Кавалер Золотой Звезды - Семен Бабаевский

А вот еще стоит торчмя, упираясь в небо, утес из желтого известняка. Срез у него от вершины до подошвы ровный, точно кто-то одним взмахом сабли отсек вторую его половину, которую давно размыла и унесла река, и весь этот срез теперь рябит норками, как стена крепости бойницами. Всю могучую грудь утеса источили птицы, образовав на ней свой шумный город. Над утесом тучи щуров, — они то стаями взлетают ввысь и, описав дугу, с разгону влетают в норки, как пули в мишени, то стрелой вылетают из норки и сверлят воздух, чертя на синеве неба такие причудливые круги и линии, что рябит в глазах… Лодка кажется щепкой у ног этого великана — она проплывает вдоль стены, а вверху поет такой оглушительный птичий хор, что кажется — в эту минуту весь мир объят одним этим разудалым щебетанием.

— И до чего же крикливая птица, — заметил Прохор, глядя в небо. — Пужануть бы по ним из берданки…

Вот и утес позади. Мимо прошли холмы, покрытые кустами терна, бузины, низкорослым карагачом, и вдруг горы раздвинулись, и река потекла по долине — в зелени и в солнечном сиянии. На ее левом берегу — станица. Широкими кварталами растянулась она вдоль Кубани. Сады, местами тронутые желтизной ранней осени, подходят к самой воде, и с лодки хорошо видны ярко-желтые, точно облитые медом, ветки с созревшими яблоками. И за садами стоят дома, прячутся в зелени улицы. Где-то стучит мотор, — видимо, поблизости находится мастерская МТС. К берегу тянется узенькая, поросшая бурьяном улочка. Она обрывается у некрутого спуска, ведущего на отлогий и каменистый берег. Мальчуганы поят коней, купаются. На камнях стоят две бабы и стирают белье, подобрав подолы юбок выше колен. Заметив сплавщиков, они распрямляют спины и, приложив щитком ладони к глазам, с любопытством смотрят на плывущих в лодке людей. Пристальные их взгляды точно говорят: да кто такие эти люди? Откуда они? Почему плывут мимо нашей станицы?

— Здорово булы, казачки! — крикнул Прохор.

— Здоров, колы не шутишь!

— Подплывайте к нашим берегам!

— Эй, люди добрые, откуда вы?

Бабы еще что-то кричат, машут руками, но вода, плескаясь о борта лодки, заглушает их голоса… А река уже сделала дугу, и Варе показалось, что станица закружилась и перебежала на другой берег.

— Гриша, — сказала она, обращаясь к Грицько, — посмотри, где станица!

— А она там, где и была, — ответил Грицько, занятый веслами. — Это ж река завернула…

Сады, хутора, улочки, подходившие к воде, скрылись. На гористом берегу лежали кошары, серой тенью двигались по взгорью овцы, на перекате стояли коровы, зайдя по брюхо в воду и отбиваясь от липких оводов мокрой метелкой хвоста.

За все это время сплавщикам ни разу не попадались застрявшие в пути бревна. Обычно бревна плыли то впереди лодки, то сзади, а то и рядом с бортом, так что Прохор мог похлопать по мокрому стволу и сказать: «Плыви, браток, плыви». Прохор был доволен. «Хорошо идет лес, — подумал он. — Воды много, вот он и несется курьером».

Плыть в лодке было куда приятней, чем возиться с застрявшими бревнами. Однако вскоре спокойному путешествию пришел конец. Отплыв от станицы, они увидели за поворотом, в широком озерке стоячей воды, около десятка бревен — они прибились к берегу и не могли сдвинуться с места.

— А, вот они где! — сказал Прохор. — Давай, Грицько, к берегу.

Лодка причалила к берегу. Первым выскочил на землю Прохор, за ним Степа. Грицько отвязал багры и сбросил их на камни. Прохор подошел к бревнам, держа наизготове багор.

— Ага! Вот вы где! — повторил Прохор, обращаясь к бревнам. — Значит, решили отдохнуть? Дорога дальняя, и вы, голубчики, приморились. Надоело плыть? Ай, стыдно, стыдно… А мы вас вот так, вот так — багром да в бок, да по затылку. Идите на быстрину… Степа, Грицько, а ну, подсобляйте! Сперва мы проводим этого толстяка. Ишь какой гордый! Иди, иди, чего гордишься? Пошел… Теперь этих приглашай…

Бревна вышли на быстрину и поплыли по течению. Следом за ними ушла и лодка. Прохор повеселел еще больше. Закручивая усы, он всматривался в берега, и как только замечал в затоне бревно, тотчас приказывал Грицьку подгонять к нему. Не сходя на берег, он выталкивал бревно из затишка, называя его самыми ласковыми словами. Одно длинное бревно он почему-то назвал «гусочкой», толкнул его багром и сказал:

— Вот так и плыви, дурочка!

Толстую сосну, так застрявшую в корчах, что ее с трудом оттуда вытащили, Прохор вначале назвал «чертом полосатым», а когда дерево уже ласкалось у борта лодки, гнев у Прохора прошел, и он, поглаживая рукой жесткую мокрую кору, сказал:

— Ах ты кабанчик эдакий! Ну, маршируй, маршируй, стервец!

— Какой же это кабанчик? — заметила Варя.

— А твое дело здесь, дочка, десятое, — сердито проговорил Прохор. — Ты лучше подумай, как нас обедом накормить.

Однако вскоре Прохор забыл не только о еде, но и обо всем на свете. Опытный глаз старого молевщика еще издали заметил подозрительную темную массу на воде, как раз на крутом повороте Кубани. Сердце у Прохора дрогнуло. Когда же лодка подплыла ближе, все увидели скопление бревен. Бревна сбились в угол, как стадо испуганных овец, запрудили собой половину реки. Вода ревела, рвалась на залом и всей своей тяжестью сжимала, прессовала бревна. Иные из них, не выдерживая натиска воды, становились вертикально, как мачты на корабле, иные упирались носами в берег, иные садились на дно. По залому с баграми бегало человек пять молевщиков. Среди них Грицько узнал Митьку Кушнарева. «От этого Артиста никуда не уедешь», — горестно подумал он, широко взмахивая веслами.

— Ну, хлопцы, — с тревогой в голосе сказал Прохор, — мирная наша дорога кончилась. Подруливай, Грицько, начнем разбирать залом… А то, я вижу, тут без нас ничего не сделают… Ай-я-я-я!.. Вот это кабанчики, чтобы их черти съели!

— Обед варить? — спросила Варенька, когда они сошли на берег.

Прохор только махнул рукой и, подымая багор, торопливо пошел к затору. Следом за ним побежали Степан и Грицько.

Митька Кушнарев с измученным и злым лицом, с потеками пота на щеках подошел к Прохору.

— Как же это вы прозевали? — с упреком спросил Прохор. — Давно реку запрудило?

— С утра бьемся и ничего не можем сделать, — сказал Митька, глядя в землю. — Хоть зубами грызи.

— Эх ты, а еще сапер, — упрекнул Прохор. — Ну, ничего. Мы еще повоюем. А ну, все за мной! — скомандовал он и первый побежал по шатким бревнам на край залома.

В этот день дежурившие на «Медведе» Петро и Антон еще с утра заметили на реке перемену — лес плыл все реже и реже, а к полудню его и вовсе не стало. Семен стоял на обрыве и озадаченно смотрел на блестевшую гладь воды. Он не знал, что и подумать. Если это конец сплава, то Сергей давно предупредил бы их или сам приехал. «Нет, наверно, что-то случилось», — подумал Семен и послал Никиту Мальцева на разведку вверх по течению.

Никита вернулся с нерадостной вестью. Он подбежал к Семену и, с трудом переводя дыхание, сказал:

— Затор… Там… на изгибе.

В лагере у скалистого обрыва осталась одна Анфиса. Петру и Антону было приказано не покидать белый камень. Братья Фоменковы, Никита и Семен, вооружившись баграми, побежали не по дороге, идущей в обход горы и удлиняющей путь наполовину, а напрямик, через высокий и крутой перевал. Пробирались по каменным выступам, сквозь густой и колючий кустарник. Когда взобрались на вершину, то внизу увидели изгиб реки, сплошь запруженный лесом, лодку, причаленную к берегу, и молевщиков, уже работавших баграми у края затора.

— Ого, сколько здесь людей! — воскликнул Семен.

— Да вот и Прохор! Откуда он взялся? — Афанасий сложил у рта ладони ковшиком и крикнул: — Про-о-о-хор! Э-ге-ге-гей!

Снизу, точно эхо, донеслось:

— Ого-го-го-го!

— Бежим! — крикнул Семен.

Разборка залома — трудная и опасная работа. Гонимый потоком, лес сбился в кучу, сплелся, запутался так искусно, что разобраться в этом сплетении, найти нужные концы, чтобы потом развязать весь узел, — дело не простое. Лежащая на воде стена бревен покачивается, как понтонный мост, а у берега она плотно прижата и местами уже сидит на дне. Вода с такой силой сдавливает бревна, что они глухо потрескивают и на них лущится кора.

Разборкой руководил Прохор. Ему во всем беспрекословно подчинялись молодые молевщики. По его указанию они сплавляли по течению одно бревно за другим. Через некоторое время натиск воды уменьшился, и весь плот, почуяв свободу, зашатался. В углу, ближе к быстрине, где стоял со своей бригадой Семен, откололся огромный кусок залома. Тут надо было не упустить и минуты, чтобы сильно толкнуть бревна, направить их на быстрину, — в этом был ключ к успешному разбору всего залома. Семен это хорошо понимал.

— Хлопцы! — крикнул Прохор. — Ударьте баграми!

Семен первый кинулся к отколовшемуся плоту и с разбегу, как копьем, ударил багром. Образовалась неширокая прогалина, в ней бурлила вода. Бревна отошли еще дальше и потянули багор, глубоко вонзившийся в мокрое дерево. Семен хотел вырвать его, потянул к себе, но под ногами у него зашаталось бревно, он потерял равновесие и сорвался в воду. И в тот момент, когда он, схватившись за ствол, поднялся по пояс и подал руку подбежавшему Афанасию, вода сзади него приподняла большое бревно; оно покачнулось и ударило Семена в затылок… Семен упал. Его подхватил под руки Афанасий… Семен еще помнил, как бревна, гонимые водой, тронулись с места и сдавили ему обе ноги ниже колен, но боли не почувствовал… Он потерял сознание…