Забыть оборотня за 24 часа (СИ) - Виктория Россо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего не изменится, Ноа, — Тина пытается говорить уверенно, постепенно выравнивая дыхание. Надо же, она справляется с панической атакой самостоятельно, без чьей-либо помощи, что не может не радовать. — Думаешь, это нормально? Трахнуть меня, зная, что я нихрена не помню? Даже подстроенная измена не оправдывает твой поступок.
— Нет, это не нормально. Очевидно, я как был мудаком, так им и остался. Но, знаешь что? Я ни о чем не жалею, — отвечает Ноа.
Тина усмехается и смотрит на него через плечо. Если Ноа пытается наладить их отношения, то он выбрал неправильную тактику.
— Поверить не могу… — Тина отворачивается обратно, покачивая головой.
— Я просто не знаю, как иначе, — доносится сломленный голос Ноа, режущий по старым шрамам. — Я виноват, но не способен поступать иначе, когда ты рядом. Да, это свинство, да я не прав, но это сильнее. И если можно сказать коротко о том, что я сделал в ту ночь, то я просто любил тебя, Тина.
Тина вновь оборачивается, встречаясь со стеклянным взглядом. Она никогда не видела Ноа таким разбитым. Таким потерянным. Слабым. Где тот оборотень, что готов свернуть шею одним движением? Где альфа с металлическим стержнем внутри? Когда Ноа успел сломаться?
— Просто скажи мне, чтобы я уезжал, — просит Ноа. — Тина, просто скажи мне уезжать из этого города, потому что я не оставлю попыток добиться тебя вновь. Прогони раз и навсегда. Я не решусь на это сам.
Тук-тук.
«Сердце, куда же ты? Вернись… ты мне еще необходимо», — все мысли в два предложения.
Тина поворачивается всем корпусом, не спеша отходить от подоконника, потому что он сейчас — самая лучшая опора. Хочется сказать, что любит, что нуждается, что… прощает. Но не поворачивается язык. Наверное, осознавать свою готовность к прощению сложнее, чем представлялось изначально. Да что здесь говорить, Тина изначально не представляла себе вариант с прощением Ноа. Теперь понятно, о каком сложном выборе говорил отец. Понятно, почему он сказал, что не получится начать всё сначала. Невозможно начать, если прежний этап не завершен.
Мысли сгущаются в пчелиный рой, скомкиваются в неровный шар из убеждений, сомнений, желаний. Тине бы сейчас Аддерола целый стандарт.
Ноа изменил, но под действием феромонов.
Ноа не сделал бы этого, будь в здравом уме.
Волк не предал бы своего человека, не подтолкни его к обрыву.
Тина понимает это, но боится осознавать, потому что если осознает, то до прощения останется один шаг. Тот самый шаг, который и сделать хочется, и страшно. А знаете, почему страшно? Потому что предательство не забывается, даже если ему есть весомое объяснение. Тина всегда будет опасаться повторения случившегося сценария. Еще она не совсем уверена, что сможет доверять так же, как доверяла Ноа прежде.
Несколько сомнений разбивают выстроенную защиту.
— Дочка, нам нужно вернуться и продолжить слушание. Ты в порядке? — Джон выглядывает из кабинета, грозно впиваясь взглядом в широкую спину Васкеса. Тот, в свою очередь, даже не дрогнул. — Решите все свои вопросы после.
— Нет, Тина, ответь мне прямо сейчас, и мы оставим этот вопрос раз и навсегда, — Ноа убирает руки в карманы, поглядывая в пол напряженным взглядом. — Теперь тебе все известно, нет смысла тянуть. Ты хочешь, чтобы я уехал?
Ноа ждет.
Паника возвращается, а вместе с ней и сомнения.
Любит. Ненавидит. Снова любит. И как же простить?
Тина пытается бороться, закрывает глаза, видя уезжающего Ноа за бесконечный край горизонта и, кажется, чувствует легкость. Обманчивую ли?
— Уезжай, — твердо и коротко говорит Тина, не открывая глаз.
Вот и проверит, насколько лживая показалась внезапная легкость.
Эпилог
На кухне слышно, как отключается чайник, привлекая к себе внимание. Ноа кладет обратно на кровать сложенную вдвое футболку, которую собирался положить в большой чемодан. Третий по счету. Вещей оказалось слишком много, желательно впихнуть то, что можно увезти прямо сейчас, а остальное заказать контейнерной доставкой или вовсе продать вместе с домом. Нужно вместить в три чемодана практически всю свою ранее счастливую жизнь. Звучит смешно, но это чистая правда.
Ноа был счастлив, когда обнимал Тину; когда чувствовал её дыхание на своей шее; когда мог дотронуться до кожи, усыпанной родинками, словно млечный путь осыпают звезды. Ноа был счастлив тот небольшой год, который соединял воедино две разные судьбы. Сейчас Ноа мертв. Не буквально, но все же.
Наверное, Тина поступила правильно, когда сказала ему уезжать вчера из города, потому что прощение оказалось гораздо слабее обиды и ненависти. Проиграло им с пустым счетом. Ноа все равно не смог бы здесь, рядом, близко. Сдох в самом настоящем смысле этого слова. Волки преданны, хоть и совершают ошибки; волки однолюбы, хоть и могут оступиться. Люди не всегда умеют прощать, и это нормально.
Ноа заходит в просторную кухню, открывает пакетик с малиновым чаем, который так любила Тина, и бросает его в керамический стакан с изображением Человека-Паука. Который тоже принадлежал Тине. Наливает воду, смотря куда-то перед собой, и резко выплывая из раздумий, когда на ногу попадает крутой кипяток. Он отскакивает назад, быстро ставя на место чайник и подергивая ногой, ожидая исцеления, но мысли все равно заняты не собой, а…
Тиной.
Этим утром мысли занимает только Тина и её уходящий силуэт из зала суда почти сутки тому назад. Еще немного — Глен, которому не хватило линии защиты для оправдания, ибо всплыли не только фальшивые документы, где значилось имя Энниса, как проводящего незаконную процедуру, но и преждевременный запрос о противопоказаниях. Не говоря уже о том, что сама Дженнифер Блейк, испугавшись громкого дела, приговора и черного списка, дала разоблачающие показания против Глена Васкеса, подтвердив все свои слова на детекторе лжи.
Как итог: аконитовый ошейник и тюремное заключение в учреждении специального назначения для оборотней.
Ноа не скучает по дяде — он скучает по Тине, которую этот дядя посмел отобрать. Получается, что выполнил задуманное, даже сев за решетку. Печально, но есть и такие везения. Что теперь будет с компанией, Ноа не имеет никакого понятия. Так же, как и не имеет понятия, что будет с его дальнейшей жизнью. И снова в голове возникает имя из четырех букв. Каждая гребаная мысль возвращает его к
