Витя Коробков - пионер, партизан - Яков Ершов

Витя стал рассказывать о партизанских делах. Он припомнил и разведку села Бораколь, и налет на гарнизон противника, и поход деда Савелия за «языком». Слушатели то и дело одобрительно посмеивались:

— Ишь ты, ловко придумали.

— Знай, значит, наших, не зарывайся!

— В лесу жить — фашистов бить.

И не было бы конца расспросам да рассказам, если бы не вмешался дед Василий.

— Хватит, бабы, — твердо сказал он. — Дайте малому отдохнуть с дороги.

— Ты почаще приходи, парень, — прощаясь, попросила Полина Вербова. — Да разузнай про наших. Пускай весточку пришлют.

Оставшись наедине с Витей, дед Маркин сел напротив него, положив на стол тяжелые узловатые руки. Сдвинул сурово густые косматые брови.

— Слушай и запоминай, передашь в отряде. Враг злобствует нещадно. Вчерась схватили парня и девушку: мол, связные из Симферополя. От подпольщиков. Так и передашь. Шли на связь. Дом, где их захватили, сожгли. И хозяйку не выпустили: закрыли ставни, двери забили и подожгли. Трое малых детей, старшему седьмой год пошел. Из многих домов взяли заложников. Полицаи донесли, что партизанские семьи. Заложников бьют, не дают пить. Требуют показать дорогу к партизанам, выдать связных. Старосту — кулака Загуляева — надо порешить. — зверь, а не человек. Такой, скажи, приговор народный.

Многое сообщил он Вите. В юношеской цепкой памяти прочно запечатлелось все: и где расположены ближайшие гитлеровские гарнизоны, и имена гитлеровских агентов — полицаев, и условленные места явок и встречи с верными людьми в селе.

Утром следующего дня староста, выходя из дому, нашел на крыльце придавленную камнем записку. Прочитал ее и побледнел. В записке значилось:

«Приказ. Именем советской власти гитлеровский прихвостень и наймит, подлый предатель своего народа, староста Остап Загуляев за измену Родине и измывательства над жителями приговаривается к смертной казни. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».

Подписи никакой не было. Первое подозрение пало на приходившего вчера мальчишку-нищего.

— Схватить! — вопил староста. Но мальчишку нигде не нашли. Говорили, что он с зарей покинул деревню, а у кого ночевал — неизвестно. Староста послал нарочного в Старый Крым, требуя поддержки, приказал полицейским выставить посты и день и ночь не смыкать глаз. С вечера запирался в доме, не выходил во двор и не расставался с оружием.

А виновник этой паники шагал далеко в горах. Он подходил к партизанскому лагерю. Пронзительно завывал ветер, вырываясь из-за утесов. Стонали деревья. Ноги вязли в мягком подтаявшем снегу.

— Стой, кто таков? — раздалось вдруг совсем рядом. Дорогу преградили двое.

Витя вынул из-за пазухи бумажку, ту, что показывал старосте, развернул и подал старшему. Тот внимательно прочитал, показал второму и, усмехнувшись, вернул.

— Таким филькиным грамотам у нас не верят. Куда идешь?

Витя молча сел на пенек, снял ботинок, отогнул стельку и вынул еще одну бумажку, старательно завернутую в клеенку. Тот, что постарше, в шапке-ушанке, взял, прочел:

— Это другое дело.

В бумажке было написано:

«Предъявителя сего моего личного связного Виктора Коробкова беспрепятственно пропускать на всех постах и заставах и немедленно направлять ко мне в любое время суток. Командир 3-й бригады Восточного соединения партизан Крыма».

Внизу стояла размашистая подпись.

— Это другое дело, — повторил партизан. — Это документ. Тут, брат, хоть и без печатей, а все ясно. Пошли.

И все трое двинулись дальше, в горы, уже окутанные серыми, холодными зимними сумерками.

Витя вернулся в отряд вовремя. Партизаны готовились к крупным диверсиям на железнодорожных путях и шоссейных дорогах. Штаб разрабатывал операции, и добытые сведения пришлись очень кстати. В боях должны были принять участие несколько партизанских соединений. Чувствовалось особенное оживление. Специальные группы партизан изучали способы подрыва поездов, мостов и железнодорожного полотна, практиковались в установке мин.

Витя разыскал минера Петра Донченко.

— Петр Федорович, возьмите меня в подрывную группу!

Донченко отмахнулся от него:

— Некогда, Виктор, некогда, — и пошел к полигону, где партизаны занимались установкой противопоездной мины.

Витя побежал было вслед за ним, но его позвали к командиру.

Возвращаясь из штаба бригады, он столкнулся с Васей Марковым. Друзья виделись не часто, и всегда им было что рассказать друг другу.

