Лиловый (II) - Ганнибал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы с Белом перестали общаться за три года до того, как его отправили на Руос, — наконец собравшись с силами, рассказала она. — Все это время мы не виделись друг с другом. Бел терпеть не мог Боуэна Фаррелла, за которого я тринадцать лет тому назад вышла замуж. Бел уже давно был на Руосе, когда я родила своего первенца… но незадолго до того, как он вернулся оттуда, мой сын умер. Я буквально сбежала от Боуэна, не в силах выносить жизнь с ним, и помирилась с братом…
Леарза молчал, по-прежнему крепко обнимая ее.
— Он умирал у меня на руках, — всхлипнула Волтайр. — Я металась, как безумная, я хотела вызвать помощь, но Боуэн… мы чересчур медлили, он умер в дороге, когда мы были в больнице, уже оказалось поздно.
— Это ты меня прости, — безголосо сказал Леарза, до которого вдруг с ясностью дошло, как он сам, не зная, несколько дней назад причинил ей боль своим безжалостным вопросом.
Она будто не заметила, продолжала всхлипывать.
— Я понимаю, я вела себя, как истеричка, Боуэн не хотел никому вреда, он просто вел себя сообразно логике… Но я не могу удержаться и все равно ненавижу его, как будто он убийца… и… Леарза, я такая эгоистичная дура!.. Я… упросила Бела забрать тебя к нам, потому что в глубине души думала, что ты сможешь частично заменить мне моего ребенка…
Ее голос окончательно упал, скатился в шепот; Леарза смутно понимал, что для нее это было мучительное и постыдное признание. Но внутри у него все дрожало в такт ее слезам, и он лишь крепче прижал ее к себе, принялся целовать в пушистые волосы на затылке.
— Если бы я мог… — пробормотал он. — Я бы с радостью, только чтобы ты не плакала, Волтайр… наверное, я и так по вашим меркам гожусь тебе в сыновья, и такой же глупый, как ребенок, я… во имя Хубала… а, черт возьми, что я говорю… я так люблю тебя, Волтайр, сердце разрывается смотреть на твои слезы!..
Она замолчала. В груди у него затрепетало смущение: поддавшись чувствам, Леарза открыл ей свой самый главный секрет, в последние недели заставлявший его носиться по крышам и орать в облака. И тут еще Волтайр мягко отстранилась от него, подняла голову. Лицо у нее было покрасневшее и мокрое, а глаза пронзительно блестели под опухшими веками.
— Ты не ребенок, — тихо возразила женщина; ее тонкие мокрые пальцы осторожно тронули его скулу. — Ты… не такой, как мы, это верно… но я думаю, может, на самом деле ты… очень сильный. Кто из нас смог бы жить, улыбаясь, после такого?..
— Я могу улыбаться, — ответил он, борясь с трепетом, — потому что рядом есть ты.
Волтайр улыбнулась. Это была до чудного нежная улыбка, чуть дрожащая, все еще на грани слез; Леарза засмотрелся на нее и замешкался, только неловко замер, когда ее мокрые губы коснулись его.
Потом уж он справился с собой, и то не сразу, сначала боялся и пошевелиться, наконец привлек ее к себе, отчего они окончательно потеряли равновесие и шлепнулись в траву.
* * *В северном полушарии окончательно вступила в свои права осень. Яблони в саду усадьбы Морвейнов закутались в золото, потом в багрянец, потом начали терять свои роскошные наряды; все чаще по ночам шли дожди, и небо оставалось серым в течение целого дня.
И тем не менее это были безумно яркие дни для Леарзы; весь мир пел, танцевал и с радостью принимал его, бывшего чужака, в свое лоно. Во снах ему виделись лишь облака и яблоки. Он шел по улицам кеттерлианских городов, улыбаясь во весь рот, и люди улыбались ему в ответ. Пару ночей подряд он устраивал просто фантастические фейерверки в саду Морвейнов, а бывшая лаборатория отца Бела и Волтайр понемногу превратилась в пиротехническую; приехавший навестить руосца Корвин обнаружил, что тот сидит в своей лаборатории, обложившись разнообразными пробирками, колбами и слитками металлов, и копается в планшете, где у него было великое множество найденных в сети учебников.
— На Руосе я чувствовал себя так, будто выпил всю воду на свете, — возбужденно рассказывал он Волтайр, размахивая руками, — будто все знания моих предков были уже у меня в голове, и мне оставалось только идти вперед и открывать новое! И тут вдруг я обнаружил, что мне еще столько всего нужно узнать и выучить, на три человеческих жизни хватит, и надо все это быстренько освоить, чтобы снова оказаться на грани неизведанного!
Волтайр улыбалась ему в ответ и время от времени принималась расчесывать его лохматые волосы, отросшие почти до плеча.
