Последний присяжный - Джон Гришем

Стрельба на время стихла, с улицы стали слышны крики и шум поднявшейся суматохи. Было около двух часов, в это время в центре города всегда царила деловая суета. Я заполз под стол, как инструктировали во время учебных тревог на случай торнадо, и откуда-то снизу услышал громкий крик Болтуна: «Всем оставаться на своих местах!» Я почти видел, как он, подхватив ружье и коробку патронов, пригибаясь и петляя, выбегает на улицу в предвкушении охоты. Чокнутый стрелок, кем бы он ни был, не мог найти худшего места, чтобы открыть пальбу: тысячи единиц огнестрельного оружия находились в помещениях, расположенных вокруг площади, — стоило лишь руку протянуть. В каждом припаркованном здесь автомобиле лежали как минимум две винтовки в багажнике и пистолет под водительским сиденьем. И владельцы не стали бы долго думать, прежде чем пустить их вход!

«Вот-вот начнется ответный огонь», — мелькнуло в голове. И это будет настоящая, ужасная война.

Стрельба возобновилась. Скорчившись под столом, я пытался восстановить дыхание и одновременно анализировал ситуацию. Звук выстрелов, похоже, не приближался. По мере того как часы громко отсчитывали секунды, я сообразил, что нападавший целился не в меня, пули попали в мое окно случайно. Послышались полицейские сирены, потом еще выстрелы и крики. Да что же, черт возьми, происходит?!

Внизу зазвонил телефон, кто-то быстро снял трубку.

— Уилли! Вы в порядке? — заорал с нижних ступенек лестницы Болтун.

— Да!

— На крыше суда снайпер!

— Ничего себе!

— Не вздумайте поднимать голову!

— В этом можете быть уверены!

Я немного расслабился и чуть приподнялся, чтобы снять телефонную трубку и позвонить Уайли Мику домой. Оказалось, что он уже мчится к нам. Потом я подполз к балконной двери и открыл ее. Судя по всему, это привлекло внимание снайпера: он выпустил очередь, просвистевшую в четырех футах надо мной, и на меня посыпался густой град осколков. Я распластался на животе и задержал дыхание, как мне показалось, чуть ли не на час. Огонь не ослабевал. Кем бы ни был сумасшедший стрелок, что-то не на шутку его разозлило.

Последовало восемь выстрелов, куда более громких теперь, при открытой двери. Потом пятнадцатисекундная пауза — снайпер перезаряжал ружье — и еще восемь. Я слышал звон разбивающихся стекол, цоканье рикошетом отскакивающих от кирпичей пуль, треск откалывающегося от колонн дерева. В какой-то момент посреди этой пальбы голоса стихли.

Когда появилась возможность двигаться, я осторожно перевернул на бок одно из кресел и укрылся за ним. Балкон ограждали чугунные перила, за ними и за креслом я мог чувствовать себя в относительной безопасности. Не могу объяснить, что именно заставляло меня выдвигаться навстречу снайперу, — просто мне было двадцать четыре года, я владел газетой и знал, что должен написать подробный репортаж об этих драматических событиях, а для этого требовались подробности.

Выглянув наконец из-за кресла и посмотрев сквозь перила, я увидел снайпера. Купол над зданием суда был странно приплюснутым, наверху имелся небольшой фонарь с четырьмя открывающимися на все стороны окнами. Там-то и сидел стрелок. Когда я в первый раз заметил его, он выглядывал через одно из окон, чуть приподняв голову над подоконником. У него оказалось черное лицо под светлой шевелюрой. Меня пробрала дрожь: мы имели дело со стопроцентным психом.

Перезарядив ружье, он чуть привстал и принялся палить абсолютно наугад. На нем не было рубашки, что, учитывая погоду, показалось еще более странным: на дворе было градусов тридцать[13], и вот-вот мог пойти снег. Я мерз даже в своем весьма элегантном шерстяном костюме от Митло.

Белая грудь снайпера была разрисована черными полосами наподобие зебры. То есть белый человек отчасти перекрасился в черного.

Любые передвижения по площади были невозможны. Полиция заблокировала прилегающие улицы, и полицейские метались от дома к дому, низко приседая и прячась за стоявшими у тротуаров машинами. Время от времени в витрине того или иного магазина возникало и тут же исчезало какое-нибудь любопытное лицо. Стрельба прекратилась, и снайпер исчез, нырнув под подоконник. Три помощника окружного шерифа, прижимаясь к стенам, бросились вдоль зданий, расположенных напротив суда, и ворвались в них. Потянулись минуты ожидания.

Уайли Мик протопал вверх по лестнице и вскоре, оказавшись у меня за спиной, уже разглядывал разбитые окна. Он дышал так тяжело, будто совершил спринтерский забег от своего загородного дома.