— Я только три дня как с операции вернулся, — охотно делился новостями Вася. — Колонну фашистов на шоссе разгромили. Ну, было жарко! Это в том месте, где по бокам горы, а впереди мост через балку. Пришли ночью. Заминировали мост, лежим. Ждем утра. Холодно, ветер с моря студеный, и снежок пошел. До костей пробирает. Утром, слышим, гудят машины. Только колонна на мост, мины ка-ак рванут, мы ка-ак начнем садить! Я лично две гранаты бросил.

Вася рассказал, как к ним в отряд дважды прилетали самолеты с Большой земли. Сбросили боеприпасы, продовольствие. Он вместе с другими бегал разыскивать сброшенные тюки.

Были и печальные вести. Погиб в бою с карателями отважный разведчик Роман Пантелеев. Не стало и другого смельчака-разведчика Булатова. Фашисты схватили его недалеко от Старого Крыма. Партизан допустил оплошность: раненый, он решил обогреться и развел костер. По огню гитлеровцы и нашли его.

Витя хорошо знал обоих партизан: тем тяжелее были для него эти утраты.

Он вернулся к дяде Саше и долго убеждал включить его в группу подрывников, которая уходила к железной дороге. Дядя Саша отказал наотрез:

— Ты нужен мне здесь. Ты теперь мой личный связной. А там и без тебя обойдутся. Минного дела не знаешь, только помехой будешь.

ЭХ, ПАВЛИК, ПАВЛИК!

Партизанский отряд, лес стали для Вити вторым домом, и он так же скучал, когда надолго разлучался с ними, как, бывало, по своей семье. Среди партизан имел он немало искренних и добрых товарищей; давно уже никто не смеялся над его малолетством: Витя приобрел опыт разведки, а малый рост и молодость только выручали в момент опасности. Самый отчаянный разведчик всегда был готов взять его себе в помощники. Когда же ему надоедали серьезные дела и разговоры взрослых и хотелось поиграть и побегать, как оно и положено в таком возрасте, он быстро находил себе компанию. Рядом, в пятом комсомольско-молодежном отряде, по-прежнему действовали три брата Стояновы, и Дмитрий часто навещал своего старого знакомого. Если они собирались втроем — Митя Стоянов, Вася Марков и Витя, — унять их мог разве что один дядя Саша.

Каждой ночью десятки партизанских диверсионных групп выходили на задания: подрывали мосты, рвали телефонную и телеграфную связь, нападали на гитлеровские гарнизоны. Утром, когда партизаны возвращались в лагерь, Витя любил, сидя у костра, слушать их боевые рассказы.

Тихо потрескивал костер. Блаженное тепло струится от него. Повар раздал уже кашу, и слышно, как позвякивают ложки о котелки. Кто-нибудь начинает: «А вот нынче…» Витя весь превращается в слух. Воображение дополняет картины рассказанного, он ясно представляет себе и тихую настороженную ночь, и раскалывающий эту тишину взрыв гранаты, и суматоху боя…

— Сегодня вернулась с задания группа Петра Донченко. Витя слышал, как по-военному кратко доложил Донченко о нападении на автомашины с гитлеровцами. Снова позавидовал, что не был в эту ночь с Петром. На такие операции Витю все еще не посылали.

Зная, что кто-нибудь из партизан не утерпит и начнет рассказывать о только что выполненном задании, Витя поудобнее устроился у костра и приготовился слушать. Но его окликнули. Витю вызвал командир.

Куликовский был в это утро в хорошем настроении. Вместе с комиссаром они только что составили и передали боевую партизанскую сводку. Партизаны действовали на славу. Было чем гордиться командиру.

— Придется тебе, Виктор, прогуляться в Старый Крым, — без предисловий начал дядя Саша.

Задание было несложным. Были получены сведения, что в Старом Крыму появились новые части. В городе надо зайти к партизанскому связному и сказать, что от него ждут в отряде сообщений о численности и вооружении вновь прибывших подразделений. Вот и все.

— Что сам заметишь, расскажешь, — заключил дядя Саша. — Разрешаю заскочить к матери. Соскучился, поди, — ласково потрепал комбриг мальчика по плечу.

Витя собрался быстро. Такие сборы были ему не в новинку. Надел короткую поношенную ватную курточку, чуть набекрень посадил на голову видавшую виды пилотку, которой особенно гордился, и, стараясь придать своему мягкому голосу строгость и солидность, звонко доложил:

— Партизан Коробков к выполнению боевого задания готов!

— Ну, ни пуха тебе ни пера! — сказал дядя Саша. — Смотри без нужды не рискуй. Твое дело — наблюдать да на ус мотать.