Человек, который перебегал улицу - Андрис Колбергс

Вильям понимал, что деньги Цауне отдать надо, понимал, что добыть их можно, только продав дом, и все-таки медлил, ожидая чуда. Этот дом означал для него гораздо больше, чем думал Альберт, в воображении Вильяма этот дом уже давно был готовым дворцом, куда он приведет Беату. Дворец, в который вернется к нему Беата. Сюда она придет, даже если и не очень будет этого хотеть сама, но придет потому, что первым сюда придет сын. А мальчик придет — это он знал твердо. Мальчишка уже сейчас стремится к большей свободе, через год это стремление удвоится. У матери он спит на диванчике в проходной комнате, а у Вильяма он получит две комнаты с отдельным входом, и сможет возвращаться домой хоть поздно вечером, хоть рано утром. Через год у него уже будет подружка, некоторые уже в семнадцать лет женятся. Но Беата мальчика одного не оставит. И правильно сделает. Когда вся семья снова будет вместе, появится возможность немного ограничить свободу сына — это ему не повредит.

Но если придется продать дом, то все это останется лишь мечтой. За эти два дня, которые он выпросил у Цауны на размышление, Вильям перебрал в уме разные планы. Можно построить теплицу и зарабатывать на продаже зеленого лука или разводить нутрий — планов было много, только на их осуществление ушло бы несколько лет, а Цауне деньги нужны были немедленно.

Вильям боялся себе даже признаться, но мысли о деньгах всегда приводили к мысли о возобновлении предприятия. Через два месяца он мог бы отдать долг Альберту — а еще через два достроил бы дом, который в противном случае черт знает когда удастся закончить.

Цауна отрицательно качал головой. Против денег он не возражал, но разгребать горячие угли руками не хотел. Охотнее всего он получил бы деньги и потихоньку отвалил к своей Минге, а тут разыскивай следы Зутиса, узнавай, был ли суд или когда будет и что Зутис там наговорил.

Но Альберту не хотелось огорчать Вильяма, он чувствовал, что тот к своему дому прирос как гриб-трутовик.

И Альберт отправился на поиски Зутиса, чтобы доказать Вильяму, что для него единственный выход — это продать дом.

— Из тюрьмы его выпустили за недостатком улик, — рассказала о своем приемном сыне Альберту тетя Агата. — Он ведь умный.

Агата угощала Цауну вкусным кофе из цикория, который она поджаривала сама, и жаловалась, что ей уже трудно крутить кофейную мельничку.

— Дома пробыл всего часа два и опять исчез. Сказал, уедет далеко…

— И с тех пор никаких известий?

— Звонит по телефону. Холодно, говорит, там и вокруг медведи бродят, но зарабатывает хорошо. Так вот я тут и стерегу его имущество. Будешь проходить мимо — заходи на кофеек!

Новости, которые сообщила Агата, удивили Цауну и в то же время успокоили: так или иначе, а Зутис исчез — и милиция осталась с носом. Но вместе с Зутисом исчезла возможность шить костюмы. Подпольный цех из-за отсутствия руководителя ликвидировался сам собой, инвентарь пропал тоже. Денег для создания нового ни у Альберта, ни у Вильяма не было, поэтому на всем пришлось поставить крест.

Перед тем, как сообщить это Вильяму, Альберт вспомнил один свой давний разговор с Зутисом. Зутис жаловался, что у него мало портных, которые шьют пиджаки, а для шитья брюк людей он набрал достаточно. Он сказал, что таких, которым из-за детей приходится сидеть дома, немало. Не означает ли это, что цеха вообще не было, а на Зутиса работали у себя дома отдельные частники? Так или иначе, а таких частников Цауна тоже сумеет найти.

Тогда какая часть выручки полагалась бы Цауне? Две трети. Это уже капитал. Даже если Вильям намерен поработать всего несколько месяцев, все равно это капитал. Они с Мингой отправятся в заграничное путешествие, познакомятся с храмами искусства в Париже и Риме. Больше всего Альберта радовало то, что тогда им официально придется пожениться, чтобы можно было вместе путешествовать.

— Я поговорил с одним человеком, — через неделю сказал Альберт Цауна Вильяму Аргалису. — Он все уладит, но требует третью часть.

— Тогда все в порядке: мне одна, тебе одна и одна ему.

— Мне в голову пришла такая мысль… Надо бы поговорить с Вилитисом Сайсмаксом. Вы этот лишний десяток могли бы погрузить в его машину, и он отвозил бы домой, потом перегружал бы в свою, а мы с ним встречались бы уж после этого.

— Ты имеешь в виду шофера нашего пикапа?

— По-моему, он свой парень, я его знаю еще ребенком.