— Две пули попали сюда, — пояснил я.

— Где он? — спросил Уайли, выбирая позицию для съемки.

— В фонаре на крыше. — Я махнул рукой в сторону купола. — Будь осторожен. Стоило мне открыть балконную дверь, он тут же пальнул.

— Ты его видел?

— Да, мужчина, белый, с черными пятнами.

— А-а, один из этих...

— Пригни голову.

Несколько минут мы стояли, согнувшись и прижавшись друг к другу. Полицейские бессмысленно суетились внизу, явно взволнованные тем, что оказались в центре невиданного происшествия, но совершенно не понимая, что делать.

— Кто-нибудь ранен? — спросил Уайли, вдруг испугавшись, что упустил возможность сфотографировать кровь.

— Откуда я могу это знать, сидя здесь?

Потом снова раздалось несколько выстрелов, очень быстро и тревожно последовавших один за другим. Мы выглянули и увидели снайпера, высунувшегося над подоконником до плеч, но он тут же метнулся в сторону и исчез. Уайли навел фокус и начал снимать через широкоугольный объектив.

Бэгги со своими дружками сидел в барристерской, расположенной на верхнем этаже, но не прямо под куполом, а наискосок. Когда стрелок начал практиковаться в стрельбе по движущимся мишеням, они оказались скорее всего ближайшими к нему человеческими существами. После того как стрельба возобновилась в девятый или десятый раз, приятели, видимо, не на шутку испугались и, уверовав, что их вот-вот изрешетят, решили взять судьбу в собственные руки. Кое-как им удалось поднять давно присохшую раму единственного окна каморки. Мы с замиранием сердца наблюдали, как из образовавшейся щели был выброшен электрический шнур длиной футов в сорок, его конец почти достиг земли. Потом в зазоре между поднятой рамой и наружным кирпичным подоконником показалась правая нога Бэгги, а вслед за ней и все тучное колыхающееся тело. Разумеется, Бэгги настоял на том, чтобы лезть первым.

— О Господи! — выдохнул Уайли с каким-то даже ликованием и вскинул камеру. — Они же все пьяны в стельку.

Уцепившись за электрический провод, Бэгги со всей возможной для него отвагой вывалился из окна и начал спуск. Впрочем, слово «спуск» едва ли соответствовало его стратегии, которая была не совсем ясна. Казалось, руки беглеца примерзли к проводу, он боялся их передвинуть. Вероятно, в комнате оставалось еще много провода, и когорта Бэгги должна была, постепенно отпуская свой конец, медленно доставить товарища на землю.

Оттого, что руки его были высоко подняты над головой, брюки поддернулись чуть ли не до колен, обнажив белую кожу над носками, гармошкой собравшимися на щиколотках. Правда, ни до, ни во время, ни после инцидента со снайпером собственный внешний вид Бэгги ничуть не волновал.

Пока длилась пауза, он, медленно вращаясь, висел на проводе футах в тридцати от нижнего края рамы. В оконном проеме виднелся Майор, намертво вцепившийся в другой конец провода. Но у него, как известно, была лишь одна нога, и я опасался, что надолго его не хватит. Позади маячили еще две фигуры — предположительно Уобл Тэкет и Чик Эллиот, обычная покерная команда.

Уайли с трудом подавлял смех, все его тело сотрясалось. Всякий раз, когда наступала передышка, город вздыхал с облегчением в надежде, что стрельба больше не возобновится. Но она возобновлялась, и каждая новая серия выстрелов пугала пуще прежней.

Раздались два выстрела. Бэгги дернулся, будто в него попали, — хотя на самом деле снайпер не мог его даже видеть, — и от неожиданности Майор, видимо, слишком сильно припал на свою единственную ногу. Она не выдержала, подогнулась, Майор отпустил конец провода, и, отчаянно вопя, Бэгги, словно шлакобетонный блок, рухнул вниз, на густые самшитовые кусты, высаженные благодарными потомками вокруг памятника основателям Конфедерации. Кусты приняли груз и, спружинив наподобие трамплина, выбросили Бэгги на тротуар, где тот и шмякнулся, как дыня, став единственной жертвой достопамятного происшествия.

Я услышал отдаленные раскаты хохота.

Без какого бы то ни было сострадания Уайли запечатлел весь этот спектакль. Впоследствии его снимки много лет с большим успехом ходили по городу.

Бэгги долго не шевелился. Я услышал, как кто-то из полицейских внизу прокричал:

— Не трогайте сукина сына, пусть так и лежит!

— Пьяным всегда везет, — сказал Уайли, отсмеявшись.