Прибытие - Евгений Ильичёв

Либо бежать, либо стрелять. Запуск двигателей лишил нас мобильности, но выстрел из плазменной пушки лишил нас еще и заряда батарей, на которых работал наш антиграв. Теперь мы дрейфовали в воздухе над незамерзающим озером, а трупы двух медведиц служили нам надежным якорем. Через сутки, когда обесточится антиграв, мы просто рухнем в воду. Какое-то время мы, конечно, продержимся на плаву, корабль все же сохранил герметичность, но нам от этого было ни тепло, ни холодно. Вернее, было именно что холодно, поскольку без электричества мы все околеем меньше, чем за час.

Я видел эту ситуацию несколько иначе. Не запусти мы двигатели, разъяренный медведь смял бы нас, как консервную банку. И даже если бы Козырев успел выстрелить из плазменного орудия и убить хищника мгновенно, три беснующихся под нами самки завершили бы начатое, и нам все равно пришла бы крышка.

— Герман, — повторила Мария — что означали твои слова «доверься мне»?

Я молчал. А что тут скажешь? Интуиция? Догадка? Смутные подозрения? Мне самому нужно было время, чтобы пораскинуть мозгами, о чем, собственно, я и попросил Марию.

Кстати, как-то быстро она превратилась в нашем экипаже из нежданного гостя в одного из руководителей группы. Харизмы, конечно, ей не занимать, но среди нас были люди старше как по возрасту, так и по званию. Но сейчас времени на споры у нас не было. Я действительно лихорадочно думал. Ведь в тот самый, критический момент у меня эта мысль вертелась буквально на языке, а сейчас я не мог ее даже четко сформулировать. Боялся показаться глупым. Боялся стать причиной нашей гибели. Опять, черт подери, я в положении виновного! Опять я должен решать, как поступить, чтобы выжить. Вот зачем меня послали с этим десантом? Ведь именно от этого я бежал с Земли триста лет назад и именно этого опасался, когда Орлов назначал меня главным судебным органом всей планеты.

Ладно, нужно было собраться с мыслями. Думай, Герман, думай! Как ни странно, мне помог наш доктор Боровский. Он, видя мое замешательство, словно невзначай начал рассуждать вслух:

— Когда я был еще студентом, наш профессор в спорных и трудных ситуациях предлагал нам разговаривать.

— О чем? — угрюмо поинтересовался я.

— Да ни о чем. Просто говорить друг с другом. Можно было не только говорить, но и спорить. Это даже приветствовалось. Мы порой до хрипоты кричали друг на друга на парах у этого профессора. Когда люди кричат друг на друга, они подсознательно продвигают свои истинные мотивы. Они пытаются докричаться до своих оппонентов, донести до них свою точку зрения. Распаляясь, они теряют над собой контроль и в итоге говорят то, что вертится у них в подсознании.

— Да, я слышал о таком приеме, — кивнул я. — Некоторые следователи так ведут свои дела. Они нарочно издеваются над свидетелями, допрашивая их максимально подробно, переспрашивая и перепроверяя по нескольку раз одни и те же утверждения. В итоге нечистые на руку свидетели или даже преступники не выдерживают давления и, выйдя из себя, прокалываются на каких-то мелочах. Но я не думаю, доктор, что в сложившейся ситуации будет уместно друг на друга орать.

— Ну почему же? — искренне удивился доктор. — Мария уже своим напором вынудила нас начать этот диалог.

— Диалог начали вы.

— Да, но ее выпады в вашу сторону почему-то сильнее подействовали на меня, — со смехом признался геолог. — Я начал говорить лишь для того, чтобы разрядить ситуацию. У меня, видимо, такой защитный рефлекс — болтать в сложных ситуациях. Когда вы пропали в этом самом озере три дня назад, я болтал, не умолкая. Спросите любого.

— Вы правы, это ваша защитная реакция, доктор. Я тоже болтал сам с собой, когда оказался в ловушке.

— Было страшно?

— Нет. Мне странным образом было плевать на себя самого.

— Были в шоке от потери напарника? — догадался Козырев, внезапно решив поучаствовать в нашем разговоре.

— Да. Я чувствую свою вину за случившееся, — признался я.

Тут Мария сменила гнев на милость и тоже вставила свои пять копеек в разговор:

— Мы все знаем, что вашей вины тут нет, Герман. Это случай. Трагическая случайность, которая нас всех многому научила.

— И дала нам новую пищу для размышлений, — подхватил Ковалев.

Все уставились на него. Егор развел руками и, изумленный, спросил:

— Что? Только меня удивил рассказ Германа о таинственной светящейся пещере и голом подростке?

Собравшиеся потупили взгляды. Я вслух прокомментировал:

— Думаю, мои коллеги не придали этому рассказу должного внимания, решив, что мне все почудилось.

Никто не возразил мне, тем самым подтверждая мою догадку. Я улыбнулся и посмотрел на Ковалева. Егор открыл от изумления рот:

— Серьезно? Ребята, вы серьезно? У нас на борту один из лучших медиков нашего времени, и вы не верите его словам?

— Успокойтесь оба, — примирительно ответила Мария. — Мы не говорили, что не верим. Мы лишь знаем, что нашему Герману пришлось пережить сильный стресс, и доказательств его словам нет, поскольку выловили мы его из озера без скафандра. Все записи и телеметрия остались на дне.

Егор ухватился за эту мысль:

— Кстати, а не это ли и есть доказательство?

— Что именно? — не поняла Мария.

— Вы когда-нибудь пробовали снять скафандр в невесомости?

Мария покачала головой.

— А под водой, когда на глубине на каждый сантиметр твоего тела давят тонны воды, буквально впечатывая тебя в дно?

Все смотрели то на Ковалева, то на меня. Видно было, что Егор посеял сомнения в головах присутствующих, и он решил развить свой успех:

— Между прочим, с герметичного скафандра вообще нельзя шлем снять! Я уже молчу, что это физически невозможно сделать под водой, не имея опоры для ног. Нет, господа, Герману не почудилось. Пещера, которую он описывал, реальна! И она находится прямо под нами!

— Что ж, — призналась Мария — доводы убедительные, спорить не имеет смысла. Но что это нам дает?

Как ни странно, но идея доктора Боровского действительно принесла свои плоды. В споре родилась истина. Наконец я четко мог сформулировать то, что мне не давало покоя на подсознательном уровне уже несколько дней.

— А то, — сказал я — что в этой пещере скрыты все ответы. И, скорее всего, там мы найдем и топливо для «Ермака».

— Поясните! — потребовала Мария.

— Меня сразу кольнула фраза Саши Репей о том, что им с Болотовым пришлось повозиться с очисткой сырой нефти, прежде чем заняться ее перегонкой.

Молчавший до этого времени первый пилот встрепенулся и подтвердил:

— Да. Мы сначала отделяли саму нефть от воды.

— От какой воды, Саша? — уточнил я.

— От соленой…

И тут всем стало ясно, куда я клоню.

— Постой-постой, Герман! — воскликнул Ковалев — Хочешь сказать, кнес нефть откуда-то отсюда добывал?

Я развел руками.

— Ну, судя по всему, отсюда. Либо же в округе есть еще какое-то озеро с соленой морской водой.

— Так чего же мы ждем? — воодушевилась Мария. — Давайте изучим эту грязную лужу!

И закипела работа. Первым делом мы опустили в воду гидроакустический локатор и провели сканирование воды. После доводов Ковалева о том, что шлем под водой снять невозможно, никто уже не сомневался в правдивости моего рассказа, но после сканирования вся пещера предстала перед нами, как на ладони, и мы воочию увидели те два резервуара с водой, о которых я рассказывал. Первый был нашим озером, второй был вновь полупустым. Видимо, после сброса воды, который и вынес меня тогда на поверхность, вторая пещера вновь заполнилась воздухом. Давление воздуха уравнивало давление воды из первой пещеры, и получившийся таким образом воздушный карман вновь позволял нам исследовать вторую.

На этот раз со мной было решено отправить Чака Ноллана. Второй наш десантник, Сергей Козырев, после этого решения сильно расстроился, поскольку не хотел оставаться не у дел, но ему с его габаритами в узкую пещеру путь был заказан. Ковалев тоже пытался выдвинуть свою кандидатуру, но, как и с походом к кнесу, я высказался против этой идеи. На «Ермаке» должен был оставаться командир. Позволить ему пойти вместо себя я также не мог, поскольку единственный из присутствующих уже бывал в пещере и знал дорогу к люку. Мария же не изъявила своего желания искупаться, да я, собственно, и не настаивал. Очевидно, что в узкой пещере не будет места развернуться троим.

— Сколько у нас времени? — спросил я у Марии.

— Антиграв сожрет остатки