Запрещённая планета - В. Дж. Стюарт

Чем быстрее я ехал, чем ближе был к цели, тем тревожнее чувствовал себя. Я не мог отделаться от мысли, что если бы вызвал доктора раньше, он, может быть, уже вернулся на корабль с Алтайрой — а возможно, и с Морбиусом — с помощью робота и того экипажа. Но потом я подумал, что в пути они могли бы подвергнуться опасности, вместо того, чтобы избежать ее...

Я пронесся мимо пропасти к проходу в скале и начал спускаться в долину с такой скоростью, что, казалось, вездеход оторвется от земли. На повороте в рощу пришлось затормозить, но я это сделал слишком резко, и вездеход, несмотря на гироскопы, круто накренился. Мгновение мне казалось, что машина перевернется. Но гироскопы удержали ее, и вездеход снова встал на все свои восемь колес. Толчок сильно отдался в шею. Я вынужден был еще уменьшить скорость, потому что почувствовал тошноту.

Выехав из рощи, я обогнул выступ скалы. В окнах дома горел свет. Вездеход остановился так резко, что колеса заскрипели по грунту. Перепрыгнув через борт, я побежал к двери. Не было слышно ни звука, кроме скрипа моих ботинок по песку внутреннего дворика.

Я уже собирался толкнуть дверь, когда она открылась сама. В дверях стояла Алтайра. С ней было все в порядке. Я не мог говорить. Только протянул руки и обнял ее. Она была удивлена и не понимала, что со мной происходит. Она догадывалась, что я боюсь за нее, но не знала, почему. Объяснять ей не было времени. Я втолкнул ее в прихожую, закрыл за собой дверь и закидал вопросами: «Где доктор? Где твой отец? Как он себя чувствует? Не случилось ли что-нибудь?» Теперь, когда я убедился, что она вне опасности, все остальное очень волновало меня.

— Папа чувствует себя хорошо,— сказала она.— Ему гораздо лучше. Он спал часа два, потом проснулся. Сейчас он у себя в комнате.

— А доктор? — опросил я.

— Я... я думаю,— медленно произнесла она,— что он в этой... лаборатории. Он ходил туда несколько раз. Папа страшно рассердится, если узнает...

Мне пришлось задать ей следующий вопрос. Иначе было нельзя.

— Алтайра! Что ты знаешь об этой лаборатории? Что там такое?

— Я знаю только то, что рассказывал мне отец.— Она казалась более взволнованной, чем раньше.— Знаю, что там работали креллы, а теперь работает доктор. Он хочет узнать о них. О их цивилизации.— Она вздрогнула.— Мне не нравится это. Я не люблю, когда кто-нибудь ходит туда.

— Я тоже,— сказал я и обнял ее.— Пойдем вытащим оттуда доктора.

Мы прошли через гостиную в кабинет. Дверь в скале была открыта.

— Подожди, дорогая,— сказал я и направился под арку.

— Позволь уж мне пойти с тобой,— сказала она решительно.

Но тут я услышал, что кто-то идет по коридору. Я вспомнил, как отдавались эхом наши шаги. Точно так же, как сейчас эти. Я взглянул под арку. Это был доктор. Я отступил в сторону. Он наклонил голову и вышел. Я хотел ему что-то оказать, но когда увидел его при свете, проглотил язык. Он выглядел ужасно. Ссутулившийся, пошатывающийся, постаревший на десять лет. На висках темные пятна. Пурпурно-черные, словно кровоподтеки. Или ожоги. Он улыбнулся. Но это была не его обычная улыбка.

— А, Джон...— сказал он.— Я знал, что вы приедете.

Голос его звучал устало. Он вышел в кабинет, и у него подкосились ноги. Он чуть не упал. Я подхватил его, поднял и отнес на кушетку у стены. Алтайра выбежала в гостиную и вернулась с подушкой.

