Жемчужина Авиньона - Элейн Кейн

— Какая очаровательная вещица, — осторожно заметила Жюли. — Однако, украшения — одно из проявлений гордыни, неприемлемой для истинного христианина, поэтому было бы правильным не надевать это до тех пор, пока вы не покинете нас.

Катарина прикусила губу и тряхнула головой.

— Я ношу это не в качестве украшения, это мой талисман. Он был подарен мне родителями, и я никогда не снимаю его.

Сестра Эдит подошла поближе, чтобы взглянуть на массивный золотой медальон.

— Посмотрите, — Катарина перевернула медальон, — здесь надпись, сделанная моими родителями.

— Вижу, — закивала Эдит. — Думаю, сестра Марианна поймет, что здесь написано, мы должны будем сказать ей.

Жюли согласно закивала. Катарина улыбнулась обеим:

— Я удвою сегодня свои молитвы за то, что не ношу апостольника и отказываюсь снять медальон.

Лицо Эдит просветлело, а Жюли с облегчением рассмеялась.

— Как вам будет угодно, госпожа Катарина. Мы все не без греха и остается только молить Господа о прощении.

— Были бы все наши гости такими покладистыми, — заметила Эдит, закатив к небу глаза.

— Да уж, та бы никогда не согласилась признать свои грехи, — сестра Жюли так энергично затрясла головой, что ее полная грудь заколыхалась ей в такт.

— Слава Всевышнему, она скоро уедет от нас.

— А мне завтра целый день придется провести на коленях перед алтарем — слишком часто я думала о ней плохо, — призналась сестра Жюли.

— Ну, моя дорогая, по крайней мере, половина наших сестер согласится с тобой. Что же тут поделаешь, я не думаю, что мы обязаны были любить ее.

Катарина с интересом прислушивалась к их разговору. Судя по всему, здесь были и другие гости и, похоже, не все они удостаивались расположения монахинь. В это время в вечернем воздухе разнесся колокольный звон.

— Ох ты, Господи, скоро вечерняя месса! — воскликнула сестра Эдит, — как время-то бежит. Ну, вы были славной девочкой и не захотите пропустить вечерней мессы, так что поторопитесь. А чан мы уберем позже.

Обе монахини поспешили к двери.

— Эдит, дорогая, — вдруг спохватилась сестра Жюли, — ты забыла о втором поручении!

— Каком поручении, Жюли? Что ты имеешь в виду?

— Ну, конечно же, письмо, то, которое преподобная матушка велела сразу же отдать госпоже Катарине.

— Ах, да! — сунув руку в карман своего одеяния, сестра Эдит извлекла оттуда пакет и протянула его Катарине.

— Я так рада, что не забыла о нем.

— Но ты забыла о нем, — мягко напомнила ей сестра Жюли.

— А с твоей помощью вспомнила, — нашлась Эдит. — Катарина, дорогая, не задерживайтесь с чтением, скоро месса.

С этими словами обе толстушки поспешили по коридору в сторону часовни.

Катарина быстро сломала восковую печать на пакете. Письмо было от отца, и девушка решила, что он просто хочет подбодрить ее. Катарина обрадовалась письму, она очень соскучилась по дому и родителям, поэтому решила, что сейчас быстро просмотрит его, сходит к мессе, поужинает, а затем еще раз внимательно прочтет его, наслаждаясь каждым словом и вспоминая о тех, кого оставила в Авиньоне.

Развернув пергаментный свиток, Катарина принялась читать письмо, написанное быстрым отцовским почерком.

«Моя дорогая Катарина! Надеюсь, ты прибыла в Шантильи к преподобной матушке Марианне в добром здравии. Я очень обязан господину Хью за то, что он любезно согласился сопроводить тебя в аббатство. Мы с твоей матерью надеялись, что ты проведешь полгода под гостеприимной крышей монастыря и затем отправишься к своему жениху. Однако вскоре после твоего отъезда к нам прибыл посланец от герцога Страсбургского. Он привез нам печальное известие.

В тот самый год, когда Хью уехал в Иерусалим, германский король Конрад тоже отправился со своей армией в Константинополь. Их сопровождало большое количество пилигримов. Я не знаю подробностей происшедшего, мне известно только, что когда германская армия находилась всего в нескольких днях пути от Константинополя, их окружило огромное войско сарацинов. Тридцать пять тысяч мужчин, женщин и детей пали жертвами мусульманских мясников. Среди них был и Густав, твой нареченный жених…»

Слова на пергаменте расплылись перед глазами Катарины в бесформенные пятна. Силы изменили ей, и она присела на низкую кровать, глядя перед собой широко открытыми глазами. Тысячи мыслей вертелись в ее голове, постепенно складываясь в одну, которая с каждой минутой приобретала все более четкие и ясные контуры. Внезапно она вскочила на ноги, бросилась к двери и опрометью кинулась вниз по лестнице.

В аббатстве царила тишина. Никто не ходил по коридору, пусто было во дворе, ни звука не доносилось из келий. Откуда-то издалека до Катерины доносился латинский речитатив. По-видимому, все послушницы были на вечерней мессе. Катарина огляделась. Где же Хью? Она должна разыскать Хью! Дом для приезжих! Он там! Это совсем недалеко, чуть в стороне от остальных строений. Там специально созданы удобства для посещающих монастырь знатных гостей.

Катарина мчалась так быстро, как только могли нести ее ноги. В окнах мелькали отблески очага и факелов. Хью должен быть там! Задыхаясь, Катарина подбежала к тяжелой дубовой двери и со скрипом отворила ее. Дверь глухо стукнула о каменную стену.

Она оказалась в довольно большом зале, где у очага собрались те, кто не пошел к мессе.

— Где Хью? — выдохнула Катарина. Перед ней во весь свой рост вырос Гладмур.

— Госпожа Катарина. Вам нельзя здесь находиться!

— Мне нужен Хью, срочно! Это крайне важно!

Подоспевшие Гриер и Бастон встали рядом с Гладмуром с выражением решительности на лицах. Катарина в смущении покачала головой;

— Почему вы так странно себя ведете? — спросила она. — Где Хью?

— Какое это имеет значение, госпожа Катарина? — мягко сказал Весли дю Фон. — Вас доставили в аббатство. Хью выполнил свое обещание, а теперь ваши пути расходятся.

Звук открывающейся двери привлек внимание девушки, и она обернулась.

То, что она увидела, заставило ее замереть на месте. Время, казалось, остановилось. По-прежнему держа в руке письмо отца, она смотрела, как откуда-то из боковой комнаты появился Хью. Он повернулся и подал руку женщине, идущей вслед за ним, а затем с почтительностью, как будто это была сама королева, ввел ее в зал. Поклонившись, он приложился к ее украшенной драгоценностями руке. Женщина взглянула на Катарину, и губы ее скривились в презрительной усмешке. Проследив за ее взглядом, Хью обернулся и увидел Катарину.

На секунду их взгляды встретились, затем Катарина медленно, с достоинством, отвернулась. Ее как будто окатили ледяной водой. Внутри все застыло, комок подступил к горлу, когда она услышала откуда-то издалека слова Хью: