Мой спаситель - Глиннис Кемпбелл

Ласковые солнечные лучи нежно пробежали по лицу Лине. Она недовольно потянулась. Что-то приятно щекотало ее лицо, но настроение от этого не улучшилось. Прищурившись, она попыталась отмахнуться от источника раздражения и оказалась лицом к лицу с похрапывающим цыганом.

Глаза Лине расширились от ужаса, и она отпрянула от него.

— Убирайтесь! — прошипела она охрипшим со сна голосом.

Он поморщился и перевернулся на спину.

— Убирайтесь! — в панике заверещала она.

Он застонал и заткнул уши.

Она в ярости набросилась на него и отчаянно заколотила кулачками. Между тем его красные глаза, пока он безропотно сносил избиение, взывали о жалости. Наконец она сменила гнев на милость и, упав без сил, натянула одеяло до подбородка.

— Что вы здесь делаете? — спросила она, придя в себя, хотя ее все еще бросало в дрожь.

Он открыл рот, чтобы ответить, но пересохшее горло отказывалось издавать какие-либо звуки.

— Пить, — наконец прохрипел он.

Она решила, что ничего от него не добьется, если не выполнит его просьбу. Натянув через голову еще сырую куртку, она попросила:

— Закройте глаза.

Дункан не нуждался в подобных указаниях. У него не было ни малейшего желания снова открывать глаза, пока не зайдет солнце. Спустя мгновение у его губ появилась чаша с разведенным водой вином.

— Пейте, — выдохнула Лине.

Он с трудом приподнялся. Девушка едва не разлила вино — настолько она торопилась поднести ему чашу и отделаться от него. Осушив сосуд, он тяжело откинулся на постель, словно вся его сила ушла на это единственное движение.

— Ну? — резко спросила она.

— Пожалуйста… — начал он ей в тон, но затем, сглотнув, продолжал уже шепотом: — Пожалуйста, давайте вы расспросите меня попозже.

— Попозже? — воскликнула она, отчего он дернулся. — Но вы… вы не имели никакого права…

— Подождите, — умоляюще произнес он.

— …тайком пробрались ко мне в постель…

— Не сейчас, — взмолился он.

— …словно я какая-то шлюха…

— Пожалуйста!

— …которую вы сняли за деньги!

С него довольно. Он выпрямился и развернулся к ней.

— Послушайте! Я заплатил свои деньги за эту комнату, и за кровать в том числе! Можете спать в любом другом месте, если вам что-то не нравится! — Он снова застонал, обхватив раскалывающуюся от боли голову обеими руками.

Лине, придя в отчаяние, сжала руки в кулачки. Неужели не будет конца наглости этого простолюдина? Она ненавидела себя за то, что оказалась в долгу перед ним. Это было уже слишком.

И ей действительно была ненавистна сама мысль о том, что невольно она желала, чтобы этот привлекательный цыган обладал ею.

Она с грохотом поставила чашу на стол, дав себе обещание больше не принимать ни его благотворительность, ни его поцелуи. Она отшвырнула в сторону его сапоги, валявшиеся посреди комнаты, и принялась собирать свои вещи с холодного дубового пола.

Дункан и представить себе не мог, что такая маленькая женщина может производить столько шума. Похоже, заснуть ему сегодня утром больше не суждено. Он очутился между молотом и наковальней: с одной стороны, Лине металась в небольшой комнате, грохоча, как слон в посудной лавке, с другой — нестерпимо гудела голова. Поэтому на тишину и покой ему не приходилось рассчитывать. Он отшвырнул простыни и встал, чувствуя как у него кружится голова и уходит из-под ног пол. «Чего ради я так вчера надрался?» — подумал он.

— Я больше не смею досаждать вам, — с жаром заявила Лине, покончив со своими шумными сборами. Он заметил, что она снова надела измятую одежду и теперь стояла перед ним, подчеркнуто глядя в сторону. — Таким образом, вы освобождаетесь от своей клятвы присматривать за мной. Мне не нужна ни ваша защита, ни ваше благородство.

Она на мгновение умолкла. Следующие слова она выпалила на одном дыхании:

— Я благодарна за оказанную до сего момента помощь и обещаю, что вознаграждение будет отправлено вам незамедлительно.

Он не смог удержаться от смеха, вызванного словами маленькой торговки, хотя и смех, и ее слова до боли зазвенели в ушах. Как смешно выглядела ее снисходительность! К ее несчастью, она еще не знала, каким упрямым может быть Дункан.

Как-то, еще мальчишкой, он похвастался, что сможет с равным успехом сражаться как левой, так и правой рукой. Это хвастовство стоило ему бессчетных синяков и шишек. Но в конце концов левой рукой он научился управлять мечом так же, как и правой, — его упрямство было вознаграждено.

Несколько лет назад он столь беспечно принял на себя обязанности рыцаря, а теперь ничто не могло отвлечь его от ответственности, которую они влекли за собой. Рыцарство и благородное поведение стали основой его жизни.

— Вы не продержитесь здесь и минуты без моей защиты, — проворчал он, с трудом натягивая измятые штаны. — Кроме того, у вас нет денег… Если вы, конечно, не рассчитываете подзаработать здесь, — он обвел комнату жестом. Он видел, что терпение у нее вот-вот лопнет, как у норовистого жеребца. — Клиент, как правило, требует кое-что еще, кроме пощечин, — не мог не добавить он.

Глаза ее метали искры, но Лине заставила себя говорить с ним спокойно.

— Если вы сможете выделить мне небольшую сумму денег на дорогу домой, — задыхаясь от возмущения, проговорила она, — я обещаю, что полностью оплачу ваши хлопоты. Вскоре я получу внушительную сумму от леди Алисы и через две недели смогу отправить вам деньги.

Дункан задумчиво изучал ее. Она была в ярости, это было слишком очевидно. Но под этой яростью крылось еще кое-что, какое-то сильное чувство, какая-то война, которую она вела сама с собой.

— Нет, — откликнулся он. Сама мысль о том, что она отправится в одиночку, была, разумеется, абсурдной.

— Нет?

— Нет, — он спокойно натянул тунику.

— Вы мне не верите? — потрясенная, заявила она. — В моих жилах течет благородная кровь.

— Доверие не основывается на крови, — сказал он, протягивая руку за поясом. — Нет, дело не в доверии. Это вопрос долга и чести. Вы останетесь со мной до тех пор, пока я не выполню свой долг. А потом вы можете заплатить мне, если хотите… за любые причиненные неудобства.

— Неудобства? — взорвалась она. — Эти условия были чрезвычайно удобны для вас! Кстати, сколько шлюх подарили вам свою любовь прошлой ночью?

Наступившая тишина оказалась невыносимой для Лине. Она так крепко стиснула зубы, что у нее заныли челюсти. Она не знала, почему эти слова сорвались с языка.

А вот Дункан знал почему. Она просто ревновала. Она, высокородная и могущественная королева, могла презирать его, но при этом не хотела, чтобы он достался кому-нибудь другому. Это открытие согрело его сердце. И ничто из того, что сделает или скажет впоследствии Лине, сколько бы она ни возмущалась и ни протестовала, не могло изменить того впечатления, которое ее слова произвели на него.