— Доктор! — заговорил я.— Я же просил вас быть осторожней...

Я не мог оторвать глаз от пятен на его висках. Они были как раз там, где должны помещаться электроды установки креллов. Доктор молчал, пока мы укладывали его. Потом заговорил.

— Простите меня, Джон...— Голос его звучал необычно: устало, старчески. Он опять попытался улыбнуться.— Странно... Вы всегда правы...— И смолк, глядя на Алтайру.

Я не понимал, что он имел в виду. Я очень беспокоился за него и попросил Алтайру что-нибудь ему принести. Вина или чего-нибудь еще. Она тотчас вышла.

Я присел на край кушетки. Доктор схватил меня за руку.

— Скорее,— сказал он,— прежде чем она вернется... Я хочу сказать, что вы были правы в отношении Морбиуса. Но... но он не хочет признать это.

Доктор попытался подняться, но его голова бессильно упала на подушку. Глаза закрылись. Лицо стало серым. Дыхание быстрым и отрывистым.

— Нет времени...— пробормотал он. Голос его был так слаб, что мне пришлось наклониться, чтобы расслышать.— На этот раз я задержался там слишком долго... Я понимал это, но ничего не мог сделать.

Он хотел снова подняться, но я уложил его.

— Джон,— заговорил он.— Я теперь знаю... У меня есть все ответы... Я записал... на случай... вот как теперь.

Глаза его опять закрылись, лицо стало восковым, а пятна на висках казались совсем черными.

Вернулась Алтайра. Она опустилась на колени возле кушетки и положила руку ему на лоб. В другой руке она держала стакан. Я встал, чтобы не мешать ей. Она старалась поднять его голову.

— Выпей это. Пожалуйста,— сказала она.

Глаза доктора открылись. Он улыбнулся ей. Это была опять его обычная улыбка.

— Не время, дорогая,— сказал он. Улыбка исчезла. Он перевел взгляд на меня. Я наклонился.

— Джон... Джон...— шептал он.— Там... на стуле... около... около...

Голос смолк. Губы шевелились, но ничего не было слышно. Глаза опять закрылись. Он глубоко вздохнул. Послышался клокочущий звук.

— Док! Док! — услышал я свои невольно вырвавшиеся слова.

Лицо его исказилось. Глаза все еще были закрыты. Он сделал последнее усилие.

— Возле щита...— проговорил он.— Щита креллов...

В его горле снова послышалось клокотанье. Все тело свело судорогой. Мне показалось, что он умер. Но внезапно глаза его широко открылись. Они не видели ни Алтайры, ни меня. Они смотрели на что-то, чего мы видеть не могли. Он улыбнулся. Это было странно, но пока он улыбался, он выглядел помолодевшим.

— Каролина! — произнес он.

И хотя, голос его был очень тихим, он тоже звучал молодо. По телу опять прошла дрожь. Голова запрокинулась...

Я пощупал его пульс, хотя и знал, что это бесполезно. Потом медленно выпрямился, взял Алтайру за локти и поднял ее с колен. На глазах у неё были слезы.

Я видел, как умирали многие. Некоторые из них были моими друзьями. В этот день я потерял двоих, которые стали мне почти друзьями. Но такого чувства, как к доктору, у меня не было ни к кому. Возможно, никогда уже и не будет.

Прошло несколько минут, прежде чем я смог что-то сказать.

— Накрой его,— сказал я.— Возьми что-нибудь и накрой.

Я удивился, услышав собственный голос. Алтайра молча взяла меня за щеки и поцеловала.

Я больше не мог смотреть на доктора и перешел в другой конец комнаты. Нужно было взять себя в руки. О чем говорил он? О каком-то щите... Щит креллов — вот что! Он хотел мне о чем-то рассказать, написал это... Ответы на все вопросы, сказал он... Вдруг меня осенило. Знаки...— вспомнил я слова Морбиуса.— Записи креллов!