелый щит, спросил:

— Из чего делают такие щиты? Что там внутри? Дубовые плашки?

— Нет. Там книги. Книги лучше дубовых плашек.

— Ты снова шутишь? В книгах, конечно, больше магии, чем в дубе…

— Магию даст солнце, если ты будешь держать щит правильно, — ворчливо заметил команч. — А хорошую книгу не берет пуля. Я сам проверял. Застревает. Пол, я вижу, тебе не понравилась моя затея. Да?

— Да, не понравилась. Ты не обязан за меня мстить. Скоро все узнают, что я живой, и вот тогда на тебя точно будут показывать пальцем. Как на клоуна.

Джошуа опустился на землю, скрестив ноги. Его пальцы рассеянно поглаживали рыжий короткий мех колчана. Орлов хотел присесть рядом, но, уловив сердитый взгляд, остался стоять, подставляя щит лучам солнца.

— Но надо же что-то делать, — заговорил индеец. — Нельзя им позволять вытворять такое с людьми. Мы можем отвернуться от зла, можем убежать от него — но оно никуда не исчезнет. Зло можно только победить. С ним надо драться. Лучше погибнуть в драке. Тогда, по крайней мере, для погибшего уже не будет зла. Что же нам делать, Пол?

— Кажется, я знаю, что нам делать, — сказал капитан Орлов. — Идем ко мне. Я должен кое-что спросить у Веры. И тогда я точно скажу тебе, за чьим скальпом мы с тобой отправимся.

Клан, к которому принадлежал Джошуа Кливленд, носил имя «Нокони» — «Странники». И вполне заслуженно. Предки Джошуа отправлялись в такие дальние походы, что возвращались иногда через пару лет. Однажды они пересекли Рио-Гранде и двигались на юг, все дальше и дальше, и никто не мог их остановить. Неизвестно, как далеко они бы зашли, если бы не встретили хвостатых людей, которые жили на деревьях и кидались в них ветками. Когда Орлов услышал эту историю от Джошуа, он понял, что команчи добрались аж до Юкатанского полуострова, потому что только там они могли встретить обезьян.

По сравнению с такими дистанциями переход до Эль-Пасо был для Кливленда просто воскресной вылазкой на пикник.

Он объявил всем, что решил подарить немного своих лошадей родичам, живущим в резервации на мексиканской границе. Собрал небольшой табун и погнал его на юг.

Давно миновали те времена, когда вид кочующих индейцев вызывал тревогу или хотя бы любопытство. И не потому, что к ним привыкли. Наоборот, пути белых и краснокожих пересекались все реже и реже. Белые ездили по дорогам, индейцы двигались по целине. Белые жили в городах, индейцы сбились в резервации. Белые плодились и размножались, индейцы вымирали. В восьмидесятых годах жители Техаса еще слышали порой об индейских бандах. В девяностые об индейцах попросту забыли. Где-то там, на севере, говорят, была какая-то заварушка в шайенской деревне Вундед-Ни. Но здесь, в Техасе, к индейцам относились с таким же снисходительным презрением, как к белым пьянчугам или к мексиканским бездельникам. В общем — как к отбросам цивилизованного общества.

Ни один полицейский патруль, ни один разъезд «Стальной Звезды» не оглянется на проезжающих мимо команчей с небольшим табуном. Даже если на этих индейцев поступит жалоба от какого-нибудь фермера, шериф или маршал не станут пачкаться. Нет, они передадут жалобу в специальную, индейскую полицию, и та уж будет разбираться с нарушителями — если их найдет.

Именно поэтому капитан Орлов счел «индейское» прикрытие самым надежным для безопасного перемещения. Для того чтобы выглядеть, как настоящий команч, ему было достаточно провести на коне пару дней, не умываясь. Солнце и пыль быстро придали коже неповторимый оттенок, а полотняная рубаха и старая шляпа достались Орлову от кого-то из сыновей Кливленда.

Столь же немудреный наряд выбрала себе и Вера, тоже отправившаяся в поход, как ни противились тому мужчины. Женщина настояла на своем. Ее аргумент был прост и неотразим — никто из них не знал, где расположены тайные склады Мэнсфилда, бывшие когда-то ирландскими фермами. А она знала.

Вера знала и многое другое. В пути, коротая время, она рассказывала Орлову о своей войне.

Ей недаром хотелось избавиться от прошлого. В нем перемешалось светлое с темным, да так, что не отделить одно от другого. Проще выбросить.

Она когда-то искренне верила в то, что способна, вместе с товарищами, добиться торжества справедливости, претворения в жизнь простых и очевидных истин — равенство всех перед законом, свобода слова, избираемость властных учреждений…

Самодержавие виделось единственной преградой, и Вере, как и многим другим, казалось — не будь царя, жизнь в России пойдет по иному пути. Да, она была готова положить свою жизнь ради идеи. Но когда Исполнительный Комитет вступил в кровавую схватку, Вера была слишком юна, и слишком далека от боевых структур организации. Когда же партия была разгромлена, молодежь попыталась воссоздать ее, учитывая горькие уроки борьбы. Кто знает, как бы сложилась судьба Веры, если б ее не схватили.

Арестовали ее, можно сказать, ни за что. Как она узнала впоследствии, ее фамилия оказалась в списке, изъятом при задержании курьера «Народной Воли». Тот не слишком заботился о конспирации — вместе с зашифрованными записями в руки жандармов попала книжка с кодовыми фразами. По правилам НВ, эти фразы следовало не записывать, а хранить в памяти. Но правила на то и придуманы, чтобы их нарушать. В результате Вера, вместе с десятком других товарищей, оказалась за решеткой. Выпустили ее довольно скоро, не прошло и трех месяцев. На допросах она играла роль простодушной дурочки, никого не выдала, и была выпущена не без вмешательства отца. Едва оказавшись на свободе, она была переправлена за границу. И здесь она впервые почувствовала неладное.

Средства на поездку Вера Муравьева получила от двух адвокатов, Беренштама и Кальмановича, которые ранее никогда не были причастны к делам «Народной Воли». В Швейцарии Вера стала получать денежную помощь от редактора газеты «Речь» — той самой газеты, которая так язвительно критиковала народовольцев. Правда, конверты с франками ей передавал не сам редактор, а его мамаша — но что это меняет? А конверты были не тощими, и Вера видела, как много денег уходит на содержание эмигрантской братии. Видела она и то, как исчезают многие из боевого подполья. Некоторым ее товарищам объявлялось, что партия в данный момент не нуждается в их слугах, но в нужное время их обязательно известят. И что же? Люди оказывались буквально на улице, без документов, без пристанища, с одной только надеждой на будущее. Но надежда эта таяла быстро, потому что партия никогда не возвращала в свои ряды тех, кого выбросила однажды. Потери же быстро восполнялись новобранцами.