Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов

от нормы, но принимались меры к сокращению ее. Было приказано исчислять процент допускаемых в университет евреев не по общему числу еже­годно поступающих студентов, а по каждому факультету в отдель­ности: этим хотели сократить число юношей, поступавших преиму­щественно на медицинский и юридический факультеты, так как про­чие факультеты (историко-филологический и физико-математичес­кой) не обеспечивали еврея соответствующей учительской должнос­тью. Озлобление министерства просвещения против еврейской мо­лодежи официально объяснялось теперь участием некоторой час­ти ее в студенческом революционном движении: «происходившие в конце 90-х годов в высших учебных заведениях беспорядки сви­детельствовали, что виновниками таких беспорядков в значитель­ной мере являлись лица нерусского происхождения» (циркуляр 26 мая 1901 г.). Жертвою студенческих волнений сделался и министр Бого­лепов, пытавшийся усмирить бунтующих студентов отдачею их в солдаты: он пал от выстрела русского террориста Карповича. Его преемник генерал Ванновский (1901-1902), старавшийся успокоить волнующуюся молодежь «сердечным попечением», относился бессер­дечно только к евреям. Ввиду фактического превышения еврейской нормы во всех университетах он приказал временно сократить при­ем евреев, установив для них следующую норму: 2% для столиц (вме­сто прежних 3%), 3% для университетов вне «черты оседлости» (вме­сто 5%), 7% для «черты» (вместо 10%). Были усилены ограничения при приеме в гимназии, реальные и коммерческие училища, и тыся­чи детей оставались ежегодно за порогом школы. Несчастные дети готовились дома к вступительному экзамену и выдерживали его отлично, но им говорили: вы поступить не можете, для вас вакан­сии нет, в то время как хуже выдержавшие экзамен русские дети охотно принимались. Характерно, что в деле избиения младенцев школьного возраста в России соблюдалось фараоновское прави­ло: «всякого мальчика топите, а девочку оставляйте в живых». В жен­ские гимназии еврейские девочки допускались по закону без огра­ничений, и только на практике юдофобское начальство затрудняло прием их. Очевидно, мужское образование, дававшее возможность евреям конкурировать с христианами в области свободных про­фессий, больше беспокоило законодателей, чем салонное женское образование.

Еврейская молодежь, оставшаяся за дверьми школы, не могла, конечно, питать добрые чувства к режиму, коверкавшему ее жизнь. Раздраженные «экстерны», из года в год сдававшие вступительные экзамены в разные классы гимназии и не принятые туда, таили в душе ненависть к российскому деспотизму. Огромная рать юношей и де­вушек, не попавших в высшую школу, наполняли университеты и специальные высшие школы за границей — в Германии, Швейца­рии, Франции, Бельгии и Италии. Значительная часть этой молоде­жи возвращалась потом на родину достаточно подготовленною в участию в революции. Этого добилось своими жестокостями прави­тельство, которое смысл своего существования видело в борьбе с ре­волюционными идеями.

Неизбежным следствием юдофобской политики правительства и бессовестной травли евреев в реакционной прессе было погромное настроение в низах русского народа. Видя это непрерывное третиро­вание евреев как преступников, лишенных «прав состояния», видя «облавы» на незаконно проживающих, издевательства над еврей­скими детьми школьного возраста, русское население проникалось убеждением, что искоренение еврейства — дело высокопатриотичес­кое, приятное царю и властям. В связи с обычными экономическими и национальными столкновениями такие представления должны были вылиться в погромные действия. В конце 90-х годов на юге Рос­сии снова мелькнула зловещая тень 1881 года. 18 и 19 февраля 1897 г. в м. Шполе (Киевской губернии) произошел погром, описанный в официозной газете «Новое время» так: «В три часа пополудни гро­мадная толпа крестьян нахлынула в наше местечко и разгромила в пух и прах магазины, дома и товарные склады, исключительно при­надлежащие евреям. Множество богатых магазинов, мелких лавочек и сотни домов опустошены толпою. Шпола, славившаяся своей цве­тущей торговлей в благоустройством, представляет теперь картину опустошенного неприятелем города. Беспорядки были несомненно подготовлены заранее. Местные евреи знали о предстоящей беде за четыре дня и говорили об этом становому приставу, который, одна­ко, успокоил их, говоря, что ничего не будет». Спустя два месяца (16— 17 апреля) такой же погром произошел в местечке Кантакузенке, Херсонской губернии. В обоих городках появились губернаторы с отрядами войска уже по окончании буйства, арестовали многих, предали суду. Суд по обоим делам приговорил свыше 60 человек к тюремному заключению от 8 до 14 месяцев. Один из осужденных, украинский мужик, выразил свое недоумение по этому поводу в следующих словах: «Казали, що можно бить жидив, алы же воно брехня».

Большой «пасхальный» погром, длившийся три дня (19-21 ап­реля 1899), был допущен в портовом южном городе Николаеве. Тол­пы буянов в несколько тысяч человек громили еврейские магазины и квартиры, уничтожали и грабили имущество, а полиция и казаки оказывались «бессильными». На третий день из окрестных дере­вень двинулась в город десятитысячная толпа крестьян на теле­гах, чтобы увезти награбленное имущество, но она опоздала: ка­закам и солдатам был дан приказ прекратить патриотический спек­такль и разогнать участников. Раздраженные крестьяне, возвра­щавшиеся домой с пустыми телегами, разрушили за городом ев­рейское кладбище, а затем рассеялись по уезду и устроили погромы в селениях. В еврейской земледельческой колонии Нагартав были разрушены и разграблены все дворы и уничтожены сельскохозяй­ственные орудия. Русский крестьянин разорял еврейского. В сосед­них колониях физически сильные евреи отогнали злодеев. На этот раз из Петербурга получился приказ приостановить погромное дви­жение. В то время открывалась международная конференция в Гааге (18 мая н. ст.), созванная по почину русского царя для обсуждения вопроса о сокращении вооружений. Естественно было подумать при этом о разоружении погромных банд во владениях царя, надевшего маску миротворца.

Для полноты картины недоставало еще ритуального процесса, и он явился. То было дело Блондеса в Вильне. Польская служанка в парикмахерской Давида Блондеса, ставшая орудием в руках суе­верных и злонамеренных людей, выбежала в одну мартовскую ночь 1900 года на улицу с криками, что хозяин причинил ей рану с целью выцедить кровь. Сбежавшиеся христиане, увидев царапины на шее и руке служанки, избили Блондеса. Мнимого преступника заключили в тюрьму, и следственная власть долго доискивалась нитей преступ­ления. Суд в первой инстанции признал наличность поранения, ос­тавив в стороне ритуальный мотив, и приговорил Блондеса к тюрем­ному заключению. Защитник Блондеса (известный адвокат Оскар Грузенберг) подал кассационную жалобу с целью рассеять ту­ман ритуальной легенды, окружавший это дело, и добился успеха: Сенат вернул дело для нового рассмотрения в Виленский окруж­ной суд, который, выслушав ученых экспертов и блестящие речи защиты, вынес Блондесу оправдательный приговор (февраль 1902). Узник был освобожден, и кошмар «ритуальной дрейфусиады» на время рассеялся.

§ 22 Внутренний кризис (1881-1897)

Катастрофы начала 80-х годов застигли передовое еврейское общество врасплох. Еще живы были в интеллигенции впечатления недавней «эпохи реформ»: первые шаги правительства Александ­ра II по пути эмансипации, дружеские призывы русских либералов, светлые надежды на обновленную Россию. На скупые дары власти еврейское общество ответило чрезмерным порывом