Вилитису сказали, что есть небольшая халтура, за каждую поездку — четвертак. Он клюнул сразу. Из-за того, что обещанный гонорар был небольшой. Если бы ему предложили сотню, он бы наверняка отказался. А деньги ему были нужны, он уже присмотрел себе расплющенные «жигули», а его «москвич» облюбовал кто-то из сельских.

Вильям обнаружил, что у Джонга по этому поводу нет никаких эмоций. Джонг не потребовал никаких объяснений, он только сказал:

— Хорошо!

ЛЕЙТЕНАНТ ДОБЕН, ЗАЙДИТЕ КО МНЕ!

Глава 8

На сей раз я не жду, когда в телефонной трубке раздастся: «Лейтенант Добен, зайдите ко мне!»

Я сам прошу принять меня, и меня сейчас же принимают. Шеф собрался уходить, на нем пальто, желтые перчатки, только шляпу он еще держит в руке.

— Пожар?

Я делаю вид, что не заметил иронии, и рассказываю не столько про Аллу Авдеенко, сколько про камни в кожаном мешочке. Для наглядности я подаю мешочек полковнику. Он взвешивает его на руке, кладет в шкаф шляпу и снимает пальто.

— Присаживайтесь, Добен…

На полпути к письменному столу он вспоминает, что оставил портсигар в кармане пальто. Достав его, Шеф устраивается в своем кресле.

Камни высыпаются из мешочка, постукивая по полированной поверхности стола.

— Сколько здесь?

— Четырнадцать.

— Документация об изъятии составлена?

— Конечно.

Лохматые усы вытягиваются вперед. Шеф словно приготовился свистнуть. Такую гримасу на его лице я вижу впервые.

— Вы не возражаете, если я закурю? — Рука уже тянется за портсигаром и вынимает черную, туго скрученную сигару.

Что бы он сделал, если бы я сказал, что у меня есть возражения? Черт тянет меня за язык, но я героически преодолеваю искушение.

Над головой Шефа как нимб нависает кольцо дыма.

— Я в таких камнях ничего не понимаю, — Шеф по одному бросает их обратно в мешочек.

— Это очень дорогие камешки.

— Сколько же они стоят?

— Даже ювелир не мог назвать их стоимость.

— Зачем нам эксперт, который не ориентируется в своем деле? В работе, за которую он получает зарплату.

— По-моему, ювелира на сей раз винить не в чем. Ювелир этот, кажется, знающий специалист и может определить и оценить ювелирные изделия, но в данном случае до бриллиантов еще далеко.

— Вы только что сказали — рубины.

— Я знаю, что шлифованный алмаз называют бриллиантом, но я не знаю, как называется шлифованный рубин. Может, тоже бриллиант?

— Если я этого не знаю, это еще не трагедия. Если вы не знаете — тоже не трагедия. Но, если не знает эксперт, то… Хотя бы приблизительно он должен знать.

— Этот мешочек за границей стоил бы приблизительно много десятков тысяч. В зависимости от рыночной конъюнктуры, уровня инфляции и так далее.

— Каких тысяч? Долларов? Франков? Марок? Пиастров? Говорите конкретно.

— Долларов. Я понял, что он говорит о долларах.

— Послушайте, Добен! Надо узнать, сколько эти камешки могут стоить у нас!

— Этого мне не скажет никто. Нешлифованными эти камни использовать нельзя, и отшлифовать их нельзя. В Советском Союзе никакое частное лицо не сможет. Только за границей. Наверное, за границей цена этих камней возрастает в десятки раз.

— Почему эти камни прибыли именно в Ригу? Не потому ли, что Рига — портовый город, и тут ежедневно стоят дюжины иностранных судов?

— Иностранцы теперь бывают повсюду.

— У иностранцев только карманы, а в кораблях — трюмы. Туристы через каждые две недели не возвращаются, а корабли — возвращаются. Например, финские и исландские — приходят за углем.

Я жду, когда он встанет и начнет ходить по кабинету: мне кажется, что напряженные размышления всегда связаны с ходьбой. Но Шеф продолжает курить сидя.

— Аллу Авдеенко тоже мне искать или этим займется кто-то другой?

— Узнайте, может она попала в больницу, может ее задержали работники другого отделения внутренних дел.

Алла Авдеенко на время заслонила Тамару Лакомову и ту женщину, которая погибла возле сто тридцать девятого дома.

Из своего кабинета пытаюсь дозвониться до Усть-Алимска. Ждите, говорят мне из недосягаемой дали. Голос кажется тоненьким-тоненьким.

Я размышляю, что значит горно-обогатительный комбинат, чем там занимаются. Наверное, отсеивают малоценную горную породу. Я знаю, что золото находят рядом с серебром и слюдой, что минералы в чистом виде почти не встречаются. Наконец, решаю, что не моя задача выяснять, как Авдеенко заполучила камешки, пусть это выясняет тамошняя милиция, достаточно, если я узнаю, куда девалась она сама и куда она эти камушки хотела сплавить.