Игра или страсть? - Элизабет Торнтон

– Я не видела смысла. Я считала, что решила проблему и что больше никогда о нем не услышу.

Это было не совсем правдой. Она надеялась, что больше никогда о нем не услышит.

Выражение его лица оставалось упрямым, и она не понимала, почему пытается оправдаться – разве только потому, что дорожит его мнением.

– Послушай, – сказала она, – а что, если бы ты оказался прав насчет тайного ребенка? Что, если бы я пришла к тебе и сказала, что Дэвид шантажирует меня из-за этого? Что бы ты сделал?

– Это гипотетический вопрос.

– Видишь? Ты не знаешь. Стоит ли удивляться, что я боялась довериться?

– Марион, – мягко проговорил он, – я думал, ты знаешь меня лучше. Разумеется, я знаю, что бы сделал. Я бы признал ребенка своим. Мы бы поженились и стали для него семьей. – Его руки легли ей на плечи. – Это в том случае, если бы ты согласилась выйти за меня. – Он внимательно вглядывался в ее глаза. – Так ребенок есть, Марион? Ты это пытаешься мне сказать?

У нее перехватило дыхание. Глядя в его глаза, она приоткрыла губы, но не смогла вымолвить ни слова. Голос изменил ей. Мозг, однако, был кристально ясен. Он говорил абсолютно серьезно.

И Марион охватило раскаяние. Какой черт дернул ляпнуть про его детство! Он был одиноким маленьким мальчиком, росшим в тени двух злейших врагов, поэтому не обнажал душу даже перед самыми близкими людьми. В этом не было нужды. Он не дал своему горькому прошлому поглотить себя, но оно сделало из него человека, и он дорог ей именно такой.

Хотя горло сдавило, она заставила себя заговорить:

– До самой смерти я не забуду, что ты сказал мне эти слова. Брэнд, нет никакого ребенка. – Она печально усмехнулась. – Ты был прав, а я ошибалась. Мне следовало довериться тебе.

Он продолжал смотреть на нее с тем же серьезным выражением, ничего не говоря. Она коснулась ладонью его щеки.

– Нет никакого тайного ребенка, – мягко проговорила она. – Клянусь.

Он улыбнулся. Она почувствовала обжигающие слезы, и пронзительная нежность разлилась по телу. Нет ничего, что этот мужчина не сделал бы, чтоб защитить ее. Не думая о последствиях, она привстала на цыпочки и поцеловала его.

Хотя прикосновение ее губ было мягче мягкого, волна желания с головой накрыла его, вызвав дрожь. Он не знал, что делать со своими руками, не знал, что делать со своим желанием.

Он никогда не считал себя импульсивным любовником, скорее, образцом сдержанности. И именно когда он больше всего нуждался в этой сдержанности, она не хотела поспешить на выручку. Секунды шли, а он все боролся с природой. Мысль о Марион помогла ему обрести самообладание, в котором он нуждался. Она была не в себе. Было бы неправильно воспользоваться ею в момент слабости.

Она чуть-чуть отодвинулась, чтобы взглянуть на него.

– Я думаю, – сказала она, – одному из нас лучше запереть дверь.

Понимает ли она, что говорит? Он заглянул глубоко в ее глаза, и то, что там увидел, заставило его позабыть обо всем на свете. Она была полностью, всецело его. Эта смелая, чудесная девушка предлагала ему всю себя без остатка.

Он заколебался, и Марион поняла, что не позволит его совести встать на пути того, чего она желает всем сердцем. Она не знала, что принесет завтра. Стыд? Сердечную боль? Унижение сочувствующих взглядов? Что бы ни ожидало ее, это все будет завтра. Сегодня же она принадлежит Брэнду.

Марион заперла дверь. Он, сложив руки на груди, смотрел на нее с улыбкой.

Эта насмешливость больше не действовала на нее, она знала, что он использует ее как последнюю защиту.

– Марион, – сказал он, – я польщен. Ужасно польщен, но сомневаюсь, что ты хорошо подумала.

– Я хорошо подумала и делаю именно то, что делаю всегда.

– И что же?

– Беру инициативу на себя.

Медленно, чувственно, в шуршании юбок она двинулась к нему и остановилась, когда они оказались лицом к лицу.

– Хватит разговоров.

– Марион, – произнес он, но больше ничего не успел сказать.

С нетерпеливым возгласом она обвила его рукой за шею и заглушила слова пылким поцелуем. Брэнд слабо вскинул руки в безмолвном протесте. Замер во власти сильнейших эмоций. Она единственная женщина, которую он по-настоящему любил, и сейчас она мягкая, женственная и податливая. У него не было ни малейшего шанса.

Крепко удерживая его голову обеими руками, она раздвинула его губы кончиком языка. Его тихий стон пустил ее сердце в бешеныйхалоп.

Поцелуи становились более горячими, более влажными, более безудержными. Он обхватил ее и крепко прижал к себе.

Впервые в жизни Марион почувствовала доказательство мужского желания. Она была в смятении. Несмотря на свои смелые слова насчет инициативы, Марион не знала, что делать дальше.

Брэнд почувствовал перемену в ней, но не знал, сможет ли теперь остановиться. Так долго он мечтал о том, как займется с ней любовью! Он обуздывал свои фантазии, потому что Марион – благовоспитанная, утонченная девушка, с которой следует обращаться со всей бережностью.

А теперь его восхищали ее страсть и нечто большее, но будь он проклят, если знал, что это. И Брэнд был абсолютно уверен, что с ней происходит то же самое.

Они так похожи – оба немного побиты жизнью, но тем не менее борцы. Вот только в последнее время Марион получила от жизни больше ударов, чем могла вынести.

Может, она передумала? Он легко мог соблазнить ее, но это казалось ему неправильным – не здесь, в номере oтеля, в чужой постели, без кольца на пальце. Когда все эти детали будут улажены, тогда она и будет его. И ему не придется ждать долго. Если получить специальную лицензию, они могли бы пожениться уже в конце недели.

Он отстранил ее:

– Я пойму, если ты передумала.

В ее голосе послышались нотки удивления:

– Я не передумала. Просто в голове у меня пусто. Поцелуи – это все, что я знаю. – Она отвела глаза и затеребила лацканы его сюртука. – Если ты не возьмешь инициативу на себя, я так на всю жизнь и останусь девственницей.

Уголки ее губ приподнялись кверху, и она неуверенно взглянула на него.

Его добрые намерения тихо испарились. Он всего лишь мужчина, в конце концов, не святой. Брэнд обнял ее за плечи и сцепил пальцы за спиной.

– Печальный удел, который тебе не грозит, если я возьмусь за дело.

Она рассмеялась.

– Начнем с того, – сказал он, – что избавимся от этой неуклюжей одежды. Она просто мешает. – Он снял с себя сюртук и бросил его на стул, затем проделал то же самое с шейным платком. – Теперь твоя очередь.

Марион пожалела, что не дала горничной переодеть себя ко сну. Казалось таким распутством снимать с себя одежду у него на глазах. Щекам стало горячо. Марион едва не застонала при мысли о корсете. Как она снимет его? Даже горничная с трудом его расшнуровывает.