Леарза не замечал, что Бел Морвейн становится все мрачнее и мрачнее.
У Морвейна были свои заботы; он постоянно пропадал в ксенологическом, а то навещал профессора Квинна и о чем-то подолгу разговаривал с ним. Он принес домой малопонятные разведческие инструменты, — на это Леарза тут же обратил внимание и заинтересовался.
— А что это за штука? — спросил любопытный руосец, когда Белу пришлось показать ему все приборы и по очереди про каждый объяснять, что он делает.
Бел взял в руки небольшую коробочку, похожую на коммуникатор. Внимательные серые глаза Леарзы с любопытством следили за его движениями.
— Это счетчик, — угрюмо пояснил Морвейн. — После экспериментов на Ятинге, Венкатеше и Руосе мы установили, что энцефалограмма человека с высоким уровнем психического развития сильно отличается от обычной. Более того, в предметах, с которыми взаимодействовал… по-вашему, Одаренный, часто остается статическое электричество. Это все, как понимаешь, ненадежные способы определения, но таким образом Каин в свое время установил, что Острон обладает зачатками Дара.
— И эта штука?.. — с пониманием произнес Леарза. — А ты можешь… меня проверить?
— Почему бы нет, — согласился Бел. — Так, на Руосе нам приходилось идти на разного рода хитрости, потому что такой штуковиной перед носом у руосца не помашешь, не вызвав закономерных вопросов. Но ты — другое дело… подойди.
Леарза послушно сделал шаг вперед и уставился прямо в холодные глаза Морвейна. Тот отвел взгляд и принялся копаться в своем счетчике.
— Я буду тебя спрашивать, а ты отвечай сразу, не думая, — предложил Морвейн. — Как звали твоего деда?
— Михнаф, — послушно ответил Леарза.
— Какое самое высокое здание в Ритире?
— Медицинский корпус.
— Где сейчас Каин?
— На Анвине.
— Какая завтра будет погода?
— Холодная.
— Когда состоится следующий концерт у Сета?
— Через два месяца.
Бел кивнул головой, потом отложил счетчик.
— Ну? — с нетерпением спросил китаб.
— Сам же знаешь ответ.
— Я не Одаренный, — рассмеялся Леарза, заглянул в экран счетчика, но тот уже выключился. — Ну и к лучшему. Не хотелось бы сойти с ума!
Морвейн пожал плечами.
В тот вечер он был мрачнее обычного и ушел к себе; Волтайр и Леарза не возражали, они вдвоем сидели на кухне и смотрели фильм. Поначалу Леарза никак не мог успокоиться и все вертелся на стуле, отпускал комментарии, заставляя Волтайр смеяться, потом потихоньку придвинулся к ней вплотную, положил голову ей на плечо.
Бел Морвейн в то время валялся в своей постели и смотрел в темнеющий потолок.
«Дар не откроется ему, сказал дед, — подумал разведчик. — Небеса заберут его… я думал: небеса заберут — означает смерть».
7,13 пк
Холодная бесснежная зима одолевала кварталы бездушных, но в Централе были слишком мощные системы отопления; и любой бездушный скорее погиб бы сам, замерзнув насмерть, чем позволил аристократу страдать от отсутствия тепла.
Это было так же естественно, как то, что день сменяется ночью.
Тонгва располагалась в глубине континента, в самом сердце огромной степи, серые просторы которой лишь разрезала полноводная река Атойятль. Древесину здесь испокон веков можно было достать лишь с трудом, и оттого даже уютный Централ был целиком выстроен из камня. Это, впрочем, не делало его менее красивым. Высокие арочные окна блестели на солнце всеми цветами радуги, демонстрируя прохожим чудесные витражи, а улицы были ровными, с замысловатым узором мостовой, и тут и там были маленькие скверики, в которых трудолюбивые бездушные насадили привезенные издалека растения.
Может быть, на Анвине были места и получше, — на побережье или в густых лесах севера, и были города, окруженные пышными садами, но Наследнику никогда и в голову не приходило мыслей о том, чтобы перенести столицу из Тонгвы. Тонгва была символом, который должен был напоминать всем остальным о том, какова история их народа. В эту степь когда-то давно удалился великий Арлен, чтобы провести остаток своей жизни в отшельничестве и подвергнуть себя суровым испытаниям ради постижения Истины. Рано или поздно клан его потомков окончательно перебрался на берега Тонгвы, где было так трудно выживать, и какое-то время они жили здесь в нечеловеческих условиях, в глинобитных хижинах, плохо одетые и в жару, и в мороз, — и то, и другое в степи было почти непереносимым, — и питались тем, что могли найти, не поднимали руки на живых существ даже при угрозе голодной смерти, а их женщины даровали жизнь своим детям прямо на земле, не получая никакой помощи.