Собрание сочинений в шести томах т.2 - Юз Алешковский

Вот как меня охмуряли.

А тут вдруг приезжает к нам с лекцией Клавка Завзялова. Лекция называется «Коренные противоречия в сельском хозяйстве США». Ну мы за наш век приучены ко всяким «догоним и перегоним», «сияющим вершинам, которые не за горами», к «поступательному напору истории», «неизбежной смерти капитализма» и к прочей муре-завиральщине.

На лекцию насильно загонял колхозников участковый, который при Андропове на повышение в Москву пошел.

– Не пойдете если, – говорит, – хрена с два машину получите картошку вывозить.

Как тут не пойти?… Поддал с дружками и пошел.

А Клавка с трибуны так и просверливает меня глазами своими сексотскими и грудь с края трибуны свешивает, понося грязными словами американских фермеров-кулаков и правительство США.

Фермеры эти, доказывает, служат орудием американского империализма в деле обкармливания рабочего класса и интеллигенции продуктами питания с целью отвлечения их от мировой классовой борьбы. Кроме того, США пользуются временным недоеданием социалистического лагеря и развивающихся стран, которые тратят огромные деньги на защиту священных границ от наступления миллионеров и Пентагона на завоевания революции.

– Ихняя цель, – говорит Клавка бесстыжая, – наполнить наши желудки хлебом и мясом, чтобы на сытое брюхо забыли мы призыв товарища Ленина строить коммунизм на планете и за ее пределами.

То ли от самогонки, то ли от дыма табачного ни черта не понимаю лекцию.

А Клавка вдруг заявляет, что у нас есть секретные данные о том, что Рейген, в плане крестового похода на коммунизм, дал указание платить фермерам огромные деньги за уменьшение посевных площадей. Это, говорит Клавка, есть главное противоречие между колхозами и единоличными хозяйствами. Мы всячески вкладываем капиталы в разные целины, чтобы прокормить строителей коммунизма, а Рей-ген, наоборот, призывает фермеров ни черта не сеять хлеб, чтобы задушить коммунизм голодом…

Встаю с места и возражаю:

– Как же так? С одной стороны, США хочет набить нам брюхо хлебом и мясом, которые мы у них покупаем, а с другой – Рейген пытается задушить нас голодом? Концы с концами не сходятся, товарищ Завзялова…

– Диалектику надо понимать, Зинка Степаныч. По диалектике все концы с концами сходятся. Вы вот возмущаетесь очередями в городе за продуктами. А партия учит, что очереди в стране существуют для того, чтобы в будущем их не было. Милицию и КГБ мы укрепляем по указанию товарища Андропова с целью отмирания карательных органов при коммунизме, когда уже совсем некого будет карать.

Засмеялся я такой лжи и продолжаю не верить, что правительство США платит деньги крестьянам за отказ сеять хлеб.

Сам я не раз прогуливал с похмелья и посевную и уборочные кампании, и деньги мне за это не платили. Но ведь меня призывали сеять, сеять, сеять. Мне наше правительство все уши прожужжало насчет всенародной битвы за хлеб.

– Где же, – спрашиваю, – логика?…

Тут Клавка перерыв объявляет законный. Народ проды шаться повалил из клуба и частушки попеть с бабенками. А Клавка наливает мне воды из красного служебного графина.

– Выпей, – предлагает, – Зинка.

– Кому, – отвечаю, – Зинка, а кому Степаныч.

Но воду пью, оказавшуюся, к моему удивлению, портвейном № 13. Клавка объясняет, что без портвешка лекций читать больше не может, так как большое напряжение нервов и ума требуется в разговоре с несознательным русским народом.

– Скажи, – прошу, – Клавка, всю правду. Неужели фермерам там платят доллары, только чтоб ни черта они не сеяли рожь с пшеничкою и не создавали переизбытка зерна в стране?

Клавка шепчет:

– Сюда иди… за мной, Степаныч… На все вопросы партия даст тебе сейчас могучий ответ… не бойся, дурачок…

Одним словом, двигает меня Клавка под стол президиума, где и обольщает недозволенными методами с применением обещаний назначить сторожем межсовхозной базы, где за полгода можно «Жигуля» купить и домишко отгрохать…

Отвечаю, сопротивляясь насилию, что честный я человек, но правду лишь знать желаю страстно: платят фермерам за недород или не платят. А если платят, то как же понять колхозную нашу систему, где и премии за урожай дают и героев труда вручают с орденами и путевками в развратные санатории, и посадить грозят за развал сельского хозяйства, а хлеб у нас что-то не родится и не родится. У США его покупаем.

Пока вопросы я излагал, Клавка успела снять с меня рабочие штаны и армейские кальсоны с завязками. Я был вынужден покорно вступить в связь с лектором обкома во время перерыва.

Она же начала немного погодя громко скрипеть зубами, кусаться, рычать, взвизгивать и царапать мою спину маникюром. Как тут было не потерять бдительность? Потерял. Я в этом деле заводной, о чем имеются положительные характеристики трех предыдущих жен, данные адвокату Генриетте Шварц.

Во время потери мною бдительности лектор Завзялова подняла истерический крик с хрипом, как это бывает с некоторыми жадными до мужика дамочками.

На эти звуки прибежал участковый с парторгом и активом. Завзялова, поняв, что погорела, притворилась изнасилованной жертвой колхознополового маньяка.

Я был грубо снят с нее и отнесен в голом виде за руки и за ноги в отделение милиции, где меня зверски избили, требуя признания. Завзялова же применила шантаж с целью перевербовки в своего мужа.

Я гордо отказался, так как сам был фактически изнасилован и оболган.

В ту же ночь совершил побег, усыпив дежурного рассказыванием русских народных сказок.

Конечно, я понимал, что покоя мне не дадут карательные органы вплоть до коммунизма, когда они якобы сами собой отомрут. Путь у меня был один: разрушить ложь Зав-зяловой по всем статьям.

Срочную службу проходил я на священной границе СССР с Турцией. Досконально знал систему патрулирования и перепады напряжения бдительности у личного состава погранслужбы.

В праздники у нас бежать или нарушить границу трудновато, хотя можно. Потому что халтура имеется даже в таком деле, как охрана границ СССР. То под балдой ходишь-бродишь с овчаркой. То дрыхнешь под кустиками с открытыми пристальными глазами. То онанизмом задумчиво занимаешься из-за неимения женского пола на заставе, кроме казенных офицерских женушек. До того дошли мы с дружком Гоглидзе однажды, что хотели на Седьмое ноября в бардак турецкий сбегать и купить там девушек за десять ворованных на кухне банок тушенки.

Но Гоглидзе вовремя сказал, что турки свинины не едят и выйдет заминка.

Очковтирательство имеется также на границе. Командир заставы приказывает, бывало, огонь открывать вверх короткими очередями и собак дразнить, чтоб шибче лаяли. Потом отчет пишет о попытке группы идеологических контрабандистов принести через священную границу антисоветскую литературу различных отщепенцев-невозвращенцев. Группа, мол, была отогнана неприцельным огнем. Захвачена книжная продукция в количестве 3000 страниц, включая портреты Солженицына…

Нас, понятное дело, на фоне знамени части фотографируют и письма пишут родителям с благодарностью за своевременное рождение бдительных и бесстрашных парнишек. Тушенкой свиной премируют, которую мы и отправляли в родимые места, где о мясе в магазинах забывать стали.

Короче говоря, человек я отчаянно бесстрашный. Бегу на юг, одолжив у каждой из бывших жен по триста рубчиков под обещание возвратиться для новой семейной жизни.

Пробираюсь безлунной, мрачной ночью в район дислокации родной заставы.

Ветер. Дождь мелкий с тоской серой. В такую ночь бешеного диверсанта за большие деньги из Пентагона не выманишь. Не пойдет – хоть ты ему за вредность путевку в дом отдыха киноартисток предлагай…

Лежу в знакомой ложбинке. Английские слова про себя повторяю. Учили мы их с Гоглидзе, когда бежать хотели в Техас, где, говорят, большие деньги нефтяникам платят.

Сутки пролежал. Сухарики жевал с витаминами. Наконец Гоглидзе показался с кобелем Валетом. Завизжала собака, унюхав сухарики. Жрать ей хотелось круглые сутки, потому что Гоглидзе часть мяса из пайка собачьего на шашлыки пускал.

Ласково подзываю дружка и собаку. Расцеловались на радостях. Тут я еще раз отвергаю категорически попытку прокурора пришить мне обвинения в гомосексуальных связях с Гоглидзе. Лобызаются же чуть ли не еженедельно члены политбюро друг с другом на аэродроме? Лобызаются. Что же вы им не шьете педерастию?

Так и так, говорю, Валико, дорогой кацо, сбегать мне необходимо туда-обратно на полгодика. Ко Дню пограничника вернусь, даст Бог. Виски принесу тебе и машинку такую хитрую из Нью-Йорка, которая девушку заменить может в суровом дозоре. И прочую порнографию не забуду. Выручай.

Думать начал Валико. Долго думал. Потом говорит:

– Иди, Зинка, кацо, но принеси мне две машинки напряжением 220 вольт. Одна у меня здесь лежать будет, а другая в казарме. Кроме того, достань мне в ЦРУ десять портретов Сталина. Пошлю на родину. Там они идут сейчас по 100 рублей штука.