Мой любимый враг - Рита Навьер

26

Женя Зеленцова

День не задался с самого утра. Даже еще с вечера, когда мама учинила отцу очередную выволочку, но что-то пошло не по плану.

Отец собрался и ушёл на ночь глядя вместо того, чтобы смиренно выслушивать и каяться, как обычно. Мама потом ходила по дому злющая и, в итоге, сорвалась на Женьке.

Пришла в её комнату, увидела на ней свои серьги из белого золота с россыпью мелких бриллиантов и взвилась на ровном месте:

– Это что? Ты мои серьги напялила? Тебе кто разрешил?

– Ты! – ответила Женька. – Ты же сама мне их дала поносить.

– Один раз! Но это не значит, что теперь все время ты можешь шарить по моим вещам и брать всё, что захочется.

Мама протянула раскрытую ладонь. Женька, едва сдерживая слезы, сняла сережки и вернула их матери.

– И никогда больше не смей трогать мои вещи, ясно? – отчеканила мать с угрозой. – Хочешь такие же? Проси отца. Он же добренький, а я у вас – мегера.

Хуже, обиженно подумала Женька. Для единственной дочери поскупилась. Жалко ей, что ли, эти дурацкие сережки? Нет, они, конечно, очень красивые, но у матери подобной красоты – целая огромная шкатулка. Да и вообще – ей и так плохо, а она, нет чтоб поддержать, ещё больше ранит. Тоже мать называется! Вот папа бы её пожалел, утешил, пообещал бы что-нибудь подарить…

А спустя пару часов, когда Женька выползла из своей комнаты на ужин, мать вдруг снизошла:

– Что? Разобиделась? – с усмешкой спросила она, поцеживая красное вино из высокого пузатого бокала.

Женька не ответила. Молча села за стол и принялась клевать доставленную из японского ресторана курицу терияки.

Она и в самом деле очень обиделась на мать. Почему та с ней как с воровкой разговаривала?

Зато мать уже остыла, точнее – охладила злость вином.

– Ладно, не дуйся. Можешь взять их назад.

Женька для приличия ещё чуть-чуть покочевряжилась, но почти сразу оттаяла. Сережки ей безумно нравились.

– Навсегда? – уточнила на всякий случай.

– Забирай, – хмыкнула мать и закурила длинную тонкую сигарету. – Скоро я с твоего отца ещё не то стрясу.

– Вы разводитесь? – опасливо спросила Женька.

Мать неопределенно повела плечом.

– Посмотрим. Как вести себя будет.

– Почему он ушёл?

– Мужика, девочка моя, иногда полезно отпускать побегать. Они же как собаки. Псы. Кобели, если быть точным. Их надо держать на поводке, но время от времени ненадолго спускать с поводка. Ничего, побегает твой папуля, спустит пар и приползет. И тогда… – Она хохотнула. – Сережками он не отделается, уж поверь.

Женьке неприятно было, что её отца сравнивают с псом, но спорить с матерью не стала. Это гиблое дело. Да и сережки может отобрать.

Мать, глядя на нее с лукавым прищуром, глотнула вина, затянулась и изящно выпустила облачко сизого дыма с легким запахом вишни и шоколада.

– А у тебя как с мальчиками? Помню, тебе нравился один там какой-то… Слава, кажется? А сейчас? Есть кто?

Женька скисла. Опустила глаза в тарелку.

– Он на меня даже не смотрит.

– Как так? Ты же хорошенькая. И лицо, и фигурка... И тряпки дорогие у тебя. Любой нормальный пацан такую не пропустит. Этот Слава… он как, вообще нормальный?

Женьке захотелось плакать. Гольц – это вечно кровоточащая рана. Даже говорить про него очень больно.

Уж как она только ни старалась ему понравиться – бесполезно. Он даже на проклятую Ларионову повёлся, но с Женькой самое большее – равнодушно здоровается.

Это и само по себе мучило невыносимо, но когда мать с ней вот так разговаривала – Женька начинала чувствовать себя попросту ущербной.

Мать всегда была красивой, яркой, раскрепощенной, сексуальной. С самого детства она рассказывала дочери про своих бесчисленных поклонников. Не было ни одного мужика, говорила мать, который бы сумел перед ней устоять.

Женька всегда мечтала быть, как мать, а внешне походила на отца – миленькая, да. Но не было в ней той роковой притягательной силы, как в матери. И это было обидно до невозможности.

– Ну что ты? Запомни моя дорогая, ни один мужик не стоит наших слез.

– Ему другая нравится. Он с ней теперь… – Женька все-таки всхлипнула, но тут же устыдилась, поймав мелькнувшее разочарование во взгляде матери.

– И ты сразу лапки кверху? Я же тебе рассказывала, что, когда мы познакомились с твоим отцом, он обирался жениться на другой. Такая любовь была неземная, – мать снова рассмеялась. – На руках ее носил. И что? Через три месяца он действительно женился, но… на мне. Нет такой соперницы, у которой невозможно было бы увести мужика.

– А я их и так… ну, разлучила. Но он на меня все равно не смотрит.

– Молодец, что разлучила. Кто она, кстати?

– Таня Ларионова, – помрачнела Женька.

– Ларионова? Твоя Танька? Ого! – мать вдруг развеселилась. – Я всегда знала, что эта маленькая нищенка своего не упустит. Палец ей в рот не клади. Но все же она сучка. Увы, Женёк, лучшие подруги часто оказываются подлыми сучками. Такова жизнь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